Fide Sanctus 1

Отмени всё.

– РАЗБИВАЙ!

Сделай хоть что-нибудь!

Петренко медленно шагает ближе и корявым скользящим ударом бьёт по их переплетённым рукам. Гулкий хлопок ещё висит в воздухе, а он уже брезгливо отступает, опустив глаза. Под его подошвой хрустит маленькая рюмка.

Варламов скалится и жеманно раскидывает ладони – будто желая разделить со Святом братское объятие.

Чтоб ты провалился.

Не в силах больше произнести ни слова, Святослав швыряет на диван несколько купюр, хватает куртку, молнией пересекает зал и вылетает на чёрную улицу. Тяжёлая дверь бьёт по ограничителю и возвращается к косяку с глухим стуком.

Тело всё ещё шатается, а голова гудит, как подбитый истребитель.

Наконец. Воздух.

К чертям. Всё к чертям.

Сгори оно адским огнём.

С центральной площади доносится плавный перезвон колоколов костёла. В соседнем квартале визгливо кричат чьи-то тормоза.

Ослепнуть… оглохнуть… Больше ни одного звука… ни одного ощущения…

Мокрые кроны над головой остро шелестят. Город почти спит; почти.

Куртка всё ещё в руках, и волоски на голых предплечьях встают дыбом.

Воздух плотный, тяжёлый и вязкий; мутный и ледяной.

Тёмные здания вокруг что-то свирепо шепчут; качаются, тянут к нему руки и шипят. Они хотят выкорчеваться из своих фундаментов, шагнуть сюда и сомкнуться тугим кольцом, заключив его пьяное тело в тесную клетку сделанного им выбора.

…Проклятая ты сука. Провались ты сквозь землю.

Задуши меня этим чёрным атласом.

Только не смотри на меня. Только не стони мне в уши.

Только выбейся из головы.

Грудь и голову заполняет молчание. Глухое. Топкое. Засасывающее.

Молчание.

Сиплый выдох наконец находит путь наружу, и Свят пугается звука своего дыхания.

Повинуясь странному порыву, он оглядывается и смотрит на своё отражение в зеркальной двери бара.

Но сейчас с ней что-то не так.

Выпрыгнув из зеркала, на него летит мощная волна.

Волна?

Ему страшно так, что он не чувствует ног.

Волна рассекает безлюдную улицу и смывает каждую альтернативу на своём пути. Она ярко-алая. Густо-золотистая. Нежно-мятная. Иссиня-чёрная. Ослепительная. Шумная. Горячая. Непреклонная.

И он понимает.

Рубикон. Это Рубикон.

Грозное порождение его пьяного мозга. Краткий пересказ гнусного вечера.

Жребий брошен.

Он яростно сжимает кулаки, и два заживших пореза на сгибах снова превращаются в раны.

Дыши, Вера. Пока мы ещё над поверхностью.

Дыши, мой Рубикон.

…Добравшись до квартиры, Свят падает на тахту и проваливается в тревожный сон, который плачет в ушах расстроенной скрипкой… Он тонет в атласном море и до рассвета пытается всплыть… Но чёрное море замёрзло, и он лишь режет лоб коркой бугристого льда… Снова и снова ощущает на своей шее тонкие пальцы, по которым льётся поток золотой крови из располосованных смычком вен.

ГЛАВА 6.

– Работай, пока никого нет! – прошипела Верность Себе, толкнув Хозяйку в спину.

Отведя взгляд от покрытого каплями окна, девушка по шею закуталась в покрывало.

Грело оно, правда, не лучше, чем гусиная кожа.

Хартия Вольностей расплывалась перед глазами. Мозг молил о пощаде; просил схлопнуть страницы и плюнуть на курсовую.

Ангелина и Настя галопом унеслись на встречу с коридором и кухней, где летали обрывки шуток, флирта и сплетен за последние несколько дней. Соседки по комнате и не думали сопротивляться соблазну нырнуть в дерьмовую гущу событий.

Вот уж точно. Дерьмо, в которое ты погрузилась, становится всё гуще.

Общага гудела, перемалывая Самайн и предвкушая День студента. Как справедливо подметил невозмутимый немец-четверокурсник, плотность населения общей кухни по вечерам достигала «eine Million Menschen pro einen Quadratmeter[28 - Один миллион человек на один квадратный метр (нем.)]». Человеческая возня немыслимо шибала по мозгам. Благо, местные курильщики держали окно кухни настежь открытым в любую пору года.

Вампир бы оценил.

Открытые окна перенаселённых кухонь падали на сенсорные раны подорожником.

А вот щели комнатных окон навевали тихое уныние.

Четыре ребра батареи свирепо сообщали: «Мы греем как можем». Тонкий шпингалет болтался в петле не по размеру и звонко клацал всякий раз, как подбитая сквозняком створка отлетала и с треском возвращалась назад.