– Для друга ничего не жалко, – протянул Свят, скрупулёзно вытирая стол салфеткой.
– Я сапиофил, пардон, – припечатал книголюб. – А Мариша у нас – ветеран ментальных шаблонов. Третий сорт не брак, но…
– Щелевой полупроводник, – заключил Никита, лениво откинувшись на спинку дивана.
Над столом грянул дружный хохот.
А говорят, технари не знают метафор.
– …спин-орбитально отщеплённой дырки, – продолжал собирать овации физик. – А с кем царевич ускакал?
– Один, – буркнул Елисеенко; щёки ныли от смеха. – Задолбался.
Варламов криво ухмыльнулся и придвинулся ближе к нему. Свят мысленно закатил глаза.
Ну всё, поехали, надевай шлем.
– Царевич, Никит, бросил свою отщеплённую дырку, а заодно и услужливую свиту на произвол судьбы, – пророкотал Артур, хлопнув Елисеенко по спине. – Всё могут короли.
– Всё могут короли, всё могут короли, – подхватил успевший обогреться пивом Петренко. – И судьбы всей земли вершат они порой…
Было самое время натягивать беспечную маску, но что-то внутри тревожно ныло.
Прости, «Warsteiner». Один в поле не воин.
– Коньяка принесите! И маслин! – заметив официантку, хмуро крикнул Свят.
– НО ЧТО НИ ГОВОРИ! ДОЛБИТЬСЯ ПО ЛЮБВИ! НЕ МОЖЕТ НИ ОДИН! – проорал ему в ухо Варламов. – НИ ОДИН КОРОЛЬ!
Разносчица справилась быстрее пули, хотя обычно в ЭльКрафте официантской милости приходилось ждать минут двадцать. Водрузив на стол коньяк, она остановила на Святе красноречивый взгляд и угодливо захихикала.
Голоса Варламова, Петренко и Авижича вновь срослись в оглушительный ржач.
Отчего-то было стыдно; стыдно, липко и досадно.
– Черти вы, – лениво протянул Елисеенко, пряча глаза. – Визжите не хуже баб.
Вскрыв коньяк, он наполнил маленькую рюмку, опрокинул её в рот и сморщил лоб.
– Короля делает свита, – назидательно сообщил Петренко, воздев костлявый палец.
– Свита проспала падение короны к ногам чёрной ведьмы, – уронил Варламов.
Рука со второй стопкой слишком очевидно замерла на полпути ко рту.
Чёртово шпионское логово.
– Какого хрена ты несёшь? – стараясь придать лицу властное выражение, надменно бросил Свят.
– Да ладно, не дебилы тут сидят, – хохотнул Артур.
Как невовремя перестали ими быть.
В груди начала подниматься злость, разбавленная коньяком.
– Да ты не парься так, царевич, – продолжал Варламов; он не дождался реакции, и его радость была неполной. – Я бы и сам настрелял по этим плечикам.
– Жёсткий Линкин Парк маленькими губками? – негромко уточнил Петренко.
Злость поползла по горлу резвее.
Как мило. Как наблюдательно.
Страшно представить, в какие охренительные эпитеты может завернуться её внешность под его писательской рукой.
– Вот ты буксуешь, а Леопольд быстро просёк, – ехидное лицо Артура лучилось счастьем.
Даже слишком быстро.
Неопределённо фыркнув, Олег вернул небрежное внимание блюдцу с маслинами.
– Когда слова «настрелял бы» и «плечики» звучат рядом, у всех со вчерашним одна и та же ассоциация, – плотоядно пояснил Варламов.
Ассоциация у них, собаки.
– Не думал, что когда-то заморочусь этим, – в присущей ему манере неторопливо завёл Петренко, разглядывая капли на окне. – Но оказывается, есть бабы, которым просятся конкретные цветы. С этим Гатауллин обосрался, конечно. Тут однозначно. Белые розы.
– Бордовые, – немедленно возразил Свят, не успев подумать.
Метнувшийся к нему взгляд Петренко был одновременно язвительным и удивлённым.
Думай, что ляпаешь!
Стол под коньяком превратился в минное поле, а навыки минёра всё слабели.
– Вульгарщина, царевич, – помолчав, качнул головой Олег. – Только белые здесь.
Не провоцируй спор, сука, я и так уже наговорил лишнего.
– Царевичу виднее, – лениво изрёк Варламов; ему в очередной раз удалось кого-то стравить, и он светился от удовольствия. – Хотя, как по мне, ей хри… эти… Хризантемы нормально были бы. Синие или… как этот цвет? Как рубашка твоя.
Это бирюзовый, недоумок.
Ладони начали отвратительно подрагивать – мелко и мокро.
Подумал он, сука.
– Глянь, какой у Петренко стеклянный взгляд, – задумчиво протянул Адвокат. – Её представляет, явно. А Варламов, дебила кусок, хризантемы от роз, оказывается, отличает. И синий от бирюзового.