Вальсингамские девы

– Нет, но ведь эти хрустальные туфли были непростыми – их подарила Золушке волшебница-фея.

Кэсси нахмурилась: ее неразвитый ум не давал ей понять, как могла тыква превратиться в красивую золотую карету, а мышки – в лошадок. Но образ Золушки она представила очень хорошо: ею была Кристин, убирающаяся в большом доме, таком, как Риверсхольд.

– А еще сказку? Вы так интересно рассказываете! Я хочу еще сказочку! – потребовала Кэсси, схватив виконта за манжету его сюртука.

– В другой раз. Мне жаль расставаться с вами, но час поздний, и вам необходимо возвращаться домой, – ответил ей виконт, сожалея о том, что ей нужно было уходить. Виконт получил удовольствие, видя, как радуется эта прекрасная больная девушка детским сказкам. Ее улыбка была полна солнечного сияния – так улыбаются только дети.

Кэсси печально вздохнула, но молча поднялась на ноги и стала собирать в свой рваный фартук яблоки.

– Почему ваша сестра не рассказывает вам сказки? – спросил ее виконт, желая понять мотивы поведения мисс Кэтрин.

– Она говорит, что они плохие, и что все это враки! – отозвалась Кэсси. – А может, она просто не знает их? Я пойду! До свидания!

– До свидания, милое создание, – тихо сказал виконт, следя за тем, как она быстро скрывается между высокими яблонями.

В этот же вечер виконт послал в Лондон заказ на самую большую книгу сказок, снабженную красивыми разноцветными иллюстрациями.

«Как обрадуется милая Кэсси, увидев ее!» – полный удовлетворения, подумал он, вручая посыльному запечатанное письмо и фунт стерлинга.

Глава 20

Избежать сплетен не удалось: благодаря мальчишкам, следящим за Кэтрин и мистером Литли из-за высоких зеленых кустов, новость об отказе старшей девицы Глоуфорд стать супругой пастора распространилась по Вальсингаму, и ее обсуждали и смаковали все: и малые дети, и готовившиеся покинуть мир дряхлые старики. В тот же вечер вальсингамцы бегали от дома к дому и говорили: «Ах, Кэтрин, упрямица! Такая умная, а поступила так опрометчиво! Отказала такому мужчине! Пастору!». Однако девушки-воздыхательницы молодого пастора вздохнули с облегчением и наполнились уверенностью того, что вскоре мистер Литли забудет Кэтрин и выберет кого-то из них.

Глоуфорды узнали о сплетне лишь на следующий день, когда их соседка – разговорчивая старушка спросила Кэтрин в лоб: «Ах, глупая моя девочка! Почему же ты ему отказала?», на что девушка не терпящим возражения тоном ответила ей, что «наш пастор заслуживает лучшей девушки», чем она сама. Сам же герой новой сплетни – мистер Литли, осведомленный о том, что его прихожане обсуждают его крайне неуспешное сватание к мисс Глоуфорд, краснел как мак, и в этот день вышел из дома на улицу лишь четыре раза – провести в церкви утреню и вечерню, а по завершению служб, торопливо дойти до дома.

Удивленная вниманием, окружавшем вчерашний разговор Кэтрин и молодого пастора, Кристин все же не стала расспрашивать сестру, ведь сама ужасно устала от сплетен и знала, какую душевную боль они причиняют. Вечером она вернулась с прогулки озлобленной и рассерженной.

– Опять он! – процедила она сквозь зубы, стаскивая с ног пыльные башмаки. – Проходу мне не дает! Только и знает, что твердит мне о своей любви! Черт бы побрал этого Джона!

– Следи за языком, богохульница! – резко одернула ее Кэтрин, словно выпрыгнувшая из комнаты покойного отца.

– Но я не в силах больше терпеть! Он бегает за мной как собака за кроликом! – недовольно воскликнула Кристин, проходя мимо старшей сестры. – Куда бы я ни пошла – он бежит за мной!

– Все твои страдания оттого, что ты перестала ходить в церковь, – деловито сказала ей Кэтрин. – Ты одна виновна в своих стенаниях.

– Наивная! Даже, если я вздремну немного не в церкви, на лавке, а дома, на своем тюфяке, ничего не изменится, – усмехнулась на это Кристин.

– Вещи, происходящие с тобой, не меняются именно потому, что ты предпочитаешь службе сон и не внимаешь Богу, тем самым показывая к Нему неуважение.

– Кэсси тоже спит на службах, но ее ты ни разу не упрекнула!

– Кэсси, Кэсси, Кэсси… Почему ты постоянно приводишь ее в пример? – укоризненно сказала Кэтрин.

– Потому что ей разрешено все, что запрещено мне! – буркнула в ответ Кристин. – Она может делать все, что ей заблагорассудится!

– И как только у тебя язык поворачивается говорить это? Кэсси – единственная из нас, никогда не видевшая нашу мать и не чувствовавшая ее любви и тепла! Ее нужно жалеть!

– А кто пожалеет меня? Я знала свою мать, ее ласку и заботу, пока Кэсси не убила ее! – громко вскрикнула Кристин.

Кэтрин широко распахнула глаза, резко замахнулась и дала сестре пощечину.

– Не смей так говорить! Это была воля Господа нашего! Он забрал нашу мать, но там, в раю, она счастлива, в отличие от нас, оставшихся на этой грешной земле! – тихим, но полным гнева голосом, сказала она.

Кристин схватилась за щеку, с ужасом взглянула на дрожащую от гнева Кэтрин и, не стерпев такого унижения, с громким плачем выбежала из дома.

И только сейчас Кэтрин пришла в себя.

– Кристин! Прости! Прости меня! – выбежав из дома, крикнула она вслед убегающей. Набожную Кэтрин тут же охватил страх того, что она дала волю гневу и обиде на сестру. Она подняла на нее руку! Какой грех!

В этот вечер Кэтрин долго и горячо молилась Господу, умоляя его простить ее проступок и дать Кристин сочувствия и доброты к бедной Кэсси. Кристин же провела эту ночь на лугу, спрятавшись в траве и оплакивая свою несчастную судьбу. Отчаяние все глубже и глубже пробиралось в ее душу. Кристин перестала ходить на службы, потому что видела, что мольбы и гимны не помогали, и что ее жизнь оставалась все такой же серой и бессмысленной. Душа девушки требовала перемен, но у нее все еще не было денег, чтобы добраться до Лондона, и, понемногу, Кристин начинала смиряться с тем, что Вальсингам никогда не отпустит ее. Но, оплакав свою беду, девушка поняла, как несправедливо относилась к младшей больной сестре: Кристин настигло понимание того, что на Кэсси нет вины, что она невиновна в своем рождении, и те слова, что она сказала о сестре, жгли ее сознание, как раскаленные угли.

Когда Кристин утром вернулась домой, Кэсси радостно взвизгнула, увидев ее. Кэтрин не было: она ушла за водой на реку.

– Крис! А где ты была? Я принесла тебе яблок! – защебетала Кэсси, вскакивая со своего тюфяка и доставая из-под подушки три больших красных яблока.

Когда Кристин увидела, как сильно любит ее малышка Кэсси, и то, как она добра к ней, несмотря ни на что, на глаза девушки навернулись слезы раскаяния. Она подошла к младшей сестре, крепко обняла ее, затем взяла одно яблоко, но два оставила для Кэсси. Но, немного погодя, даже не позавтракав, Кристин сбежала к своему любимому камню: она села на свое холодное ложе, положила яблоко на колени и глубоко задумалась.

– Крис! – вдруг услышала она голос Кэтрин рядом с собой.

Кристин бросила взгляд в сторону, откуда донесся голос сестры и увидела ее саму, медленно подходящую к ней.

Кэтрин дошла до камня и присела рядом с сестрой.

– Прости меня, я была неправа. Я поступила не по-христиански. Прости меня… Если б ты только знала, как тяжко у меня на душе! – мягко сказала она, робко прикоснувшись к ладони сестры.

Кристин нахмурилась, но не отняла руки: она видела, что раскаяние Кэтрин в своем отвратительном поступке было глубоко и искренне, и простила ей.

– Ничего, Кейт, я заслужила это, сказав о Кэсси такие ужасные вещи, – сказала она, сжав ладонь Кэтрин.

– Я понимаю, тебе тяжело, но и мне тоже. Жизнь без отца оказалась сложней, чем я того ожидала. Но мы вместе, и Бог любит нас, поэтому мы должны радоваться каждому прожитому дню. Отец Небесный никогда не оставит нас.

– Иногда мне кажется, что это уже случилось, – мрачно отозвалась на это Кристин.

– Отгоняй от себя эти черные мысли! Бог сказал, что любит нас, несмотря на наши грехи, он сказал искать утешения в Его любви к нам. Нужно только доверить Ему свою жизнь, но тебя преследует страх отдать Ему свою судьбу…

– Ах, Кейт, у тебя словно бельмо на обоих глазах! Какая эта жизнь? Разве мы живем? Любит ли Бог нас, дав такую судьбу? Мы скоро превратимся в земляных блох! – Кристин вновь охватили раздражение и отчаяние. – Столько планов в моей голове! Я могла бы зарабатывать деньги и приносить нашей семье пользу… Ведь у нас нет ни цента за душой! Ни цента, Кэтрин! Разве это правильно? Разве это справедливо? Почему Бог не может дать мне хотя бы один фунт на проезд до Лондона? Один жалкий фунт!

– Я уже говорила тебе – это Божий знак. Если ты до сих пор не раздобыла денег, значит, тебе не нужен этот Лондон, и Бог указывает тебе на это, – упрямо заявила Кэтрин. – Тебе нужно иметь больше веры, и, пока ты полна сопротивления и неприятия Его воли, Господь не может помочь тебе, потому что ты сама не желаешь принять ее.

Кристин рассмеялась от бессилия доказать что-либо помешанной на вере сестре.

– Тогда и предложение пастора Литли тоже было Божьим знаком для тебя. Почему же ты отреклась от него? – язвительно напомнила она.

– Бог дал мне знак, когда родилась Кэсси: знак того, что я обязана заботиться о ней и посвятить свою жизнь ей и нашей семье. А пастор найдет другую жену и будет счастлив, – ничуть не смутившись, спокойно ответила на это Кэтрин. – Но я пойду: заболела Джин Уайт, и я должна осмотреть ее.

– В таком благословенном месте, как наш Вальсингам, нет даже врача! – вновь рассмеялась Кристин. – Всех лечишь ты! А лечить ты не умеешь!

– Отец научил меня кое-чему, – парировала Кэтрин, поднявшись с камня и отряхивая свое платье. – А ты, лучше, чем страдать, иди на поле и поработай. Если ты будешь отлынивать от работы, наша доля картофеля в этом году будет скудной, и зимой мы будем голодать.