Как много обидных слов в то время было сказано, прежде чем Валя поняла, что брак находится на грани? Как много слёз пролито?
Не сразу она осознала, что жизнь в семье Орловых разрушает её маленькое счастье, то, что, не успев распуститься прекрасным цветком любви, уже обросло бурными ссорами.
И тогда Валентина бросила на карту всё, предъявляя жёсткий ультиматум мужу, желая вызволить того из крепких объятий матери.
«Чего ты хочешь? Жить со мной вожаком или быть вечно её шавкой? Она же тебя даже бетой не считает!» – кричала Валя, вспоминая, как та ставила ей в вину и королевскую кровь.
Как же, наследие предков передаётся лишь по мужской линии, значит её невестка такая же полукровка, как и все, если не хуже. Ведь в отличие от многих, она росла в замке, где любая прихоть юной госпожи сразу исполнялась. Так стоит ли ждать чего-то хорошего от молодой приживалки?
И они уехали, бросив опостылый дом, правда, напоследок, забрав с собой огромный ящик, подарок Марьи Владимировны, которая, наверняка, знала, что их столетняя вещь никак не впишется в новый дом. Как-никак вкусы у поколений были разными, и юная девушка предпочитала мрачным тонам тёплые, нежные расцветки. А этот шкаф стал кусочком дома Орловых, который нахально внедрился в её пристанище, напоминая о своенравной женщине и добром, но слегка глуповатом отце супруга, что часто шёл у неё на поводу, не в силах совладать со своей самкой.
Да… много раз она молчаливо поощряла тягу детей к разрушению, которые будто чувствовали мамину неприязнь к этой вещи и всячески пытались сломать её, покушаясь то на стеклянные двери, то на нижние полки, используя их часто в своих играх, не жалея даже книг, что Валентина трепетно собирала всю жизнь, мечтая о собственной библиотеке.
Возможно, именно они и спасли шкаф от печальной участи, превратив его в хранилище знаний и тайн, которые прятались от чужих глаз внутри единственной закрытой полки. Этот ящик Пандоры был опасен для всех, он мог искалечить судьбы многих в деревне, включая и Валину, и потому она охраняла его, боясь, что однажды они оба надломятся от такого бремени.
– Как тебе Нина? – попытался расшевелить супругу мужчина, приметив, как затуманились очи, обратившись вглубь себя. – Хорошая девочка, правда?
– Да, – женщина скривилась, вспоминая, какую сильную ярость испытала при мысли, что её дети станут причиной гибели этого весёлого существа, что их дыхание затушит лампаду жизни.
«Это почётно», – внушали ей с детства, будто зная, что однажды малыши принцессы столкнуться с проклятьем лицом к лицу, неся в себе его силу и имея возможность сохранить тех, кого не поразили древние корни, выпуская семена зла во чрево будущих матерей.
Плоть от плоти, кровь от крови, все они были детьми первенцев Ульвальда, но лишь королевский род являлся хранителем его крови, и потому только он мог спасти расу от вырождения, давая надежду на следующее поколение.
Правда цена за это была непомерно высока. Боги не знали жалости и требовали равноценный обмен, от которого порой хотелось взвыть, понимая, как бессильны твои желания против воли небес.
Жизнь за жизнь. Может это и справедливо для кого-то, но не для Валентины. Ведь теперь её детям придётся расплачиваться за то, чтобы будущие потомки появились на свет, а не сгинули во мраке вместе с обезумевшими предками.
– У неё красивые глаза.
Может, повезёт, и в этот раз хоть что-то перейдёт ребёнку в память о матери, дабы глядя в изумрудные глаза они, как и вся деревня, помнили о несчастной жертве.
«Она уже меняет наши жизни, хотя только появилась», – пронеслось в её голове, когда она перебирала в памяти прошедший ужин.
– Как тебя нашёл Костя? – спросила Валя тогда у девушки, сгорая от любопытства. Ведь каждый случай был уникален, а тут не просто слияние двух оборотней, а человека, того, кто никогда не должен был появиться на их территории, и уж тем более не быть почётным гостем за ужином.
«Почётной жертвой», – мысленно поправила она себя, разглядывая суженую сына, которая сияла, как утреннее солнце, рассказывая о своей семье. Ямочки на её щеках то появлялись, когда во взгляде проскальзывала детская радость, вырываясь наружу весёлым смехом, то исчезали, придавая смуглому лицу строгое выражение.
– Не знаю.
– Мам, ты же видела труп замёрзшего животного? – внезапно удивил её Данила, вклинившись в разговор. Он раньше никогда так не делал, предпочитая уединяться в собственных мыслях, отгораживаясь ото всех не только дальним углом стола, но и задумчивым взглядом, который вечно блуждал за окном.
– Да, – она была поражена его живостью, теми колкими замечаниями, что он отпускал гостье, и то, как подтрунивал над братом.
– Так вот, представь на его месте её.
Нина поперхнулась и закашлялась, а Валя впервые увидела, как на лице юноши появилось лукавое выражение, и в голубых глазах промелькнуло добродушное веселье.
Данила потешался, наслаждаясь своими шутками. Её тогда это так удивило, что женщина не нашлась, что сказать в ответ, даже не думая о том, чтобы пожурить парня за плохое поведение, напомнить о вежливости. Куда там… её материнское сердце переполнилось радостью от этих изменений.
– Сегодня тебя устроим в комнате Кости, – обратилась она к девушке, – а потом подумаем, где тебя разместить.
У них были две комнаты на чердаке, но обе пустовали несколько лет, спрятав в полутьме всё то, что подчас хотелось выкинуть из жизни: ненужные вещи, боль и воспоминания. Возможно, пришло время разворошить былое, сломать стену и превратить чердак в супружескую спальню.
«А потом, там можно будет поселить внука».
– Что?! – глаза с мягкой глубиной испуганно распахнулись, и лицо на миг перекосило, будто мысль о том, что придётся делить комнату с Костей, была девушке противна. – Но я не хочу.
– Хоть в чём-то наше мнение схоже, – поддержал её юноша. – Я тоже не намерен спать с ней.
– Ну, об этом ещё никто не говорил, – пошутил Данила, тут же получив подзатыльник от брата и суровый взгляд Нины в ответ.
– Тебя беспокоит Костя? – Коля, как всегда, проник в её мысли, выудив на поверхность ту, к которой так не хотелось прикасаться. – Его равнодушие?
– Ой, ладно, – пальцы Вали с тягучей неторопливостью кружили по его животу. Круг, второй, третий, медленно соскальзывая к лямке трусов, игриво задевая её, чтобы слегка приподняв, подушечкой указательного пальца пройтись по коже. – Мы-то знаем, на что способен обряд. Ему нельзя противиться.
– Да, гон уже начался и первая ночь не за горами, – он засмеялся, прижимаясь губами к её виску, и женщина точно знала, что в этот момент в его русой голове вспыхивали воспоминания об их первой ночи, когда они страстно ласкали друг друга, ослеплённые желанием настолько, что кровать поутру напоминала место кровавого побоища, а не пристанища любви.
– Наш сын, конечно, упрям, но не дурак. Он прекрасно понимает, что гон будет продолжаться до тех пор, пока в её нутре не окажется его семя, – шероховатая ладонь легла на её мягкий живот, нежно лаская, напоминая, что это тело подарило жизнь двум прелестным малышам, и вскоре это ожидает и Нину.
Только, в отличие от неё, девушка никогда не сможет познать радость материнства, и увидеть, как растёт сын. Богиня кровожадна в своём решении и потому не жалела тех, кому доставалась роль спасителя. Да, люди продлевали жизнь племени, но за это платили собственными душами, становясь вечными рабами Луны.
«Нужно жертвовать всем ради рода», – напоминали старцы, говоря о том, что даже Ульвальд поступился своей любовью.
«Но он не знал, – хотелось крикнуть ей на собрании, когда старейшины обсуждали решение призвать принца к обряду. – Не знал, что при слиянии двух рас ребёнок рождается чуждым этому миру, что тело человека неспособно выносить его. Не потому ли он бросил своих детей и сгинул? Утратив смысл жизни, он выбрал вечной забвение. Не потому ли, что не хотел превращать плод любви в ненависть?»
Но она молчала, отстранённо слушая их разговоры, зная, что крики и стенания бессмысленны. Они пойдут на всё ради власти, как тогда, много лет назад, когда меч Коли навис над головой Данилы, подчиняясь приказу Елисея, который жаждал избавиться от подопытной мыши, чья сила оказалась слишком большой для него.
Валентина задрожала, отгоняя непрошеные слёзы, но всё же всхлип вырвался наружу:
– Ну почему, почему человек? Разве мы мало пережили? Неужели не заслужили даже крохотного счастья? Почему нельзя было подождать пару сотен лет?
Женщина понимала, как эгоистично это звучит, но ничего не могла поделать. Столько лет выстраивать собственную семью, угол, где они могут затаиться, зализывая раны, и ради чего? Чтобы в один прекрасный день это разрушить собственными руками? Превратить свой дом в склеп? Ведь они не смогут жить дальше, осознавая, что убили Нину.
Их кровь для неё – парализующий яд, который проникая в свою жертву, медленно расползается по телу, постепенно отключая орган за органом, пока не доберётся до сердца.
Ей вспомнилось, как Коля случайно задел руку Данилы. Такое иногда случалось, когда оба мужчины внезапно тянулись одновременно к кастрюле, желая наполнить свои тарелки. В такие моменты всегда грубая брань срывалась с губ её сына, ведь он даже не старался скрыть свою ненависть к отцу.
Но в этот раз этого не было. Она заметила, как заалели на миг глаза парня, и пальцы сжались на деревянной ручке, но гнев быстро угас, очарованный голосом Нины, которая что-то вещала Натали.
Словно змея, пленённая факиром, Данила напрягся, вслушиваясь в текучую речь, стараясь не подавать виду, что ему интересны её рассказы.
А Натали? Их бедная девочка всегда любила всё странное, и потому человек идеально вписался в коллекцию малышки, взывая к природному любопытству.
Впервые на нежном, но холодном лице заиграло так много эмоций, отражаясь в больших, как у газели, глазах. Она больше не пряталась в своей скорлупе, а с интересом изучала происходящее. Ведь Нина – это не склянки с кровью и не трупы погибших животных, она была живая и по-детски непосредственна.
Как не полюбить это существо, когда знаешь, сколь короток его жизненный путь?! И пусть Натали, как и прежде, разбавляла отдельными фразами восторженную речь девушки, её лицо больше не напоминало посмертную маску, и всё благодаря их гостье.
Даже Катя и та хвостиком бродила за ней, потеснив брата за столом, не желая и там расставаться с новой подругой.