Городские легенды

– Что они делают? – спросил я у Барабана, который разгуливал между могилами, словно бродил по овощному рынку, выбирая самую лучшую картошку.

– Пытаются отойти в мир иной. Думают, что так смогут покинуть это место. Я как-то лежал здесь.

– Я тоже! – радостно поддержал его Дубина. Вон моя могила, – показал он пальцем в сторону небольшого холмика, из которого торчала целая телефонная будка. – Там сейчас трое лежат, если я не ошибаюсь.

– И почему мы должны искать именно здесь?

– Тихо ты, я не могу разобрать, – цыкнул на меня Барабан, а затем подошёл к одной из могил и прижался к земле тем местом, где у обычных людей находится ухо.

Из могилы доносился меланхоличный стон, напоминающий вой ветра в водосточных трубах.

– Что за звуки? – шёпотом спросил я у Дубины.

– Да ничего особенного. Знаешь, когда долго лежишь под землёй без движения, становится невыносимо скучно. Начинаешь либо разговаривать сам с собой, либо просто ноешь, кто-то, вот, поёт.

Я прислушался. И правда, среди воя, неразборчивой приглушённой болтовни доносились также звуки каких-то незатейливых мелодий.

Мы ходили от могилы к могиле, прислушиваясь и припадая к земле, чтобы отобрать нужного нам певца.

– Кажется, нашёл, – наконец сказал Барабан и запустил пальцы в почву. Могила выглядела достаточно старой, земля была утрамбована ногами, неоднократно наступавшими на неё, а само надгробие, которое здесь было выполнено из почтового ящика, покосилось и стояло под острым углом.

– Вам приглашение нужно? – посмотрел Барабан в нашу сторону. Мы тут же сорвались с места и принялись выкапывать нашего будущего певца из мира временно усопших.

Чем глубже копали, тем громче слышалось пение. Которое, кстати, действительно было довольно неплохим. Должно быть, со стороны мы были похожи на пиратов, которые откапывают клад. Мне не хотелось думать о том, что мы занимаемся эксгумацией на кладбище живых скелетов.

Наконец показалась черепушка.

– Вы что, совсем офонарели?! – заорал на нас хозяин ямы. – Ройте свои могилы!

Как ни странно, пение не прекратилось – кажется, голос был ещё глубже.

– А ну, выметайся! – скомандовал Барабан.

– И не подумаю! – протестовал «покойник».

– Дубина, воскреси-ка его. – Барабан отошёл в сторону, и над скелетом склонился здоровяк-философ.

– Вы не посмеете! – заверещал скелет.

Дубина вырвал его точно морковь из грядки. Отряхнув от земли, он бросил скелет в сторону, и мы продолжили рыть. Наконец голос вырвался наружу. Такой чистый и прекрасный… Мы даже сделали перерыв, прежде чем откопать этого певуна полностью.

– Я в раю? – спросил нас тонким голоском скелет, когда мы очистили его от земли и поставили на ноги.

– Всё зависит от восприятия. Если вы смогли постичь суть мироздания, смириться с отсутствием смысла, приблизиться к некоему абсолюту, который характеризуется… – начал было Дубина, но Барабан его перебил:

– Да, ты в раю. Твой голос привёл тебя к небесным вратам, и ты прошёл сквозь них, теперь тебе придётся петь вечно, – совершенно серьёзно, без намёка на насмешку, говорил Барабан, и скелет, кажется, ему верил.

– Что это с ним? – спросил я у Дубины.

– Должно быть, лежит здесь уже несколько веков, а, может, и тысячелетий, крыша поехала, – покрутил здоровяк пальцем у виска.

– Это прекрасно! Я готов петь столько, сколько потребуется! – кажется, скелет был по-настоящему счастлив.

Он достиг забвения и сошёл с ума – это было прекрасно, я искренне завидовал ему. Но лежать ради этого вечность под землёй я пока что был не готов.

– Итак, господа, у нас тут уже образовался своего рода коллектив. Думаю, что после нескольких репетиций мы сможем составить небольшую программу для первого выступления, – с уверенностью заявил лидер нашей музыкальной банды.

Мы поддержали его тройным несвязным «ура» и направились к нашей репетиционной базе, которая располагалась на старом полуразрушенном стадионе, где когда-то проводились олимпийские игры среди скелетов.

Игр прошло немного, кажется, всего двести. Так как время здесь никак не исчислялось, то соревнования проводились не раз в четыре года, а одни за другими, с небольшими перерывами на разговоры. Говорят, что это был настоящий расцвет в городе скелетов. Игры были захватывающим зрелищем, каждый хотел принять в них участие. И принял. Даже Барабан участвовал в одном из забегов. Тогда никто не победил – все пришли к финишу одновременно. После того как абсолютно все побывали в роли зрителей, затем – в роли судей и, в конечном итоге, в роли спортсменов, игры наскучили, как и все предыдущие занятия. Стадион находился в запустении уже бог знает сколько времени, но нам это было лишь на руку, никаких посторонних: только мы и наша музыка.

Настроившись сами и настроив свой нехитрый инструмент, мы начали играть. Барабан уже успел стать настоящим виртуозом. Он выбивал ритм обеими руками, и даже чувствовалось, что к одному баку можно добавить ещё парочку – для сочности звучания.

Я ударил по струнам. Дубина натянул их с разной силой. Гриф он сделал из кости, чтобы тот не сломался. Я не стал спрашивать, откуда он взял кость – кто знает, как далеко этот тип продвинулся в своих исследованиях. Пока мы с ним общались, главное, что он был с нами, а не против нас.

Гитара звучала потрясающе. Я даже научился немного перебирать струны и полностью подстраиваться под Барабана. Конечно, у нас по-прежнему не было нот, но я выбрал определённый порядок ударов по струнам, и благодаря ему у нас получалось раз за разом воспроизводить одну и ту же мелодию.

Наконец, когда мы разыгрались и по всем законам песни должен был вступать голос, наш вокалист открыл было рот, но тут же закрыл его, звонко щёлкнув челюстями.

– Простите, великие и уважаемые ангелы, – обратился к нам наш певец, которому, кстати, дали имя Вопль и повязали тряпку на шею. Мы тут же прекратили играть и уставились на замешкавшегося скелета. – А о чём я должен петь?

И ведь действительно, о чём?

– Да, о тексте-то мы и не подумали, – почесал свою лысую черепушку Барабан.

– А о чём обычно поют? – спросил я.

– Ну, чисто теоретически, песня должна быть о наболевшем, о чём-то таком, что волнует всех, – рассуждал Барабан, выстукивая костяными пальцами дробь по баку.

– Может, о корпускулярно-волновом дуализме? – с надеждой в голосе предложил Дубина.

Все трое обернулись к нему.

– А что, тема-то важная, – немного потупив взгляд, сказал здоровяк.

– Нет, эти идеи оставим для второго альбома, когда писать уже будет не о чем. Нужно что-то такое, что будет вопросом и одновременно ответом, такое, чтобы каждый скелет разинул рот и сказал: «Да, чёрт возьми, вы сказали о том, о чём я думаю!»

– А может, – взял я слово, – никто не знает, где?

– Чего, где? – посмотрел на меня Барабан.

– Ну, никто же не знает, где мы находимся, что это за место, откуда мы все взялись и почему мы – скелеты. Вот и споём об этом. Никто не знает, где – это и вопрос, и ответ, как ты и говорил.

– Мне нравится, философски, – заявил Дубина.

– А разве мы не в раю?! – расстроился Вопль.

– Нет, не в раю, но как только станем знамениты, обязательно попадём в рай, – успокоил его Барабан.