Много воздуха, или Не роман

Висит над ёлками большими.

Смотреть в окно и видеть сны –

Моя обычная забота

Как сосны ровные стройны,

И по дороге едет кто-то…

Он слушал. Когда Стася закончила, она ждала и боялась реакции, но её не последовало. Он не сказал «ты молодец», или «ну, круто». Действительно, к чему лишние слова? Они оба знали что хорошо, а что не очень. Мартин будто задумался на минуту, потом, очнувшись, переспросил: «Как там в начале?». Она повторила первые пару строк, и он тут же напел, подыгрывая себе на гитаре. Неяркая, но необычная мелодия по пятам шла за словами, аукаясь, перекликаясь с ними. Особенно понравилось, что тональность была под стать настроению стиха, тихая почти интимная. Постепенно, из парастрочий и струек мелодии сложилась песня, Март спел её полностью.

…И если бы кто-то заглянул в окно комнаты с улицы, где давно стемнело, то увидел двоих, смотрящих не друг на друга, но, как говорится, «в одну сторону».

Глава 7

– Ты говорил, что есть печка, давай затопим, люблю огонь.

– Да, сейчас, давно хотел тебе её показать. Она у меня вместо телевизора.

Мартин ловко разжёг огонь в небольшой печке, встроенной в межкомнатный выступ, чугунная рамка печного окошка показывала удивительный «канал» живого огня. Они устроились напротив, кинув на пол пару небольших подушек, в удобной тесноте прижавшись плечом к плечу. Было тихо, огонь, как положено, потрескивал, молчание длилось…

«Вот сейчас взрослая женщина сделала бы что-то, и история пошла бы по новому пути, как вагон после переведённой стрелки…» – понимала Стэйс. Но наверно именно это пугало и останавливало: пусть уж этот поезд идёт, как идёт. И пресекая многовариантность, она спросила:

– Март, хочешь, я прочитаю тебе свой рассказ? Он не длинный…

– Отличная идея. Давай.

Женщина слушала свой голос, который вдруг показался напряжённым и вовсе не красивым, как утверждали её знакомые, да и сюжет уже не казался таким оригинальным. Дочитав почти с трудом, она замолчала, стыдясь своей затеи. Мартин, который всю дорогу просидел тихо, не шевелясь, улыбнулся своей загадочной улыбкой, но снова не сказал ни слова. Нравится ему или не нравится – понять было невозможно! Зато её плечо так приятно упиралось в его плечо…

«О, Боже! А электричка-то когда?! – опомнилась Стася, и быстро открыла сайт с расписанием, – не может быть! Была же ещё одна… Отменили? Вот это сюрприз…». Ей стало немного смешно, это выглядело бы как неуклюжее, слоновье кокетство: «Ой, а я опоздала! Ну, кто бы мог подумать?!». Да кто угодно подумал бы, что ты затеяла всё это специально! Тоже мне, женщина-вамп! Но так же неожиданно как смятенье, пришёл покой: «Да пусть думает, что хочет. Оправдываться я точно не буду». Спальных мест в доме полно. Хозяин не похож на буйного маньяка. А дальше… как пойдёт.

– Ты знаешь, я опоздала на электричку, – беспечно сообщила Стэйс.

– Тут полно мест, ты же видишь, оставайся, – в том же духе отозвался Март.

Они посидели ещё немного, послушали несколько песен и клипов, к которым он, так или иначе, приложил руку. В большинстве снимались красивые, молодые девчонки и парни, с хорошими голосами и стильные до такой степени, что казались обитателями другой планеты, даже не соседствующей с планетой Стаси. Но ей всё нравилось! Кто ревнует к инопланетянам?

«Я бы легла спать, немного устала» – наконец сказала она. Он проводил её наверх, что бы показать спальню, заботливо расстелил постель и ушёл в соседнюю комнату.

Томление… вопросы без ответа, чёрное небо и звёзды в окне. Не то что бы так трудно решиться, нет. Но и пути назад, к тому, что есть сейчас – уже не будет! Никогда больше не будет этого воздуха между ними, воздуха, в котором притяжение и отталкивание, и стихи, и песни… Но вот и мерное дыхание хозяина за стенкой. «Спокойной ночи, Мартин, за то, что ты не храпишь, я люблю тебя ещё больше… Люблю?» – устав от вопросов, Стэйс уснула, а утром не вспомнила ни одного сна «на новом месте», к своему сожалению.

Новый день пробрался в комнату солнечными лучами. Женщина поднялась с кровати, оделась и тихо вышла из комнаты на лестницу. Мартин заметил её через раскрытую дверь своей комнаты и спросил с улыбкой:

– Не спится?

– Вставайте, сударь, вам на работу пора. А я, кстати, отлично выспалась.

Она обернулась на звук его уютного сонного голоса и рассмотрела лицо, с блаженной улыбкой торчащее из-под одеяла. Подумала: «Ангел… Ну а кто не ангел десять минут после сна? Нет, пять. Все люди похожи на ангелов пять минут после сна». По-прежнему не позволяя естественному ходу своих мыслей, подтолкнуть её к его спальне, женщина поспешила вниз по лестнице: была бы туфелька – могла бы потерять.

Стася поставила чайник на огонь и повернулась на звук шагов, когда Мартин спускался вниз. Ни на секунду не колеблясь, он сходу крепко обнял её. Волна нежности качнула комнату. Подними лицо к его лицу и вас будет уже не остановить… Что-то неслышно застонало у неё внутри: «Прошу… Прошу тебя…». Но ещё момент и объятья разомкнулись. Стася опустила глаза, коснувшись рукой края стола, чтобы остановить полёт комнаты. Она отошла и села на стул.

– Почему это так трудно? – посмотрев на неё в упор, спросил Март.

– Что трудно?

– Быть честными, не притворяться.

И даже сейчас Стэйс не была уверена, что поняла, о чём он спрашивает. При чём здесь притворство? «Простите, сударь, но в нашем тупичке, дамы не приглашают кавалеров». Вслух же она начала говорить что-то мало относящееся к вопросу. Не смотря на то, что ситуация была идиотской, а неудовлетворённость томящей, не смотря на догадку, что каждый из них разговаривает сам с собой, и всё хорошее им только показалось – они блажено улыбались друг другу за деревянным столом, с чашками, полными солнечных зайцев, в руках.

– Когда тебе надо выходить? – Спросила Стейс.

– Да мне тут десять минут идти всего….

Одеваясь у дверей на закрытой веранде, она вдруг увидела на подоконнике одинокую стекляшку от люстры, похоже оставленную хозяевами в надежде повесить когда-нибудь обратно. Грани сияли на солнце, Стася повертела гладкий и сияющий, как галька большой страз и, не устояв, сунула его себе в карман. «Может быть, мне просто хочется забрать себе звезду…»

Утро было ласковым и тёплым. Они снова шли и болтали о всяких интересных вещах, как ни в чём не бывало.

– Я допилю немного нашу вчерашнюю песню и пришлю тебе, – сказал Март на прощанье.

«Точно, мы же ещё песню вчера писали, а не только вели себя как маленькие…» – подумала Стэйс. И они расстались, каждый опять нырнул в свою жизнь.

Глава 8

Стася приехала домой переполненная такой сладкой тяжестью, что хотелось только лечь на кровать и лежать, глядя в окно на высокое весеннее небо. «На что это похоже? – думала она, – а, кажется, у кого-то была похожая проблема. Как там пела Мария Магдалена в Jesus Christ Superstar? «And I don't know what to do, how to love him…». Ну уж, подруга, не поминай всуе! А если серьёзно, как? Как его любить?»

Через час, вспомнив о неприготовленном обеде, женщина принялась за дела, начала отвечать на звонки, а когда сын вернулся из колледжа – остатки морока, наконец, рассеялись. Вернулась прежняя, деловая и собранная Стэйс. Бесцеремонно вытесняя нежность и неопределённость прошедшего дня, женщину обступила повседневность.

Под вечер от Мартина пришло сообщение с аудиофайлом и коротким пояснением: «Дописал твою песню, послушай. Как тебе?». Ох уж эти переходы от земных забот к полётам, и обратно! На секунду Стэйс ощутила что-то вроде досады, кто-то вторгся в её размеренную, организованную, решённую жизнь. Но любопытство тут же победило и она надела наушники. Что это? Тяжёлая, медленная как удары молота основа вела звуки как на убой, слова её стихотворения звучали больными, чужими, украденными и запертыми, ей даже показалось, что они просят: забери нас отсюда. Женщина недослушала, остановила запись. Что ж, придётся признаться, что это… совсем не то. Она вспомнила, как когда-то в самом начале их знакомства, кажется, после её неуклюжей попытки забрать его драгоценное время на пустые разговоры, он отправил ей ссылку на «Правила Лабковского». Это был свод правил для общения, от известного психолога. Стася только усмехнулась тогда: «какие ещё правила?!» Но, заинтригованная необычным началом дружбы, всё же прочитала. Самое интересное, что этот свод правил её вполне устроил, при всём недоверии к правилам, она просто не нашла к чему придраться. Уже не помня номер утверждения, она взяла его на вооружение: «Если тебе что-то не нравится, скажи об этом определённо и немедленно». Ох, не легко Стасе давалась такая определённость! От природы излишне деликатная, она панически боялась обидеть человека, а уж тем более художника, которого, как известно, «обидеть может каждый». Но не признаться, что этот вариант песни – отстой, как говорил её сын, она тоже не могла. Прикрыв дверь в комнату, нажала на встроенный микрофон мессенжера, и начала вкрадчивую речь. «По-моему, это немного не то. Слишком тяжело… как «про войну». И темп медленный. А стихи ведь о другом совсем, они о детстве, о памяти. Нежные…». И вспомнив, другое правило Лабковского поспешила добавить: «Но это только моё мнение, если оно, конечно, тебе интересно».

Он долго не отвечал. «Наверно обиделся, – подумала Стэйс, – Ну, извини, друг, истина дороже». Стася знала за собой много недостатков, но наглого вранья среди них не было, за исключением, может быть слов утешения своим больным, которые иногда приходилось брать буквально с потолка. «Если и ценны чем-то эти странные, трудные отношения, то наверно, попыткой честности. Мартин кажется человеком способным оценить правду. А если окажется, что это не так, что ж… это не первое моё разочарование, переживу. Не первое! Иногда кажется, что уже сотое! Когда же вырастет мозоль, когда же в розовых очках заведутся диоптрии?! Подожди, ну почему он должен был обидеться? Говорят, что наждо уметь говорить правду по-доброму, в таком случае, ты прекрасно справилась, не фыркала же, не смеялась. Хотя, он же вроде профи, неужели его никто никогда не критикует?»

Снова вечер. Как же хорошо дома! Как тихо, надёжно, спокойно, и всё-всё понятно. Спасибо, Господи, что есть дом! Вот полочки над плитой, на них специи. Любимая сковородка, не тяжёлая, как раз под силу её тонким запястьям. «Захочу и прямо сейчас сотворю такое, что дом наполнится запахом свежей, живой еды, вдохнёт его полной грудью!». Иногда кажется, что дом тоже питается: ароматами готовки, свежестью белья, и разговорами своих жильцов, звуками голосов, отражениями жестов в зеркалах. «Пойду, обниму сына». Потом Стася включила телевизор, свой любимый канал с хулиганскими мультами, где герои говорили всё, что вздумается и всегда смешили её, где даже если кто-то умирал, то в следующей серии обязательно воскресал. Да что там! Даже торт прилетевший в лицо, не оставлял ни пятнышка на костюме героя в следующем кадре… А что бы вкусненькое приготовить? Выбросив из головы сложные мысли, надев фартук, чтобы не обсыпаться мукой, Стася принялась готовить сырники. Она давно заметила, что именно это блюдо всегда и безотказно освобождало голову от всего лишнего. Смешать яйца, творог, ещё кое-что, всё на глазок… Она любила, чтобы под конец состав хорошо держал форму при лепке, но не превращался в замазку из-за лишней муки. Скатать шарик, обвалять в обсыпке и чуть прижать на сковороде, они подрумянивались быстро, только успевай перевернуть, чтобы не зажарились. Кстати, Март когда-то сетовал, мол, «борщи» мешают женщине развиваться! «Да что бы ты понимал! Кстати, сударь, попрошу Вас из моей головы, я готовлю».

Ужин прошёл по-домашнему мило, сырники удались, телекоробка исправно развлекала, они смеялись, после сын даже помыл посуду без просьбы. Перед тем как лечь спать, Стася вспомнила, что собиралась зашить крохотную дырку на носке колготок, не выбрасывать же из-за такой мелочи. Она присела на диван и начала одно из своих любимых дел, скрываемое от подруг в последние лет двадцать, ведь теперь и ребёнок знает, что чинить свою одежду, а тем более носить починенное – яркий признак неудавшейся жизни, а так же «плохой фен-шуй». Но ей, как ни странно, с детства и до сих пор, нравилось это успокаивающее занятие. Объяснить кому-то было бы трудно (да она и не старалась), какое удовольствие прокладывать незаметные ровные стежки, реставрировать вещь, позволить ей пожить ещё немного. Почти хирургия. «Занималась бы ты бизнесом каким-то, с таким же энтузиазмом, как штопкой и плетением рифм! Уже озолотилась бы». Но, тут ведь как… сердцу не прикажешь что любить, а к чему дышать ровнёхонько.

Глава 9

Закончив работу, Стася пошла, наконец, укладываться спать. «Тр-р» – завибрировал в ночной тишине телефон, пришло новое сообщение от Мартина. Прочитала: «Послушай, что мне прилетело» – прочитала его любимую фразу. «Послушаю, конечно, надеюсь эта птица лучше, чем залетевшая раньше!» Уже привычно надев наушники, она нажала на пуск.

Мелодия плыла как река, переливаясь бликами света на воде, ритм не спеша повторялся, томил и не отпускал, как уверенный партнёр, ведущий в танце. Перед Стэйс, снова встала их последняя встреча. Да, было так… именно так… она была зачарована и снова медлила с ответом. Как сказать, что твоя музыка не просто хороша, она околдовывает? Ну не словом же «круто», не «клёво»! «Очень. Очень красиво, – только и выдохнула Стэйс, затем добавила, – сохрани её обязательно. И если будут слова, то нужны очень хорошие, чтобы не испортить». В ответ прилетел смайл. Что бы мы делали без маленьких мимов в телефонах?! Забыв про сон, она тут же подхватила любимую игру, стараясь придумать стихи, но какими же они должны быть, чтобы не пропало волшебство? Стася не знала. Задачу немного облегчала пара фраз, напетых Мартином по ходу мелодии, они будто срослись с песней, изменять их совсем не хотелось. Она пыталась дописать, дополнить, развить, но походило на то, будто ребёнок подошёл поцеловать тебя на ночь, «спокойной ночи, мама», а ты вдруг говоришь: «Учись завтра хорошо!». Верх нелепости! Однако, Стэйс билась долго: «Я смогу! Я тоже была там!», пока, наконец, пришедший сон не выключил идеи в её голове, оставив силы только погасить лампу у кровати.

Утром, едва проснувшись, она снова взяла в руки блокнот, лежавший прямо у подушки. Перечитала. Ох, нет, не то… Так бывает. Вечером тебе кажется, что получилось очень даже не плохо, а утром сплошное разочарование и нелестные выводы о своих способностях. Что поделаешь?! Она давно знала эту черту за собой и приучила себя вечером не показывать результат никому, а, как говорят, переспать с этим ночь. Вот и в этот раз, слава Богу, что не отправила эти графоманские бредни. Но это означало лишь, что она с новыми силами кинется на штурм Замка Прекрасной Песни. «Я ведь тоже чего-то стою»!

Дорога на работу… «Хорошо, что «села за руль» – не случилось в моей жизни. Вот как бы я сочиняла сейчас?». Метро так не отвлекает, и, благо, ехать почти целую ветку, главное не проехать свою станцию. Она писала и стирала карандаш в блокноте снова и снова: «Может так? … Нет, чушь какая-то». Пара строк уже нравились, но остальное – тяжёлые как камень, совсем не подходят. Переступив порог поликлиники, здороваясь с коллегами, надевая халат, Стася с сожалением убрала записи до вечера и настроилась на рабочий лад: «Проходите, пожалуйста. Садитесь».

Как удивительно устроены люди. А может только она? По дороге на службу, ей казалось, ничто не сможет отвлечь её внимание от необычной песни. Когда же первый пациент пожаловался на сопли и кашель, что-то будто щёлкнуло, и Стэйс, с тем же азартом начала задавать вопросы: «Когда началось? Где болит? Какого цвета?». Как будто одна её часть мирно уснула, уступив место другой, а та, другая, деловито принялась за дело, засучив рукава. Ей не казалось странным такое раздвоение личности: какая разница, какие вопросы решать. «Решать? Я слышала стихи, это что-то другое… Может, поэтому и не получается? – думала она по дороге домой, – Говорят, они приходят откуда-то сами. Или не приходят».

Дома, закончив с делами, она снова взяла в руки карандаш. Нет, «стёрка» в деле была чаще. Было ещё сложнее от того, что песня казалась ей следствием «того вечера», их взаимным эхом. И, да, глупо отрицать: Стася хотела произвести на него впечатление. За последние месяцы она привыкла, что Март высоко ценил её стихи. На самом деле, она не до конца верила, что они так уж хороши, но выкладывалась по полной, у неё просто отрастали крылья. Стася снова и снова переслушивала музыку, пытаясь уловить, куда она ведёт, и снова заснула в изнеможении, впрочем, оставив на бумаге пару сносных, на её взгляд, четверостиший. Редко бывало, что иногда во сне ей приходили слова, они казались удачными, чуть ли не гениальными, но утром Стэйс либо ничего не помнила, либо начинала сомневаться в легенде о Менделееве и его таблице: «На самом деле по снам бродят одни словесные галлюцинации».