Много воздуха, или Не роман

Утром будильник, как положено – разбудил. За завтраком Стася перечитала плоды вчерашних мучений. Что ж… не так плохо! Что-то в этом явно есть. Ей захотелось немедленно отправить слова Марту, что она и сделала уже на бегу, рискуя опоздать. В метро телефон ловил не надёжно, но её это скорее радовало: дело сделано, можно отдохнуть и спокойно приготовиться к реакции человека, которому она доверяла. Выйдя из метро, женщина нетерпеливо открыла чат. Что?! Две скобочки сдержанной улыбки и ни слова в ответ? Ты серьёзно, парень?! «А мне нравится», – мысленно парировала Стэйс. И написала в чат чуть позже, оправившись от неудачи: «В любом случае, сохрани музыку, она прекрасна».

Глава 10

На самом деле, Стася писала стихи не часто, в основном они приходили по случаю. Если точнее, в те моменты, когда душа болела – иначе и не скажешь – от неразделённой любви, смерти близкого человека, бывало даже, вдогонку уходящему лету… Кто-то сказал: «Потеря – мать творчества», для неё так и было. Стихи приходили как носовые платки, протянутые кем-то сверху, как слова утешения. Видимо сейчас она была недостаточно влюблена или не так уж сильно несчастна и, если подумать, её это устраивало. По сути, вся эта гонка с песнями началась потому, что она втянулась в игру. Ведь Стася никогда не верила, что так просто написать по-настоящему стоящие стихи, схватить Бога за бороду. Нет, это вряд ли. И всё же лёгкая неудовлетворённость осталась: «Ты не смогла. Не такая уж ты и способная, как говорил Мартин вначале… Ну и ладно! Что ни делается – всё к лучшему! – утешала она себя, – Зато я заметила это вовремя. Не переоценить себя – тоже победа, и не влюбиться по уши – тоже надо успеть».

Было уже поздно, когда телефон опять проявил признаки жизни, прилетело сообщение. Стэйс почувствовала лёгкую усталость и подумала: «Мне нечего больше сказать. Я попыталась, больше – нечего». Но телефон уже в руках, свет экрана снова резанул глаза в полутёмной комнате. «Вот, послушай, может быть тебе понравится». Стэйс показалось, что у неё нет больше сил, ни писать свои стихи, ни оценивать чужие, всё немного надоело. Интересно, он когда-нибудь устаёт? Но стрелка в сообщении манила коснуться, включить, и услышать, что же там всё-таки. Вот оно: извечное женское любопытство, с него, помнится, начался род людской…

Звучала прежняя мелодия, всё те же нежные волны качали как на руках и уносили далеко-далеко. Но слова! Женщина не верила своим ушам, из всего, что она знала, ей не с чем было сравнить. Каждая строка была стройной, как будто выточенной из драгоценного камня, но лёгкой, летящей. Глубокий смысл не спорил с нежностью, а как будто защищал её. Страсть угадывалась скорее в томном ритме, не называя, не обнаруживая себя грубо в словах. Песня длилась довольно долго, но Стэйс не хватило времени наедине с ней, она тут же включила повтор и слушала, слушала, чуть дыша, удивляясь и тревожась, как за ребёнка, который впервые встал на ножки. «Откуда?! Как ему удалось? Как такое вообще можно придумать?!»

Стэйс прослушала песню много раз, не в силах остановиться. Когда звуки всё же умолкли, к ней пришло необычное чувство радости и покоя одновременно. Было совсем не важно, что эти слова – не её слова. Она не думала больше о том, что не смогла написать. Она перестала спрашивать себя подходит ли ей Март, а она – ему. Ей стало совершенно не важно, влюблён ли он в неё, и если да, то на сколько лет или дней… Она перестала думать о том, как выглядит рядом с ним, а так же что подумают о ней его друзья, если увидят их вместе. И если эта песня – единственное, для чего они знакомились, то – всё не зря. Всё было не зря! Этим вечером, лёжа в темноте, она медленно осознавала: чтобы ни было дальше, теперь Мартин для неё не просто мужчина, и не музыкант, он – тот, кому приходят откровения, и тот, кому она доверяет, потому что не видеть красоту может только слепой, а песня была прекрасна. В этот момент стало совсем не важно будут ли они вместе. Они уже вместе. Только он – на шаг впереди. Для Стэйс было открытием, что увидеть чужой талант в полном блеске, ещё приятнее, чем свой. Хотелось повторять одно лишь неподходящее слово: «спасибо». Ой! Я ведь так и не ответила ему! Стася снова взяла телефон в руки. Но как ответить? Что можно сказать, если она даже потеряла счёт времени, какие слова будут равны впечатлению? Стася всегда была доброжелательна, к тому же его работы и раньше нравились, поэтому теперь ей было страшно повториться, страшно, что он не отличит её нынешнее, совершенно особенное впечатление от прошлых отзывов. Когда она не знала что сказать, то парадоксально быстро нажимала на диктофон без подготовки. «Просто прекрасно, – услышала она себя, – у меня бы так не получилось. Поздравляю тебя!». Поморщившись, она отпустила кнопку диктофона, подумала: «Боже, какая банальность!» Но и внезапная потеря красноречия не испортила ей настроение. Стасе всё ещё казалось, что она где-то в небе, вместе с этой песней, летит, купается в ней… Да какая разница что она сказала, и что он услышал! Разве не ради таких моментов делается всё то, что мы называем искусством, разве не для полной потери себя в чьём-то большом небе, пусть ненадолго? «Без тебя не получилось бы так» – пришло от него. Блаженная улыбка разлилась на лице Стаси, она вспомнила: «… назначаешься Музой…».

Глава 11

Бывают дни, когда внешние жизненные обстоятельства перестают играть важную роль. На работе опять задерживают зарплату, солнца нет давным-давно (кажется, даже в космосе), из зеркала смотрит чьё –то усталое бледное лицо… Добавь ещё воз и маленькую тележку когда-то отложенных и зависших дел. А ты ходишь как будто немного пьяная, с блаженной улыбкой. Так бывает когда влюблена, когда едешь в аэропорт, а через три часа окажешься среди лета и солнца, когда пациент должен был умереть, а выжил, когда на твоих глазах (почему не на ушах?) – появилось чудо. Так и сейчас, Стэйс несколько дней смотрела на мир как будто через фильтр сбывшейся мечты, о которой даже не подозревала совсем недавно. Она знала что некоторое тщеславие ей не чуждо и старалась иронично щёлкать его по носу время от времени, но впервые в жизни её так радовал успех, по сути, совсем чужого человека. Успех, к которому она, если без фантазий, не имела отношения.

Но прошло время, и снова начали подступать вопросы. Что всё-таки происходит между нами? Её явно не устраивала неопределённость. Они по-прежнему перебрасывались сообщениями, и снова это было не часто. Стэйс никак не могла выбрать какой-то один определённый тон для переписки. Преимущественно он был суховатым, почти деловым, немногословным, напоминал редакторскую правку online. Иногда в чат залетали случайные грачи тёплых слов и фраз, видимо, по недосмотру. Иногда, злясь на себя и застывшую ситуацию, женщина не могла удержаться от своеобразной глумливости, чтобы расшевелить собеседника, но надолго её не хватало, через пару абзацев она скисала и, отказавшись от своей отчаянной попытки, возвращалась к привычной скромной вежливости. Что Март думал о них и обо всей этой истории, она не могла даже предположить. В целом маэстро напоминал ей большого ребёнка, и она не удивилась бы, что думал он что-то совсем не относящееся к реальности. Может быть о том, сколько световых лет помещается в песочных часах, или есть ли жизнь на Марсе. Хотя, судя по словам из песни, его вполне могли волновать те же чувства и ощущения, что и её. Но это не точно. Ой, как не точно! А вдруг она для него просто друг или ещё хуже: старший товарищ. Брр, какая страшная мысль!

Однажды он позвонил ей и сказал, что хочет встретиться и поговорить. Стасю не насторожило предложение, потому что время от времени они так и делали: встречались, наверно, чтобы не забыть, что оба реально существуют. «Поговорить»… Интересно, что он хочет мне сказать? Но предложение встретиться, особенно так скоро после вечера у печки, радовало.

Этот день тоже кричал изо всех окон: «Весна!». Закончив работу, Стася решила ехать на встречу прямо из поликлиники, времени зайти домой не было, она сняла белый халат и осталась в своём будничном платье. Вид, конечно, не особо молодёжный, ну да ладно, что уж строить из себя! Стройматериалы не вчера как с конвейера… «Заодно пора показать, что я, между прочим, – серьёзная дама. Пусть не думает там себе!»

Закрывая дверь кабинета на ключ, Стэйс услышала чей-то голос прямо за спиной и обернулась: «Анастасия Дмитриевна! Уф, слова Богу, успела… Мне рецепт надо выписать». Это была пожилая пациентка со Стасиного участка. Она ходила к врачам так часто, что, казалось, её можно было встретить в коридорах каждый день у кого-нибудь из специалистов. Несмотря на запыхавшийся вид, дама явно принарядилась, впрочем, как всегда, и тщательно расчесала редкие седые волосы в аккуратной стрижке.

– Вы знаете, я уже ухожу, очень тороплюсь. Приходите завтра, хорошо? Я приму вас без очереди и всё выпишу.

– Нет, понимаете, – женщина смотрела с отчаянием, промокая платочном пот со лба, – я звонила в аптеку и мне отложили лекарство, а завтра, боюсь, уже кончится. Пожалуйста…

Стася как будто задумалась на миг, глядя на бабушку, а в следующую секунду уже отпирала ключом дверной замок. Такие ситуации бывали часто. Она давно усвоила, что Гиппократ, судя по клятве, не считал врача свободным гражданином, да и свыклась с этим. К тому же, склад её характера счастливым образом, в данном случае, позволял почувствовать боль, заботу или страх пациента раньше, чем собственное раздражение. Впрочем, изредка случался сбой, тогда доктор «шла на принцип», защищая последние капли своего права но отдых, а Гиппократ укоризненно смотрел ей вслед.

– Спасибо вам большое!, – дама подрагивающей рукой достала из старой сумочки шоколадку и положила на краешек стола, – Возьмите, пожалуйста, попейте чайку, это хороший…

Стася не любила шоколад.

– Спасибо, попью с удовольствием.

Пациентка ушла. Странно постоянно чувствовать за другого и боль, и облегчение, быть всегда в связке. Перестаёшь понимать, что значит просто быть собой, слышать себя. «Свобода видимо, не для меня. Если только урывками ненадолго или под гипнозом…»

Пока Стася задержалась в поликлинике, солнце скрылось, прохожие шли с работы, проплывая мимо, как во сне. Женщина направилась на остановку маршрутки. Она и рада была бы не грустить, считая грусть предпоследним делом, хуже которого – только жалоба. Но сухие пыльные улицы, недавно освободившиеся из-под снега, напоминали усталого обескровленного больного, которого она знала когда-то молодым и пьяным от беспричинного счастья.

Когда это случилось? Когда город, в котором она мечтала жить с детства, дома которого хотела обнять, летя с экзаменов домой, беспечно гуляя с друзьями светлой летней ночью, когда он стал равнодушным и чужим? А друзья… Где они? Может быть, это она изменилась? Приходится признать – да… И в чём её вина? Может быть в том, что с тех времён она прожила не одну, а три или четыре жизни по своему личному календарю. Только ленивый и ещё, может быть, редкий деликатный человек не говорил, что она слишком эмоциональна и что так жить нельзя… Но по-другому у неё плохо получалось. В последние десятилетия стараясь изо всех сил быть «как все»: не отвлекаться, не увлекаться, заботиться о будущем, и далее по списку, она явно добилась своего, и вот теперь чувствовала себя по-настоящему несчастной. Стэйс давно чувствовала, что этот город и она, устали друг от друга как старые супруги и не понимала, что делать с этим. Но были и плюсы: тем легче писались стихи – утешение для тех, кто жить не умел и не научился. Кстати, стихи! Женщина достала наушники и ещё раз включила всё ту же песню. Улыбнулась, глядя в окно: «Всё-таки всё не зря… Не зря».

Глава 12

Тэшка подъехала к большому торговому центру, Стэйс выпорхнула наружу и направилась к дверям. Она любила эти стеклянные громадины, с тех пор как их начали строить, за вечное лето внутри, оазисы в центре и на окраинах самого северного мегаполиса. Каждый раз, приходя туда, женщина чувствовала, что внутри ослабляется какая-то пружина. И, хотя внутренняя, разумная Стэйс не уставала повторять, что это «дворец потребительства», попав в его объятья, сопротивляться ей хотелось не больше, чем на столе у хорошего массажиста.

Мартин ждал, прислонившись к стене у эскалаторов, глядя по сторонам рассеянно, и не замечая Стасю, пока она не подошла вплотную.

– Привет!

– Привет.

– Где тут твоя пицца, я голодная – жуть! – выпалила она, как обычно волнение придавало ей куража.

– Кажется, там… – Март показал куда-то рукой. У него было плохое зрение, они шли, и Стася на ходу пыталась уточнить направление по указателям. Ага, вот и вход. Посетителей было мало, Март, отправился делать заказ, оставив спутницу за столиком, охранять ценную камеру. Стэйс ёрзала от нетерпения, пытаясь угадать, о чём он хочет поговорить и к чему такая срочность. Наконец он вернулся с подносом еды.

– Ну как твои дела? Как день прошёл? Купил то, что искал? – Стася начала разговор по-светски, если не считать одновременного жевания.

– Не очень удачно, хотел купить кеды, а подходящих нет. А вообще всё хорошо… Клип снимали, видишь, вот камера… – ему пришлось ответить в том же тоне, – Но я с тобой не об этом хотел поговорить. Это вообще не про творчество, это личная тема.

– Я слушаю вас, сударь, – сказала она чуть насмешливо, потому что уже начала бояться.

– Хотел спросить… В последнее время мне начинает казаться, что у нас с тобой… роман. Вот я и хотел тебя спросить об этом.

Стася чуть не подавилась. Видимо от неожиданности ей стало неудержимо смешно, умеет же он удивить! Уголки её рта поползли к ушам, но увидев его серьёзное лицо, она остановила улыбку.

– Просто, понимаешь… У меня такое было в жизни, и я боюсь теперь, что это может помешать. Мне дороги наши отношения, я не хочу их испортить. Я… реагирую на тебя, как на женщину, особенно когда обнимаю тебя. Поэтому решил спросить: у нас что, роман?

Стэйс впервые в жизни слышала это словосочетание в форме вопроса. Обычно её ставили перед фактом либо обстоятельства, либо мужчины, всегда кто-то решал это за неё сам. Теперь она сидела, уставившись на Марта, онемевшая от неожиданности.

Внезапно для себя она поняла, что не знает ответа. Он поставил её в тупик, что само по себе было не просто, и теперь женщина подбирала слова как старый вор – отмычки.

«Я не хочу обидеть его. И я не хочу унизиться. Значит сейчас не время играть роль. Лучше всего попробовать сказать правду, а заодно услышать её самой. Он должен понять».

– Я не знаю, Март. Ты мне нравишься, это же очевидно. Но, «роман» – это как-то очень серьёзно. Помнишь, как Онегин отмазывался перед Татьяной: «Я, сколько ни любил бы Вас, привыкнув, разлюблю тотчас». У меня так и получается. Теперь уже боюсь ранить человека, понимаешь? Не знаю я про «роман».. Наверно… нет.

– Это я могу понять. Спросил, потому что мне кажется, это может мешать.

Стасе опять хотелось прийти на помощь, утешать его как ребёнка: «Не волнуйся, всё хорошо, мы просто хорошие приятели, нас не проглотит злое чудовище «роман», не бойся. Ты не хочешь, что бы я обнимала тебя? Хорошо, я не буду».

После – стало легче. То ли разговор и правда немного распустил пружину взаимных ожиданий, то ли глюкоза добралась до усталого мозга. Когда кофе кончился, а пицца ещё нет, Стася встала и пошла к стойке, чтобы купить ещё чашку. Стоя вполоборота к оставленному столу, издалека она чувствовала на себе долгий взгляд Мартина. «Не роман, говоришь? Окей. Смотри, не сверни шею!» Но следом прилетела мысль: «Может он смотрит просто потому, что тоже пить хочет. А камеру оставить не может – стырят, не успеешь глазом моргнуть».

Они долго ещё сидели, пересказывая друг другу всякие истории, а когда надоело – вышли на освещённую фонарями улицу и, не желая расставаться, прошли несчётное количество перекрёстков и несколько мостов.

Наконец дошли до станции метро, пройти мимо которой было бы слишком опрометчиво, время позднее. И прежде, чем Стейс спустилась в подземку, а Мартин продолжил путь по вечернему проспекту, они снова оказались лицом к лицу. «Какая же ты всё-таки тупица! Тебя по-хорошему человек попросил: не прижимайся!» – ругала себя Стася, не сдержав обещание, и снова крепко обняв его на прощание. Ушла. «Ну, может он не знает, что человеку нужно восемь объятий в день для поддержания психического здоровья. А я знаю, я – доктор».

Довольно скоро Мартин уехал, у него начался тур с какой-то группой. Он рассказал ей об этом не по телефону (не любил разговаривать на расстоянии), а, как у них было заведено, во время долгой прогулки. Стэйс радовалась, она знала, как важно музыканту играть, тем более, что он давно хотел попасть именно в этот проект. Всё сложилось хорошо. Ей хотелось надеяться, что была в этом и её роль, что она стала счастливым билетом для Марта. Ведь насколько приятнее видеть, как у близкого человека сбылась мечта, чем просто видеть его рядом. И женщина не хотела больше думать о том, могла ли их история быть чем-то ещё. Просто жила дальше.

Однажды, в начале зимы, Стася ехала в электричке, как всегда слушая радио в наушниках. Она перелистывала тюнером волны, переходя с одной, на другую. Джаз… любимая АББА… Гилмор, кажется… И вдруг, не поверила своим ушам: та самая песня! «Обалдеть», – прошептала Стэйс. Дальше, знакомый, чуть спотыкающийся голос отвечал на вопросы ведущего:

– Сейчас мы записываем альбом в Москве… планируем гастроли по стране… весной, да, собираемся в тур по Европе.

«Всё-таки поёшь ты лучше, чем говоришь»,– с нежностью подумала Стэйс.

– Ваша группа ведь образовалась в другом городе?

– Да, это мой любимый город…

– А возвращаться не собираетесь? – спросил ведущий.