Пять сигарет Машимона

Спустя время аббат поднялся, отряхнул мантию и кивнул в знак одобрения. Индейцы завопили на все лады в знак того, что согласие найдено, и ринулись на улицу. За вечер новость о том, что их Великий Бог теперь «Отец Иосиф и Иуда» облетела каждую хижину. Все встало на свои прежние места. Никто после не удосуживался сопоставить Святое Писание и роль Машимона во всем карнавале жизни. Простые люди довольствовались простым решением.

***

Салана – так много гласных в этом имени. Са-ла-на.

Это певучее имя дала при рождении бабка Лачи, поглаживая розовую щечку маленького личика. Каждый раз при этом бабка пришептывала: «Ты – Са-ла-на, ты – вечность».

Салана родилась под утро, после душной и бесконечной ночи, изрядно вымотав свою крикливую мать. Утренний свет принял девочку в цыганской телеге Лачи. Она стала третьим по счету дитя у взбалмошных родителей.

Их табор насчитывал дюжину взрослых и около трех десятков сопливых детей. Они без устали кочевал по жаркой Мексике. В кибитках, запряженных старыми мулами, – настоящих коней у них давно уже не было.

Корни табора тянулись далеко за океан, в далекую и холодную Россию. «Кэлдэрары ррусуря» – русские цыгане. Прадед нынешнего барона тосковал по теплу и солнцу. Детские воспоминания о теплой Молдавии с бескрайними полями и горами, залитыми солнцем, не давали ему покоя. Ему надоели промозглость и холод, и вечное скитание без цели. Тогда и повел он людей за западные границы холодной державы. Но в Молдавии у них не срослось, так как в их местечке уже обжились семьи родственников, и места на всех не хватало. Тогда барон решил уйти далеко, чтобы новые дороги принадлежали только его роду. Их кривые кибитки проехали Польшу, Румынию, Францию, Испанию. Смышлёный народ легко цеплял на подолы пестрых юбок и пояса черных брюк новые традиции, навыки и обычаи, их речь наполнялась множеством новых слов, подобранных по пути следования. К концу своего путешествия от вида настоящих цыган остались только пестрые юбки, да сам барон. В Испании они долго мялись в порту перед здоровенным кораблем, спорили между собой. Им предстояло подняться на борт и плыть по воде. Люди дорог должны были отдать свои судьбы во власть водной стихии. Споры прекратил барон, успевший подкупить одного капитана, и цыгане снова решились на очередную авантюру: продали своих коней и кибитки, женщины туго завязали вещи в узелки, подхватили детей и юбки и последовали за своими мужчинами вверх по шаткой лесенке на борт корабля. После тошнотворного плаванья они прибыли в свой новый мир.

Спустя время в общине произошел раскол и табор рассыпался по уголкам Латинской Америки.

Часть общины осела в небольших поселениях, завела хозяйства. Мужчины пасли, а женщины доили, продавали яйца и лук. Другие занялись торговлей. Но время лошадей давно ушло, их место заняли автомобили. Смышлёная молодежь поняла, что этот транспорт в жаркой стране принесет больше прибыли, чем конь. Быстро были налажены связи с перегонщиками подержанных машин из Америки, и потянулись побитые грузовички, облезлые пикапы, и даже приличные еще фольксвагены-жуки на стихийные цыганские рынки.

Но была семья барона Охо, которая не захотела доить коров, трястись в железном рыдване до своего поля, шлепать по выходным в церковь и слушать нудного падре. Им не нужны ни дома с выбеленными стенами, ни кровати с матрацами. Ни на какие мексиканские песо они не променяют ночь у костра и свободу. Так и продолжили они свои кочевой путь, как и полагалось настоящим цыганам.

В это теплое утро Салана стала частью свободного цыганского табора Охо, маленьким камешком в россыпи ее рода.

Но вместо нее в семье ждали мальчика. Родителям хватало с лихвой трех старших сопливых девчонок-погодок. Нужен был наследник, который продолжит их путь.

В нетерпеливом его ожидании родители потратили последние деньги: купили десять толстых черных кур, красные ленты и масло. В один из назначенных дней они гордо поставили свои подношения перед Кхамали, ведуньей и лекаршей.

Толстая Кхамали была хитра и многословна. Прищурив глазки, она гладила беременный живот цыганки, с восторгом отзывалась о мужских достоинствах отца ребенка, утверждала, что в утробе сидит настоящий барон. Только мальчик с характером барона может так выпячивать пятку. Он будет настоящим красавцем, достойным своего рода.

Для большего эффекта Кхамали закатила глаза, показав белки своих бесстыжих глаз, напряглась и профессионально на лице изобразила судороги. Беременная открыла рот от ужаса, когда гадалка эффектно плюхнулась в кресло и гавкнула. Эффект сработал, ей поверили. Довольные родители возвращались в табор и бойко обсуждали пророчество рождения сына, а тем временем Кхамали прихлебывала крепкий бульон из черной курицы, закусывала луком и бобами.

Но то, что все будет по-другому, знала одна Лачи, бабка Саланы, и только она знала – родится девочка.

Для Лачи каждая новорожденная несла надежду, что наконец-то пришла ее помощница и опора, ее ведьма. Она брала на руки дитя, но ничего не чувствовала. Рождалась очередная глупая девка, без магии и силы.

Но когда дочь Лачи снова забеременела, к старой ведьме стали приходить яркие сны: по пылающему от вечернего заката полю к ней бежала девочка. Это означало то, что в мир идет новая ведьма.

Лачи быстро перекусила белую пуповину, обтерла маленькое тельце от остатков сыровидной смазки, завернула в ворох из мягких тканей. Девочка не плакала, она тихо лежала на руках Лачи и смотрела ей в глаза.

Внутри старой ведьмы разливалось счастье: «Вот же какая умница! Не орешь, как твои сестры, ты все понимаешь, да?» – обратилась она к долгожданной внучке. – Дитя мое, сколько нам предстоит с тобой сделать. Спасибо, что пришла к нам, Са-ла-на!»

Вымотанная бессонной ночью, разочарованная рождением очередной девки, мать сразу потеряла ней интерес. Она с раздражением отвернулась и не захотела приложить к груди. Все надежды на барона рухнули, жертвенные курицы превратились в бульон, сожранный старой вруньей Кхамали. Впереди предстоял тяжелый разговор с мужем, который был уверен, что рождение девки – отражение грехов матери. Она знала, что он накатит с горя, и, возможно, слегка поколотит. Изворотливая мать, сославшись на усталость и озноб скинула с себя обузу в виде младенца, попросив Лачи приглядеть недолго за свертком. Обе знали – младенец остается в этой телеге навсегда. Лачи не стала спорить, все шло как надо, наконец-то можно будет исправить все ошибки и промахи, вернуть упущенные возможности. Пройдет время, Салана соберет сильный ковен, в котором Лачи будет определено почетное место.

Бросив только что рожденного ребенка, мать Саланы не мешкая натянула пестрые юбки, расправила мониста, усадила на бедро первую попавшуюся дочь, которая ползала поблизости и поторопилась на деревенский рынок. Нужно было работать, ведь семья сама себя не накормит.

Отец девочки был в своем репертуаре: поорал на публику, обозвал жену неполноценной за то, что таскает только девок, но колотить в этот раз не стал. Видимо, устал. Он завалился подремать под тенью дерева, коротая время до вечера, когда вернется жена с кульком провизии и пивом.

Тик – так, тик – так. Время четко отмеряло свой ход. Салана росла, никаких переживаний и неудобств не составляла. О ее существовании родственники почти не помнили, в ежедневной суете ее не замечали. Чумазые цыганята не часто брали в свои игры, она им казалась слишком спокойной. Да и ей они наскучивали сразу же, после первого щелчка по затылку или разбитой коленки. Сестры были скучными и глупыми: сиди, качай куклу или младшего, можно еще делать бусы из фантиков.

Салана была другой, ее захватывали вещи, которые являлись частью невидимого никому мира: медленная капля росы, полет мухи, прыжок кузнечика с листа на теплую оранжевую землю.

К семи годам она могла останавливать движение росы на стебле, а немного позже от одного щелчка маленьких пальчиков замирали в полете мухи и пчелы. Девочка ловко вынимала из воздуха замерших мушек и с интересом их разглядывала. У них были мозаичные крылья, мягкие, шелковистые брюшки, глаза с множеством граней, в которых, как в зеркале, отражалась Салана.

К двенадцати годам Салана умела многое: останавливать ветер и полет птиц. Лачи поддерживала каждое начинание внучки, показав мир полынной травы, снимающей головную боль, заговоры от колик и зубной боли, и даже обряд, когда проданные лошадь или корова забывали свой прежний дом.

Салана росла, с ней и ее сила. Лачи была уверена: сейчас они поработают на славу, и пробьется в ней дар рода, и такой силы, которой ранее не владела ни одна ведьма. Девочка выберется из хвоста их обоза, где бросила ее глупая мать. Девочка станет хозяйкой своих желаний и поступков и ни один из мужчин-слабаков не посмеет ею помыкать.

Время потеряет власть над ней: ее тело будет молодым и сильным. В этом мире много человеческих радостей, и ведьмы тоже люди, поэтому в ее жизни, конечно, будут мужчины. Мужчина – один из больших и глубоких колодцев силы ведьмы, из него она пьет вино всех человеческих чувств. Салана будет вкушать мужчин как мед, выпивать из них нежность, страсть, желание. И задерживаться в его постели ведьма не станет, ускользнет прочь под первый утренний проблеск на небе.

В человеческом мире таких женщин немного, но если кому и посчастливится побывать с одной из них, то никогда он не забудет ее сумасшедшей силы. Им подчиняются сильные мужчины, падают к их ногам короли и палачи, отдают все, что имеют, и даже душу.

Есть одно препятствие на пути к такой жизни – любовь. Ведьма не могла любить, полюбив, она теряла все. Многие ведьмы по своей неосмотрительности вляпывались в любовь, тупели на глазах, становились тошнотворно добрыми простушками. Они тут же беременели, радостно гладили свои животы, позабыв: ребенок заберет не только зубы и волосы, а ее дар, ведьминскую силу. Их тела грузнели, взгляд терял глубину, с трудом сходились пуговицы на застиранном платье. Ведьма превращалась в обычную брюзжащую бабу – все магическое наследство без остатка было растрачено ею на вечно плачущих детей, бессонные ночи, безденежье и мужнины измены.

Так и она, Лачи, много лет назад втюрилась в будущего муженька-пройдоху. С годами она потеряла почти весь дар, превратилась в ведьму без зубов и магии.

Неожиданно пришла старость, заграбастала ее без остатка. Еще молодую душу заключила в старое, болящее тело. Когда-то изящные руки превратились в сухие оглобли, по ночам боль пересчитывала косточку за косточкой. Ее юбки вяло волочились по земле. Лачи не могла управлять природой, собирать запахи цветов, ветра, воды. Наученная своим горьким опытом, она постоянно предупреждала внучку, чтобы та даже не направляла свои мысли в сторону этого свежего травяного запаха, запаха Любви.

– Послушай, девочка – тихо начинала она свое назидание. – Cначала ты почувствуешь сладкое чувство, вдохнешь, выпьешь, опьянеешь, утонешь в нем. И это будет повторяться каждый раз, каждую встречу, каждую ночь. Ты будешь отдаваться ему, а он овладевать тобой, шептать на ухо слова, сжимать тебя в руках. Его власть над каждым твоим движением, мыслью и твоей душой будет сильнее и сильнее, а ваши ночи ярче и дольше, чем обычно. Он заберет у тебя все до капли, и ты останешься нищей, потеряешь силу своего дара, но на этом ничего не закончится. Печальное случится позже, когда его чувства к тебе будут скисать как молоко в жару, он пресытится твоей юностью, и его не будет возбуждать твое тело. Ведь он познает твой вкус, и, что бы ты не делала, как бы не хитрила или колдовала, его поведет другой дух. Глаза твоего возлюбленного станут холодными, он захочет видеть другую, будет мечтать снять с нее сорочку. Как ты думаешь, что будет потом? Ты начнешь болеть, тело тосковать, выть по ночам. Из свободной птицы ты превратишься в голодную, но преданную собаку. Ты хочешь быть собакой? Сомневаюсь, ведь ты другая: в тебе сошлись дороги нашего рода, ты хранитель нашей силы. Не люби его, не смотри в его глаза, не помни его запах, не останавливай с ним время. Мужчина – выбритое животное, усвой это! Потеряешь контроль над собой – размокнешь как мягкая булка в старческом рте. Девочка, смотри, слушай и не будь дурой!

Салана выучила наизусть каждое слово, но не приняла ни одно. Пока что с высокомерием смотрела на смуглых сверстников и интерес к ним не появлялся, сердце не меняло своего ритма.

К восемнадцати годам она расцвела, ее кожа приобрела кофейно-золотистый оттенок, она кокетливо убирала волосы под голубую муслиновую косынку. Глаза в обрамлении пушистых ресниц светились глубоким фиалковым светом. Верхняя губа чуть подернута нежным пушком, в улыбке задорно обнажались ровные белые зубы. На шее волнующе подрагивали мониста, тонкие запястья украшали медные браслеты с витиеватым рисунком.

Нежность тела она умело подчеркивала белыми кружевными блузками, которые игриво открывали одно плечо. Длинная юбка мягко струилась вдоль бедер. Салана стала желанной, ее пожирали взглядами мужчины и ненавидели женщины.

Вопреки предосторожностям с каждым днем теплый травяной запах любви ее захватывал сильнее. Неохотно она выслушивала очередные наставления Лачи, и в голове зародилась мысль – попробовать.

Салана была уверена в своей силе: ничего не стоило разучить, проговорить и бросить. Не любить, не помнить.

С помощью ворожбы она приступила к выбору своего мужчины, но нетерпение молодости брало свое. Когда, же когда? Молодость так быстра, не оглядывается назад.

В один и жарких полудней, пока Лачи на рынке торговалась с упертой зеленщицей за горстку овощей, Салана улучила время, разместилась возле хлипкого фонтанчика на центральной площади. Край как нужно спешить, ведь бабка все поймет и ничего не получится. Прикрыв глаза и разогнав все мысли, Салана правой рукой стала наматывать воображаемую нить на кубок. Виток и натянулась нить, раздался маленький щелчок. Раз – щелчок, два – щелчок, три… Все, попался!

Она открыла глаза: на лавке сидел юноша с открытой книгой. Юноша захлопнул книгу, тряхнул головой, удивляясь: почему он напрочь не помнит ни строчки прочтённого. Виной всему эта убийственная жара. Парила голубая полупрозрачная пелена, в глаза затекали едкие капли пота, он принялся их тереть кулаками, как ребенок. Салана улыбнулась.

Антонио – так звали юношу, долго пытался рассмотреть женскую фигурку на рядом стоящей скамейке. Девушка сматывала шерсть в клубок. На краю ее юбки нежилась тощая кошка. Девушка пристально смотрела на него.