Как рождается русский человек

– В то, что больше так продолжаться не может, – ответила Алиса твердым голосом.

– Разве этого достаточно?

– Хотя бы, – произнесла она со слабой, примиряющей улыбкой.

Сейчас ее уже более-менее спокойное лицо было оттенено лишь понятной грустью. Она сидела перед ними слегка улыбаясь, чтобы поддержать разговор, возникший для нее совершенно случайно. Говорила она мягким тоном, наполненным уверенностью, которую та заложила в смысл сказанных слов

– Я вот тоже верю, – встрял неожиданно Денис, внимательно выслушавший Алису, – Верю, что скоро всё изменится.

– Почему именно скоро? – с сомнением в голосе спросила девушка, взглянув на него.

– Время такое. Прекрасный век! Сейчас быстро всё меняется.

– А что раньше? – спросил Макс.

– Не то время.

На этот раз лёгкая улыбка промелькнула на лице Макса.

«Разве для истины может настать своё время? Она вечно права и заслуживает того, чтобы за неё постояли» – думал Гордеев. – «Это никаким образом не зависит от века».

Алису схватили, с удивлением подметил для себя Макс, приблизительно по той же причине, что и его. Она заметила, что волокли совсем юную девушку и попыталась схватить ее за руку, чтобы задержать, попробовать увести, убежать вместе с ней. Этого, конечно же, не получилось бы. Но кто рационально мыслит в такой миг? В подобные моменты нами двигают чувства: либо понятный всем страх, и ты пятишься назад, либо возмущённый гнев, и ты бросаешься вперед. Алиса мгновенно почувствовала: она выбирает второе. Дениса, как и предугадывал Гордеев, схватили из-за того, что он держал плакат и привлекал к себе чересчур много внимания.

Через некоторое время Гордееву позволили воспользоваться своим законным правом и позвонить один раз по телефону. Свой-то у него давно уже разрядился. Он долго размышлял над своим положением, ведь он уже взрослый, как считалось. В доказательство этому он не стал звонить матери. Не к чему её беспокоить, она и так излишне волнуется за него, предостерегает. Да и здоровье её в последнее время не жалует. Конечно, горе на двоих делить легче, но если мама расскажет ещё и бабушке о случившемся, то уже им двоим придётся тяжко. И нет гарантии, что они смогут ему помочь, ведь с деньгами в больницах сейчас тоже нелегко, а о пенсии и думать нечего. Другого же способа выбраться из ситуации, кажись, не существует.

По этим причинам он сделал позволительный звонок своему другу и по совместительству соседу. Позвонил ему точно от безысходности, ведь явно знал: денег на выплату штрафа у того нет. Откуда же им взяться? Да и выйти отсюда тот не поможет. Всё же он обрисовал ему вкратце ситуацию и назвал адрес, тот, в свою очередь, сказал, что постарается что-нибудь сделать.

В расспросах, пустых диалогах проходило время. Прошло по меньшей мере три часа. Камера опустела ненамного. Поначалу многие из собравшихся возмущались, жаждали объяснения ситуации. Однако такое желание здесь, за решеткой, длится недолго. На смену ему приходит жгучая потребность – выйти отсюда. И все силы бросаются на поиски иного варианта развития событий. Тогда-то люди и ощущают что-то наподобие тягучего, настоящего одиночества перед неизведанным. Это начало пути переустановок и зачастую разочарования.

Сидеть уже стало совсем невыносимо. Гордеев встал и подошёл к ржавой решётке, чтобы как-то размяться.

«Именно эту решётку лучше всего бы сейчас дубинкой» – подумал он.

– Несправедливо, – сказал он тихо, как бы в себя.

– Что, ещё не привык? – внезапно зашевелил губами тот самый седой мужчина, медленно и вяло произнёсший это, через секунду снова погрузившись в сон, будто бы слов его не было и выхода из созданного транса тоже.

Гордеева поразил усталый и спокойный вид мужчины. «Ну конечно», – подумал он, – «Сколько всего повидал этот старец на своем веку. Все еще живем, под собою не чуя страны, те же серые плитки под ногами да мусор. То же желание биться, та же решетка». Он вернулся на свою скамейку, не желая тревожить покоя задремавшего мужчины.

За прошедшие четыре часа из камеры отпустили семь человек. Гордеев замечал, как проведенное здесь время меняло людей. Оно ощущалось плотным и вязким. Время обволакивало человека так, что он начинал замечать каждый час, минуту и секунду, проведенную не на свободе, а в неприятной и непонятной ситуации, которая уже затянулась.

Когда же и мы выйдем? – зачарованно смотрел вслед вновь уходящим Денис. – Уже почти четыре часа находимся здесь, и знаете что? За последние три часа тот седой мужик пошевельнулся всего раз.

– А ты не смотри на него три часа подряд, – посоветовал Макс, – Может, он тебя стесняется.

– А куда смотреть? Здесь только он и решетка. Вечны и недвижимы.

Гордеева мало волновало настоящее, сам он уже погрузился в заботы о будущем. Он понимал, что с последствиями сегодняшней вылазки придется справляться самому. Придется выплачивать штраф, который, скорее всего, ему присудят. Это означает, что самое трудное – поиски работы – еще впереди. Будто прочитав то, о чем он думает, Алиса произнесла:

– Вам тоже сказали, что на суде скорее всего выпишут штраф? Максимальный – двадцать тысяч.

– Я другое слышал, – отвечал Денис. – Эти должностные лица между собой говорили, будто сейчас такой закон, они сами не знают, за что будут судить, как и что из этого выйдет.

На миг повисла тишина, а затем Денис добавил:

– А вообще, скорее всего штраф и дадут. Это еще не плохой вариант. Придумаем что-нибудь, родители помогут.

– А ты как будешь выплачивать? – поинтересовался Макс судьбой Алисы. Та механически улыбнулась.

– Дядя, наверное, поможет.

Внезапно послышались уже знакомые шаги и походка, сопровождаемая отдышкой. Повод для нового прихода полицейского стал совершенно неожиданным и, по личному мнению Макса, никак не логичным.

– Гордеев, – крикнул он своим басом.

Его впервые так изумила собственная фамилия.

«Что я опять натворил? Неужели сейчас меня снова обвинят? Теперь уже за разговор с этим полицейским?» – думал про себя Макс, пока вставал со скамьи, но не смог и сдвинуться с места.

– Чего стоишь как истукан? На выход.

Гордеев помялся на месте от нерешительности. Полицейский продолжал угрюмо смотреть на него. Значит это не шутка, его действительно выпускают отсюда! Он хотел было пойти, но призадумался и посмотрел мельком на Дениса и Алису.

– Как ваши фамилии?

Они назвались и уже через секунду провожали его, кивнув на прощанье. Он, наконец, вышел на свободу, последний раз взглянув на своих новых знакомых.

II.

– Поздравляю! – говорил его друг Эдик, который встретил Гордеева у ворот.

Тёплый июльский воздух освежал после духоты закрытого и тесного помещения. Повеяло резким терпким ароматом растущей у ворот липы. Расспрашивать своего соседа Гордеев не торопился, ведь знал: Эдик не нуждается в расспросах. Он обязательно всё выпалит в первые пять минут разговора абсолютно бессознательно. Это же Эдик!

Высокий, немного долговязый парень с юридического факультета. Он выбирал себе специальность наугад, как и многие его однокурсники. Ему пришлось заниматься этим в спешке, слишком уж сильно начинал интересоваться им тогда военкомат. Но Эдика это, кажется, не волнует, даже наоборот, неимоверно радует. По типу своему он – конформист, по первому впечатлению – славный парень, а по собственному его мнению – сложный человек.

Они вышли на улицу, на которой кое-где уже зажигались фонари. После удручающего безмолвия камеры слишком громкими показались звуки пыхтящих машин. Город продолжал свою суетливую жизнь, как будто и не произошло никаких изменений. Небо заволокло тучами, что прерывались проблесками заходящего солнца. Оказывается, находились они в северной части города – далековато от их дома и той самой площади. Они пересекли перекрёсток и направились через сквер в сторону метро.

Расспрашивать друга Гордеев всё ещё не спешил. Эдик уже сам поглядывал на него, как бы пытаясь вытянуть на разговор, а уверенность в том, что он сам сейчас всё выдаст, была непоколебимой.

– Не хочешь спросить, с чем я поздравляю? – спросил Эдик спустя несколько секунд после того, как они ступили на брусчатые дорожки.

– С чем?

– Поздравляю себя с тем, что оказался прав. Признай, твоя затея пойти на площадь, чтобы что-то отстоять, – засмеялся он, при разговоре активно жестикулируя, – Была глупа. Ну, помнишь, сам мне рассказывал про это, да про права какие-то. Помнишь же? А теперь что? Сходил? Отстоял? – снова засмеялся он. – Всего тебя ведь ободрали. Полез ты туда, куда не надо.

– А куда не надо?

– В свои права, – объяснял Эдик как маленькому. – Все это знают. Нам на факультете в первую очередь установку делают: лишний раз не соваться в законы, подумать сто раз, прежде чем что-то сделать.