В голове

– Рад знакомству, Леонид, – эта улыбка была чуть менее радостная, чем та что была адресована Вере. Впрочем, вряд ли тут можно осудить Ибрагима. Он встряхнул руку Леонида резким рукопожатием, от чего у журналиста заныло где-то в лопатке.

– Куда Вы едете, Ибрагим? – поинтересовалась Вера.

– В Казань, я сам оттуда. В Москву так, на переговоры ездил.

– Мы с мужем тоже. А Вы, Леня? – безучастно обратилась она к нему. Впрочем, Болбухин ценил вежливость.

– Канаш.

– Почему отправка задерживается? – спросил Миша «в воздух».

– Вот пойди и узнай, – Вера отмахнулась от мужа как от назойливой мухи. Отдадим ей должное, на муху тот и был похож. Миша вытер пот со лба мятым клетчатым платком и вышел.

Поезд ехал уже около двух часов. В коридоре с неблагозвучными воплями бегали дети, успевшие за это время познакомиться и стать друзьями на всю жизнь. В соседнем купе тетка, резво переодевшаяся в ситцевый халатик вырвиглазного оттенка, делала себе пятый бутерброд с копченой колбасой и сыром и попутно объясняла попутчицам – тощим студенткам, почему у нее дочка – разведенная домохозяйка и внучки умницы, а сын, содержащий всю семью, включая сестринскую, идиот и в жизни ничего не добился. Студентки молча слушали, так как тетка кормила бутербродами и их тоже. Из другого купе уже доносился храп.

Вера с Ибрагимом болтали о книжках и фильмах, сходясь на общепринятом в любом интеллигентном обществе мнении, что всё говно и все уроды. Миша пытался встревать, но никто его не слушал. Тогда он вставал и уходил в вагон-ресторан, откуда возвращался все менее трезвым. Сейчас он ушел в третий раз и уже долго не возвращался.

Болбухин, не в состоянии терпеть высокоинтеллектуальные беседы, ушел подальше ото всех в тамбур, смотреть в окно. Мелькали живые и засохшие деревья, целые и разваленные дома. Леонид стоял и размышлял, что же ему казалось таким чудным в разговоре Веры и Ибрагима. В голову не шло ни одной путной мысли. Дверь тамбура открылась и из нее вывалился почти не стоявший на ногах Миша.

– Леня, дружище! – он нелепо вскинул руки. – Как я рад тебя видеть.

Как именно Миша рад, Леонид уточнить не успел, потому что громкоговоритель загнусавил:

– … подожди, объявление сделать нужно. Кхем. Уважаемые пассажиры и, прости господи, пассажирки. Станция N. По техническим причинам стоянка, чтоб её, двадцать минут. Повторяю…

– Пойдем покурим? – предложил Болбухин.

– Мои сигареты в купе, – помрачнел Миша. Леониду стало его даже жалко.

– Ничего, угощаю. Пойдем.

На платформе Леонид пожалел, что не взял с собой свитер. Он поежился.

– Эх, сейчас бы выпить, – мечтательно затянулся Миша. Пить с ним журналисту не хотелось, но другой компании у него не предвиделось, а выпить во внезапно нахлынувших холоде и сырости ему захотелось.

– Так давай выпьем.

– Хороший ты мужик Леня, сразу мне понравился, – Миша попытался похлопать Леню по плечу, чуть не потеряв равновесие, – не то что… хотя, неважно. Слушай, вон там – видишь? – магазин кажется. Я там лучше выпить куплю. В этом вагоне-ресторане не люди, а бесы какие-то. Знаешь, как цены задрали?

Когда Миша ушел в магазин, Леонид, рассудив, что свитер все-таки лишним не будет, пошел обратно в купе. Дверь была приоткрыта, из-за нее доносились уже не такие радостные голоса. Конечно, в детстве Леониду говорили, что подслушивать нехорошо. Ему вообще много чего говорили. Что же теперь, запоминать все?

– Я еще раз тебе повторяю, – голос Ибрагима был тих и неприятно спокоен, – я понятия не имел, что мы поедем в одном поезде, тем более – в одном вагоне.

– Ты не сказал «в одном купе».

– Не сказал. Я увидел тебя, садящуюся в поезд, и договорился с проводницами – все равно эта полка была свободна.

– Зачем?

– Хотел быть рядом с тобой, разве не очевидно?

– Мой и так меня подозревает по поводу и без…

– Ты могла ведь со мной вести себя более отстраненно, раз уж тебя так беспокоит мнение мужа.

– Могла бы.

Из купе доносились звуки мычания и чавканья поцелуя. Леонид развернулся и пошел на платформу. Миша еще не вернулся. Было все еще холодно.

«Я хочу взять свитер. Какого черта я стесняюсь, как будто бы это я, а не они…»

Он нарочно сильно топал, подходя к купе, и медленно открывал дверь. Это не помогло – он застал Ибрагима застегивавшим ширинку, а Веру – надевающей майку. Делая вид, что не видит их, Леонид принялся рыться в своем рюкзаке. Хорошо было бы быстро забрать свитер и так же быстро уйти. Но тот, как обычно и бывает, валялся на самом дне. На плечо Болбухину опустилась тяжелая рука.

– Покурим? – отрицательного ответа, судя по тону Ибрагима, не предполагалось.

В свитере на платформе казалось теплее.

«Хорошо, – подумал Леонид, – что Даша мне его положила».

– Мы с ней уже давно вместе, – Ибрагим прислонился спиной к столбу, – несколько лет. Я был ее студентом, потом аспирантом. Она до сих пор держится со мной как с младшим по званию.

«Надо будет купить домой селедку. Сто лет не ел селедку. Странно, почему?»

– Леонид, я могу вас попросить не рассказывать о том, что вы слышали?

– Можете.

Ибрагим посмотрел на него с недобрым удивлением.

– И вы не расскажете?

– Не расскажу, – честно и безразлично ответил Болбухин.

«И хлеба к ней купить черного. К селедке очень вкусно черный хлеб. Черный хлеб вообще вкусно. Бабушка в детстве маргарином мазала и сахаром посыпала. Вкусно было».

– Надо же, – развеселился собеседник, – а я-то уже подумал, что вы с этим подружились. Ну, или сочувствуете ему. Или, может, вы меня боитесь?

– Я вас совершенно не боюсь, – чуть менее честно возразил Леонид, – и не особо сочувствую Михаилу. Мне все равно.

Они докуривали в странном молчании. Потом Ибрагим хлопнул Болбухина по плечу и поднялся в вагон. Неподалеку компания бритых ребят обсуждала футбол, что-то про кубок конфедерации. Грузная женщина, вышедшая из одного с ним вагона, что-то яростно втолковывала кому-то по телефону.

«Почему, все грузные женщины объясняют всё с ожесточенным энтузиазмом?» – подумал Леонид. Еще он думал о том, что уже согрелся от свитера, но выпить все еще хочется. Тем временем вернулся Миша. Холод улицы взбодрил его, а заодно слегка выровнял его походку. Он вытащил из-за пазухи бутылку водки, печенье и два мятых пластиковых стаканчика.

– Они у меня в куртке лежали, – оправдывался он, разливая водку, – не помню уже как там оказались. Но это ничего, можно не мыть. Водка, она же стерильная. И стаканы очистит, и нас – изнутри. Ну, будем?

Они чокнулись и выпили, под неодобрительный взгляд грузной тетки. Леонид кашлянул и захрустел печеньем.

– Ты думаешь, – Миша противно причмокивал печеньем, когда говорил, – я не знаю, что эта курица гуляет? Я все прекрасно знаю. В молодости чуть не побил ее. Но у нее брат тогда боксом занимался, здоровый такой был. Испугался я, в общем. Брата уже три года как похоронили, а бить уже и не хочется.