Берег Живых. Выбор богов. Книга вторая

А всё остальное она сумеет преодолеть и отведёт от него удар любого врага.

Глава 25

– Что с тобой? Сама не своя уже несколько дней, – с тревогой проговорила Мейа, расчёсывая и переплетая свежевымытые волосы царевны и попутно втирая в них ароматные масла. – Или недужится тебе? Вели мастеру дать тебе отдых. Нельзя же так!

– Нельзя, – эхом повторила Анирет, нехотя заглядывая в бронзовое зеркало, отразившее её посуровевшее лицо. – Нельзя ни дня пропускать. Так мало времени…

На миг полированная поверхность исказила её черты так, что те преобразились в черты брата.

«Спасибо, что помнишь меня живым…» От неожиданности девушка едва не выронила зеркало, но сдержала возглас – не хотела говорить Мейе о своём странном видении, в котором ожила статуя в гробнице.

– А кому ты пользу принесёшь полуживой? – возразила подруга, не прерывая своего занятия.

– Да будет тебе. Я же Эмхет, – царевна чуть улыбнулась, встречая взгляд Мейи в зеркале. – Золотая кровь и Сила.

Мейа прищёлкнула языком, и Анирет отчётливо представила, как она закатывает глаза.

– Кровь кровью, а беречь себя хоть немного надо. Твои товарищи по каменоломням хотя бы ночью спят, да так крепко, что армейский рожок не разбудит. А ты что? Над свитками сидишь, а потом чуть свет – в мастерскую. Да и то, что в мастерской недавно случилось, меня беспокоит…

«Меня тоже. Я не понимаю, что стало причиной видения…» – подумала Анирет, но говорить об этом вслух не нашла в себе сил.

Что-то произошло тогда, она знала точно, и это было связано с тем, что от неё тщательно скрывали. Поговорить бы с дядюшкой! А она так и не решилась даже письмо ему написать – садилась, начинала, но слова не ложились во фразы, и Анирет сама осекала себя, чтоб не тревожить Хатепера попусту. В конце концов, отец призвал его в столицу не потому, что соскучился по брату, а по неотложным делам. Царевна успокаивала себя тем, что ещё до исхода месяца и сама отправится в Апет-Сут, на празднование Разлива. Вот тогда-то она и сумеет обсудить с Хатепером всё, что её тревожит, – только бы дождаться! И хотя до празднования оставалось всё меньше времени, Анирет казалось, что она зря откладывает послание, что видение не было пустым. Произошло что-то важное, касавшееся их всех, – а таким своим ощущениям Анирет, как-никак урождённая жрица Ваэссира, верила.

Мейа говорила что-то ещё, но царевна думала о своём – о том, чтобы напомнить мастеру о его обещании показать священную глину. Уж не думает же он, что царевна забудет о своей просьбе? Анирет чувствовала, что это тоже было чрезвычайно важно, точно могло достроить в сознании некий кусочек понимания. А вот после уже и письмо получится написать.

Меж тем подруга закончила с её волосами, и царевна поднялась, обняла девушку, крепко и тепло.

– Я очень тебе благодарна за заботу, ты бы только знала! Само твоё присутствие поддерживает меня. Не знаю уж, где бы я была, если б не ты.

– А как иначе, госпожа моя? – Мейа обняла её в ответ, потом лукаво улыбнулась, чуть отстранившись, чтобы посмотреть в глаза. – Жаль только, ты меня совсем не слушаешь. Но хоть в саркофаг тебе слечь раньше времени я не дам.

Обе рассмеялись. Когда Анирет выходила из комнаты, она встретилась взглядом с Нэбмераи, ожидавшим её у двери. Внешне невозмутимый, особенно при других, воин поклонился и занял место за её плечом. Но в его глазах царевна успела различить тень того же беспокойства, и это напомнило ей о хрупком доверии, что начало, наконец, выстраиваться между ними. Та ночь у реки и последующий разговор помогли ей взглянуть на их историю иначе. В ходе одного из вечерних занятий Нэбмераи осторожно спросил, что произошло в мастерской, но когда Анирет не ответила – настаивать не стал, лишь напомнил коротко, что поможет.

Это было приятно.

Мейа осталась в доме, пообещав зайти позже и при этом выразительно посмотрев на Таэху. Они и правда проводили много времени вместе, пока царевна была занята, но свои обязанности служанка исполняла безукоризненно и точно, всегда готовая помочь Анирет и словом, и делом.

До мастерской они шли вдвоём, молча, хотя поговорить хотелось о многом, и, как царевна чувствовала, не только ей. Она помнила, что Нэбмераи хотел связаться со своим дядей, Верховным Жрецом Джети, – должно быть, уже связался, но если ответ и пришёл, воин ничего не сказал. «Нет, не пришёл, – с неожиданной уверенностью подумала вдруг Анирет. – Он бы сказал». И в этом у неё не было ни тени сомнений – что-то решилось ещё в тот момент, когда она показала Таэху письмо Хатепера.

Остров Хенму пробуждался с рассветом. Жрецы возносили молитвы Великому Зодчему. Возвращались с раннего лова рыбаки. Открывались мастерские и рынок. Возобновлялись под звучные песни, скрашивавшие тяжёлый труд, работы в каменоломнях. Сейчас, когда Анирет и Нэбмераи шли к её учителю, жизнь уже кипела вовсю, и весёлый гомон вокруг отгонял смутные страхи.

Нэбмераи толкнул дверь мастерской, привычно убеждаясь, что внутри безопасно. Эта его привычка порой заставляла девушку закатывать глаза, ведь остров был закрытой общиной, а помимо посвящённых воинов храма здесь сейчас были и воины из императорской стражи, часть её небольшой свиты. Но она давно поняла: спорить с Таэху на этот счёт было совершенно бесполезно. Для неё он был как Ануират для её отца – те Владыку ни о чём не спрашивали, когда дело касалось его безопасности, а делали так, как считали нужным.

После короткого обмена приветствиями Нэбмераи сел ждать в тени навеса у дверей, а Анирет прошла вглубь мастерской за своим учителем. Вскользь ей подумалось, что имени своего наставника она до сих пор так и не узнала. Когда он начал раскладывать инструменты, чтобы перейти к сегодняшнему занятию, царевна проговорила учтиво, но твёрдо:

– Погоди, мастер. Ты просил дать тебе несколько дней.

Старший рэмеи вздохнул и медленно кивнул.

– Я всё думал, как сделать это лучше… показать тебе больше или оставить как есть.

– Что ты имеешь в виду? – Анирет нахмурилась: на её личный взгляд, вокруг и так скопилось слишком много тайн.

– Глину из храма я принёс. Здесь она, – мастер кивнул на ничем не примечательную полукруглую корзину, прикрытую такой же плетёной крышкой, как и другие. – Но достаточно ли… Вот об этом и думал, – он пристально посмотрел царевне в глаза и после долгой паузы проговорил, будто решившись: – Пойдём со мной, и ни о чём пока не спрашивай, госпожа.

Анирет серьёзно кивнула. Мастерскую они покидали вместе – Нэбмераи сопровождал её повсюду, но он-то тем более ни о чём спрашивать не собирался. Их путь лежал в центральный храм, оплот культа Великого Зодчего в Таур-Дуат, вокруг которого и была построена вся остальная жизнь острова Хенму. Но мастер повёл царевну не к алее, ведущей к главному входу, а куда-то к боковым помещениям. Когда они миновали храмовые сады и колонные залы, обнимавшие молельные дворы, сейчас полупустые, и дошли до каких-то неприметных дверей, мастер остановился и обернулся.

– Дальше тебе нельзя, – сказал он, обращаясь к Нэбмераи. – Только госпожа царевна.

Таэху скрестил руки на груди, смерив мастера спокойным взглядом, говорившим очень многое.

– Вели своему стражу остаться, иначе мы никуда не пойдём, госпожа, – вздёрнув подбородок, упрямо сказал мастер. – Ему ли не знать, что жрецы разных культов далеко не всеми таинствами делятся даже между собой. Я не приглашал Таэху.

– Я чту таинства Великого Зодчего, уважаемый, – негромко проговорил Нэбмераи. – Но жизнь царевны Эмхет, вверенную мне самим Владыкой, чту больше прочего.

– Ты что же, Таэху, полагаешь, мы навредим ей? – возмутился мастер, даже не скрывая своего негодования. Анирет никогда не видела, чтобы он настолько терял терпение. – Это уж слишком – не теперь, когда я веду её во Внутренние Мастерские! Жизнь госпожи царевны вверена и нам тоже! Пока она гостит здесь, все мы отвечаем за неё перед Владыкой, да будет он вечно жив, здоров и благополучен.

Нэбмераи просто стоял и смотрел, и Анирет знала, что сейчас был как раз тот самый момент, когда воин сделает всё по-своему. Она могла бы приказать ему остаться и ждать. Может, он бы даже послушал… Пронеслась мысль о том, что Таэху преследовали свои цели, и, возможно, Нэбмераи хотел лишь воспользоваться ситуацией, получить знания, к которым в ином случае не имел бы доступа… пронеслась и угасла, так и не обретя до конца форму.

Доверие. Им предстояло однажды править их возлюбленной землёй вместе.

Анирет коснулась руки Таэху, и почувствовала, как напряжены его мышцы.

– Позволь нам пройти вместе, прошу, – тихо проговорила она, обращаясь к мастеру, используя ту потаённую часть себя, из-за которой об Эмхет говорили, будто они способны повелевать жизнью каждого в Обеих Землях. – Я отвечаю за своего стража, как вы отвечаете за меня. Если он нарушит что-то, за то держать ответ мне, Анирет Эмхет, дочери Владыки Таур-Дуат.

Под своей ладонью Анирет ощутила, как уходит напряжение Нэбмераи. Мастер замер от неожиданности, потом нахмурился, переводя взгляд с царевны на воина и обратно. Она видела его нежелание впускать их, его сожаление, что вообще дал согласие, его готовность отказать… но нечто в глазах Анирет остановило его в последний момент.

– Тебе держать ответ, дочь Владыки, – сухо проговорил он и отпер дверь.

Анирет отняла ладонь, шагнула в полумрак за учителем, вся поза которого, сдержанная, напряжённая, выдавала его недовольство. Пересекая порог, она ощутила, как пальцы Нэбмераи коснулись её пальцев, едва-едва, но не случайно, и чуть улыбнулась.

Они оказались в узком коридоре, ведущем вниз – видимо, во Внутренние Мастерские. Здесь на стенах не было росписей, и впереди Анирет различала ещё несколько дверей, скрывавших разветвлённые переходы в храмовые помещения, доступ в которые был закрыт даже для большинства обучавшихся в Хенму скульпторов и художников.

Они двигались по каким-то переходам, минуя тайные залы, и мастер бдительно следил, чтобы никто из них никуда не заглядывал. Здесь царила тишина, нарушаемая мистичными звуками, казалось, принадлежавшими иным реальностям, – тихой музыкой, перестуком камня и звоном металла. Пространство преломляло далёкие голоса – не то песни и гимны, не то смутные многоликие речитативы, которые бормотали жрецы и жрицы, зачаровывавшие и оживлявшие камень и глину. Анирет казалось, что она вошла в саму утробу творения, и в какой-то мере так и было – Внутренние Мастерские храма были отражением мастерских Великого Зодчего и Матери Живых. Здесь воссоздавались отражения дарованной ими жизни – статуи, наполненные жизненной энергией Богов и смертных, храмовые атрибуты, удивительные амулеты… и легендарные големы, которые, согласно слухам, помогали рэмеи в войне так же, как эльфам помогали творения их волшбы родом из зачарованных чащоб.

Анирет не запоминала дорогу, да и не ставила себе такой цели – была уверена, что мастер намеренно ведёт их так, чтобы запутать. А Нэбмераи, должно быть, следил. Или, может, просто прислушивался к мистичному течению жизни здесь, соприкасаясь с иным, неподвластым даже Таэху Знанием? Ведь что Таэху ценили больше, чем Знание?..

Наконец мастер привёл их в какой-то тёмный зал и запер дверь, а потом зажёг светильники по стенам. Зал, безусловно, был мастерской – Анирет видела полуобработанные куски камня, которым предстояло стать стелами, и инструменты. А в центре зала лежала фигура, укрытая полотнами тканей с нанесёнными на них формулами заклинаний. Такой покров придавал ей сходство с мумией. Вот только размеры… в статуе было полтора или два рэмейских роста.

– Ты обещала, что тебе держать ответ, дочь Владыки, – сухо напомнил мастер, отставляя светильник на один из столов и обходя фигуру. – Замкни уста и свои, и своего стража, госпожа царевна, – таинство это не для чужих глаз.

Анирет спокойно кивнула, не в силах отвести взгляд от того, что было скрыто под полотнами. Нэбмераи рядом с ней, казалось, даже не дышал, преисполнившись ощущением важности момента.

– Вот что мы создаём по просьбе твоего отца-Императора, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, – торжественно произнёс мастер, стягивая одно из полотен и обнажая лицо, едва отличимое от живого.

Царевна вспоминала легенды о Гончарном Круге Матери Живых, иносказательно говорившие о том, что в смертном теле было собрано всё, что составляло земной план бытия – и соли земли, и животворные паводковые воды. Вспоминала всё, что знала как жрица, об одухотворении материи, и то, как впервые держала в руках комочек священной глины, когда дядюшка Хатепер рассказывал ей о причинах вражды и общем враге, а в его ладонях рождался маленький сокол, которого он обжёг после и подарил Анирет в качестве амулета. Когда она брала этого сокола в руки, тот казался почти живым, как и все артефакты, являвшиеся не безделушками, а вместилищами энергии. Но то, что она видела перед собой… было чем-то совсем иным.

Мастер поманил её к себе, и она приблизилась, заглянула в безмятежное, точно спящее лицо статуи, различая оттенки краски, так похожие на цвета живой кожи, особенно при неверном освещении светильников и длинных тенях мастерской. В чертах было что-то от статуй Ваэссира, охранявших входы в святилища, но форма рогов была не как у Эмхет – такая встречалась часто среди жителей Империи.