Игра в пазлы

Мама быстро и ловко заплела мне две тугие косы, закрепила их белыми в синий горох лентами.

– На завтрак каша… не морщись, не картошкой единой жив человек! Гречка – дефицит, а ты носом крутишь. Ну всё, я побежала. Захочешь погулять – предупреди папу.

Я покормила рыбок в аквариуме и, вздохнув, принялась за кашу. Да так и зависла на первой ложке… Рыбки резвились – их много, им весело. Мне захотелось поплавать с ними, взглянуть на привычный мир сквозь толщу воды и выпуклое стекло – каким он станет?..

Решив, что завтрак на сегодня отменяется, я выбралась из-за стола. Папа ещё спал. На стуле возле изголовья лежал журнал «Новый мир» – толстый и скучный, без картинок. Из любопытства я проверила закладку. Какой-то «Архипелаг ГУЛАГ»…

Я тронула папу за плечо:

– Пойду погуляю.

– Оденься потеплей, – сонно пробормотал папа.

– Па-а, там плюс двадцать пять!

– И никуда со двора не уходи.

– Хорошо, – кротко ответила я и скривилась: ух, как бесили меня эти вечные наставления!

Мельком глянула я на «Тиссу», понурившуюся, как лошадка в стойле. Нечего и думать, чтобы покататься, раз папа спит и не может вынести велик…

Ещё не было девяти – двор пустовал. Я немного постояла у подъезда, размышляя, куда податься. Ног моих коснулось что-то меховое. Это была собака по кличке Стрелка – бездомная, старая, с впалыми боками.

– У меня ничего нет, – виновато сказала я.

Стрелка завиляла тощим хвостом. Она видела, что у меня ничего нет, и подошла просто за лаской. Я гладила псину по грязной, свалявшейся шерсти (нет у неё мамы, чтобы расчесать!), гладила с нежностью, словно комнатного мопсика.

Я помню её всё своё детство. Небольшой овражек, где жила Стрелка с выводками щенят, в народе звали «собачатником». Всем детям строго-настрого запрещалось там бывать, и, разумеется, все мы оттуда не вылезали. Дно овражка, устланное мягкими лопухами, было прекрасным укрытием: оно не просматривалось с балконов. Можно было сколько угодно тискать и целовать кутят, подкармливать Стрелку припасёнными лакомствами, играть со всем собачьим семейством. Такие славные были щенки! Возьмёшь одного, толстенького, горячего, пахнущего псиной, прижмёшь к себе, а он, глупыш, повизгивает, и сердечко его так и колотится. Стрелка поднимет морду, посмотрит с материнской тревогой: «Я знаю, ты не хочешь ему зла, но, пожалуйста, будь осторожна!». И будто станет перед ней стыдно – опустишь щенка на землю, а он улепётывает к маме, косолапя и заваливаясь на бок, словно маленький медвежонок… И так хорошо, ласково, что даже в носу щекотно!

А теперь нет ни кутят, ни овражка с лопухами, ни огородов. Вместо всего этого – Новый дом.

День был как день. Жара. Двор по-прежнему пустовал. Любка, Валя и Вовка сидели на лавочке пятого подъезда; мне досталась дырявая дверь, куда можно просунуть ноги. Но и этому я была рада. Рамочкина со свитой, разморенные жарой, не прогоняли меня. Вовка вяло пересказывал неприличные анекдоты, мы вяло смеялись, Валя вяло делала ему замечания… Не хотелось двигаться, говорить. Но домой тоже не хотелось.

– Привет! Можно с вами?

От неожиданности я вздрогнула и удивлённо уставилась на незнакомую девочку – обладательницу этого смелого голоска. Маленькая, крепенькая, чуточку курносая, ямочки на щёчках, а глаза смотрят пытливо, дружелюбно и независимо. Коротенькое жёлтое платьице едва прикрывает попу.

Дошкольница!

Первой ответила Рамочкина. Это был даже не ответ, а снисходительный совет:

– Поищи себе ровесников.

– Мы только вчера переехали, – ничуть не смутилась кнопка. – Я тут ещё никого не знаю.

– Как звать-то тебя? – усмехнулась Валя.

– Яна Князева.

Так представляться было не принято. Задаётся, что ли? Да ещё имя необычное…

Первым заржал Вовка. Потом прыснула Валя, а Любка демонстративно закатила глаза: мол, чего было ожидать!.. Я тоже хихикнула – чтобы показать: я с вами, я своя. Впервые прогоняли не меня, а кого-то другого. Разве не об этом я мечтала?!

Кнопка в жёлтом платьице больше не улыбалась. Она нахмурилась, закусила губу. И всё-таки не ушла. Позже я узнаю, что это в её характере: настаивать на своём даже себе во вред. И вот она упёрлась в асфальт крепенькими ножками: ждёт, на что-то надеется… Глупая. В компании Рамочкиной доводить умеют!

– Угораздило же твоих родителей, – словно бы с сочувствием обронила Любка. – Где такое имя выкопали, в каком справочнике?

– Это хорошее имя, – с вызовом ответила кнопка. – Оно значит: «Данная Богом».

– Ой, не могу!.. – Вовка картинно согнулся в приступе хохота. – Послал Господь. Что прикажешь, княжна? Копаться с тобой в песочке?!

Я вдруг разозлилась: сам давно ли из песочницы? А если считает себя таким взрослым, пора перестать таскаться за сестрой и обзавестись друзьями-мальчишками!

Взгляд девочки стал сердитым и, пожалуй, чуть презрительным. Так могла бы посмотреть настоящая княжна.

– Эх, вы! – сказала она, вздёрнув носик, развернулась и ушла бы…

…Но тут я неожиданно для всех – и прежде всего для самой себя – окликнула её:

– Подожди!

Девочка обернулась, всё ещё сердито. И только встретившись с ней глазами, я поняла, зачем её остановила.

– Я с тобой…

Торопливо, слегка окарябав попу о шершавую перекладину, я соскочила с двери и взяла Яну за руку…

«Я с тобой!»

Это сказала я – отчаянная трусиха и подлиза. И ни на секунду не задумалась о том, чем мне это грозит и нужна ли мне эта чужая малявка. Она уже не была чужой. Сжимая её теплую ладонь, я сразу поняла: свой человечек.

Хотелось прыгать от радости. Я стала лёгкой, как воздушный шарик, наполненный газом, для которого летать – естественно, вот на привязи тяжело… И я отвязалась, ушла от них, улетела! Где теперь мои мучители? Нет их, остались позади с разинутыми ртами, а мы с Янкой – вместе, стоим в центре залитого солнцем двора и улыбаемся друг другу, как две дуры – большая и маленькая…

– Значит, ты Яна?

– Ага. Яна.

– А я – Аня.

– Ага. Аня, – смешно повторила девочка.

Мы прыснули.

– Ты в садик ходишь?

– Не-а. Мне уже семь, я в первый класс иду! – сообщила Яна поспешно, словно боясь, что я раздумаю с ней дружить. – А ты в каком?

– В четвёртом… То есть уже в шестом.