Игра в пазлы

Значит, ей не всё равно!

– Бронхит, – важно ответила я. – Знаешь, какой кашель!

– Везёт тебе, – вздохнула Оля.

Я подумала, что она всё видит с неожиданной стороны…

– После болезни не спросят, – пояснила она.

– Я сама хочу ответить. Когда болею, всё равно уроки делаю, мне Валька по телефону передаёт…

Оля вдруг сильно сжала мою ладонь. Мы остановились возле дверей класса. Нас толкали и сердились.

– Я математику не сделала. Дашь списать?

– Конечно, – ответила я.

Математика была вторым уроком. На перемене мы побежали к запасному выходу, и там, на сумрачной лестнице, Оля торопливо перекатала в свою тетрадку все примеры. Некстати вспомнилось, как долго билась я над ними, особенно над последним, и как нужна мне эта пятёрка, чтобы получить «отлично» за год… Мысль эта кольнула и пропала. Подружки всегда должны помогать друг другу. А ведь мы подружки, не так ли?

Я представила: сегодня мы вместе пойдем домой. Может быть, Олю отпустят в наш двор погулять, и тогда летом мы тоже не расстанемся. Рука в руке пройдем мы мимо всех Любок-Лёлек-Алок, и я подведу Олю к кураге и покажу «секретик» с иностранной монетой. Над которым я плакала. Которому загадала желание о Лучшей Подруге…

На математике многие тянули руки. Но вызвали Олю. Учительница сказала, что «Онопко держала руку правильно». Оля подошла к доске и размеренно застучала мелком, сверяясь по тетради. Наталья Сергеевна, немного похожая на старого плюшевого медвежонка, отслеживала цифры и одобрительно кивала.

Магомед Гамаев рисовал на промокашке самолётики. Внезапно он прошептал мне в самое ухо:

– Она списала. У тебя. Я видел…

– Ну и что? – буркнула я.

– Ничего. Ты болела и уроками парилась. Она не болела, не парилась и пять получит.

– Ну и что? – повторила я. Наталья Сергеевна покосилась на нашу парту. – Она… она моя подруга!

Магомед фыркнул.

– Она ничья подруга, – сказал он, быстро-быстро водя карандашом. – Она сама по себе.

Я прошептала:

– Дурак.

Оля получила пять. И похвалу от Натальи Сергеевны – вот как, ребята, надо оформлять домашние задания.

На следующей переменке Оля куда-то убежала вместе с Машкой Фёдоровой, и меня опять кольнула ревность. В голове вертелась фраза Магомеда: «Она ничья подруга…». Он-то почем знает?! Всю перемену я страдала в одиночестве. Оля и ещё несколько девочек вернулись уже со звонком – весёлые, запыхавшиеся. На русском я ёрзала, словно сидела на ежиках. Даже получила замечание от Аллы Дмитриевны. Я оборачивалась на шестую парту, высматривая Олю, но она ни разу не встретилась со мной глазами. Зато Джанхотов ухмылялся и строил рожи.

Никогда ещё время до звонка не тянулось так долго. Наконец трель разнеслась по школе. Едва дождавшись позволения Шамановой («звонок даётся не вам – звонок даётся учителю»), я сорвалась с места, налетела на стул, заработала «психичку» от Манаши, не обратила внимания и рванула к Оле, которая спокойно надевала на ручки колпачки: синий – на синюю, красный – на красную…

– Где ты была на той перемене? – скороговоркой спросила я.

– А-а… Машкина сестра хомячка принесла, – улыбнулась Оля. – Наши все смотрели. Такая лапа!

Я сглотнула от волнения.

– А что же ты… мне не сказала? Я бы тоже посмотрела.

Оля подняла на меня большие удивлённые глаза.

– Не знаю…

Если бы она стала оправдываться, даже врать, мне и то было бы легче. Но это равнодушное «не знаю» резануло по тонкой корочке нарождавшейся (как мне казалось) дружбы. Я продолжала стоять над её партой и разглядывать трещинки на бледно-голубой краске.

– Может, ты не хочешь со мной дружить?

– Хочу, конечно, – ответила Оля. – Я со всеми дружу.

– Нет, не так! Не как «со всеми», а по-настоящему… – Я замолчала. Я видела, что Оля не понимает меня и откровенно томится от этого разговора.

Вдруг круглое лицо её оживилось:

– Анька, ты злишься, что я твою «домашку» ответила?

– Вовсе нет!

– Понимаешь, мне тройку надо было исправить. А у тебя ведь и так четыре и пять. Не сердись. Хочешь, вместе домой пойдем?

А мне-то казалось, что это подразумевается…

Я смогла только кивнуть. К своей парте я вернулась расстроенная, с ясным сознанием, что обманулась. Я думала об этом весь урок. И нашла оправдание: Оля не такая, как все, она ещё не понимает, что значит дружить по-настоящему. Но я её научу. Пройдет время, и мы будем не разлей вода, как Кошечкина с Айдамировой. Почему бы нет?

После уроков меня и ещё нескольких ребят подозвала к себе Зина Петровна. Оля в это время складывала учебники в портфель.

Разговор занял две минуты, но, когда я обернулась, Оли в классе уже не было. В коридоре у окна щебетали Натка с Заремкой; толкнув меня плечом, пронёсся к выходу Якушин; Алка с Валей появились в дверях, и Валя вдруг спросила:

– Ань, ты с нами?

– Нет. Я Олю жду…

– Онопко? – Зарема сверкнула белыми зубками. – Нашла кого ждать. Умчалась твоя Оля – тю-тю!

– Нет, – как полная дура сказала я. – Мы же договорились…

– Её кто-то позвал диафильм смотреть, – пояснила Кошечкина.

«Монетка обманула!» – с этой мыслью я выбежала из школы. Так обидно не было уже давно – с того дня, когда во дворе смеялись над моим самодельным корабликом…

На четвёртый этаж я обычно взлетала вихрем, через две-три ступени, но сегодня плелась, как старушенция, хватаясь за перила. Мне было так плохо, что даже плакать не хотелось. Ничего не хотелось. Зачем обедать, делать уроки, опять идти в школу, если Оля оказалась такой? «Ничья подруга»…

Дверь открыла мама. Она не произнесла ни слова, но у неё было такое усталое лицо, что ошибиться невозможно. Папа опять…