2020

– Понял. Висит груша – нельзя скушать.

Павел вытирает выступившие от смеха слезы:

– Никогда за словом в карман не лезет!

После разговора с Пашей и ужина мы с Олежкой садимся читать. Сначала я читаю ему, потом он мне. В финале – каждый сидит за своей книгой. Сын – крутясь и бормоча себе под нос, за столом. Я – в любимом кресле под торшером с деревянным резным стержнем.

«Многие из наших сограждан, к примеру, подпали под ярмо иного рабства, эти, что называется, находились в прямой зависимости от вёдра или ненастья. При виде их начинало казаться, будто они впервые и непосредственно замечают стоящую на дворе погоду. Стоило пробежать по тротуару незамысловатому солнечному зайчику – и они уже расплывались в довольной улыбке, а в дождливые дни их лица да и мысли тоже окутывало густой пеленой. А ведь несколькими неделями раньше они умели не поддаваться этой слабости, этому дурацкому порабощению, потому что тогда они были перед лицом вселенной не одни и существо, бывшее с ними раньше, в той или иной степени заслоняло их мир от непогоды».

Я опускаю книгу на колени. Верно подмечено. В контакте пестрит фотографиями цветущих веточек, первой мать-и-мачехи, набухших побегов, капель дождя на стекле, теней на асфальте. Этакий новый вид искусства – острый позитивизм. Мы чувствительнее воспринимаем сейчас каждый вдох кислорода, каждую новую травинку во дворе, каждый утренний крик птицы. Удивительная книга. Какой год создания? Хм, тысяча девятьсот сорок седьмой. А пишет, как про нас.

Хорошо, что я Паше ничего не сказала про Лилю. Не смогла просто. Мы стараемся говорить о хорошем. Вернется – расскажу.

Читаю дальше:

«Если случайно кто-нибудь из нас пытался довериться другому или хотя бы просто рассказать о своих чувствах, следовавший ответ, любой ответ, обычно воспринимался как оскорбление. Тут только он замечал, что он и его собеседник говорят совсем о разном. Ведь он-то вещал из самых глубин своих бесконечных дум все об одном и том же, из глубины своих мук, и образ, который он хотел открыть другому, уже давно томился на огне ожидания и страсти. А тот, другой, напротив, мысленно рисовал себе весьма банальные эмоции, обычную расхожую боль, стандартную меланхолию. И каков бы ни был ответ – враждебный или вполне благожелательный, он обычно не попадал в цель, так что приходилось отказываться от попытки задушевных разговоров».

Пожалуй, да. Общая нервозность стала главной составляющей бесед по телефону и в интернете. Говорить больше не о чем – только о больницах, данных по коронавирусу да о том, как трудно сидеть дома. До-ста-ло.

– Мама! Мам! А ты папе рассказала про полицейских? – Олежка поворачивается ко мне – он уже все прочитал и прижимает закрытую книгу к груди.

Полицейские-полицейские… Когда бы мы ни гуляли во дворе или на улице, мы их не видели ни разу. Да и сегодня утром на прогулке никаких полицейских не предвиделось. Неоткуда им было взяться. На улицах полиции вообще не наблюдалось. Где вот они все? Случись что – спасение утопающих стало бы делом рук самих утопающих. Ограбленных, оскорбленных. Да и непонятно, на каком основании они могли бы к нам с Верой прицепиться – дети гуляют под присмотром, а что ленты сняты с площадки – докажите сперва, что это лично мы сделали.

– Ладно… Хватит о полиции, – Верина пятиминутка гнева сменилась улыбкой. – Смотри, кстати, что мне в вотсаппе скинули. Никита, слезь оттуда, я кому сказала?!

На экране смартфона красовалось сообщение-диалог:

– Пропуск «поездка в личных целях». Маршрут – Южное Бутово.

– Укажите причину поездки.

– Посещение любовника.

– Не рискуйте! Оставайтесь дома! К вам приедет волонтер.

Вера заливисто хохочет, вспугивая ищущих булку голубей:

– Ой, не могу, волонтер!

Еще пару секунд она разглядывает сообщение и убирает телефон.

– Волонтеры эти, Верунь – не верю я в них. Олежек, не надо по луже на самокате!

– Маш… Ну, дело не в волонтерах, а в том, кому они помогают. Ты же не знаешь, где они были, кому еду возили и прочее.

– Да вот именно! Если вирус и есть, то это как раз способ разнести его по селам и весям. И маски! Ни от чего они не защищают. Это ж в скафандре надо ходить.

– Вот мы с тобой – никуда не ходим, сидим дома, на площадке вечно вдвоем в это время, народ сюда ближе к вечеру набивается. Ну, вот скажи, ну, как я заболею?! Никита, подними велосипед! И затылок не три, а? Лысину протрешь!

Никитка испуганно убирает ручонку с затылка.

– Кстати, Вер… – она поднимает брови и смотрит на меня. – А ты сны свои запоминаешь?

– Нет. – в голосе уверенное недоверие к странному вопросу. – А зачем?

Оборачиваемся на грохот. Во двор въезжает ГАЗель с логотипом известного магазина бытовой техники. Навстречу им выбегает предпенсионного вида сосед из третьего подъезда, начинает суетиться. Грузчики распахивают дверцы:

– Сами понесете?

– В смысле, сам? Я же платил за подъем!

– Тогда отойдите, пожалуйста.

Бедный покупатель, видимо, не спал всю ночь, оттого долгожданная доставка становится источником невыносимых переживаний:

– Осторожнее, прошу вас! Вот я сейчас тут… Камушек подложу!

Сосед суетливо распахивает дверь парадной и закрепляет ее камнем, всегда лежащим для таких целей внутри подъезда у спуска в подвал.

– А, ё…! – второй грузчик с матерком возвращается в машину и выходит из нее спустя полминуты. Теперь на нем не очень чистая одноразовая маска. – Твою ж… Чуть не забыл!

– Да-да, – бормочет сосед и убегает внутрь. Видимо, держать дверь квартиры.

Это развлечение длилось минут пять. Мы снова возвращаемся к детям – качаем их на качелях.

– Ой, Маш! Мои знакомые вчера ездили сакуру фоткать! Ну, в Саду Дружбы! Красиво, слов нет! Как в Японии! – Вера отводит руку в сторону, словно вокруг тоже полно цветущей сакуры. – Тепло, аромат… Как тут заболеешь, когда такая красота кругом?

Погода и правда радует. Орут одуревшие от тепла синицы. Цветет яблоня – на ее фоне вечерами фотографируются парочки. По утрам она источает дурманящий запах. В лужах отражаются маленькие облачка, которые так и норовит переехать на велосипеде Олежка. Слава богу, что ночью пролился дождь – улицы поливают непонятно чем – все смыл.

Полицейские нарисовались из ниоткуда. Принесла нелегкая. Как помянешь черта, тут-то… Подошли к нам вразвалочку, никуда не торопясь, взяли под козырек:

– Добрый день, гражданочки! Сержант Веселов, младший сержант Мастенко. Документы, пожалуйста.

Мой паспорт нашелся в сумочке сразу, Вера же не имеет привычки носить его с собой, поэтому предъявить сумела лишь права. Один из полицейских, что покрепче, рассмотрел Верины права и повернулся ко второму:

– Записывай.

– А что такое-то? – взвизгнула Вера и с притопом отставила ногу в сторону, сложив руки на груди. Глаза ее приобрели нестандартную форму глаз принцессы Беатрис из британской королевской семьи. Наткнулась на спокойный взгляд того, который сержант. Или младший сержант?

Так. Достаю телефон и начинаю снимать происходящее на камеру. Мало ли что… Потом не докажешь.

– Как это что, девушка? В Санкт-Петербурге объявлен режим повышенной готовности. Рекомендовано оставаться дома.

Как назло, из громкоговорителя, который заученно повторяет текст несколько раз ко дню, полились привычные фразы: «Уважаемые петербуржцы и гости города!… просим вас оставаться дома и не подвергать опасности свое здоровье и здоровье ваших близких».

Веру так просто не смутишь. Сосредоточенно дослушав все до конца, она подняла вверх пальчик:

– Вот! Слышите? «Просим вас!» – Вера покачала пальцем. – Нет такого закона, чтобы мы дома сидели безвылазно. Нас просят.