Маски благородия

Они подъехали друг к другу.

– Не думайте, будто я какой-то дикарь, который чуть что – сразу в драку, – начал винодел. – Давайте всё обсудим. Вы мою Руфию… – ему явно было неловко говорить о своей дочери в таком ключе. – Ну, словом, любили?

– Да. Но я не посмел бы и притронуться к ней, если бы она того не пожелала.

– То есть ты называешь мою дочь распутной девкой?

– Нет, вовсе нет! Руфия красивая, хорошая девушка… женщина. И мы не предавались одним только плотским утехам. Я давно не получал такого удовольствия от простой беседы, как с Вашей дочерью.

– Да? Ну, раз так, женитесь на ней, сеньор.

Адальберт так и застыл на месте.

– Да, женитесь, – продолжал винодел. – Раз вам так хорошо вместе. Вы ей тоже понравились, кстати. Говорит, Вы весь такой нежный, и благородный, и начитанный… – он окинул Адальберта строгим взглядом. – Я вижу только, что Вы при деньгах да не умеете вовремя остановиться. Ну ничего, это по молодости со всеми бывает. Жизнь научит… А Руфию в жёны Вы возьмёте, выбора у Вас нет. После всего-то, чем вы занимались. Вернёмся на винодельню, всё обсудим.

Жениться? На Руфии? За этот месяц Адальберт и правда привязался к ней и даже тосковал, когда думал, что им придётся расстаться, но он не мог привести в дом такую жену. Что скажет отец, если узнает, почему состоялась эта свадьба? При одной мысли об этом Адальберт замотал головой.

– Нет, я не могу. Извините.

– Вы что же, не христианин?

– Поймите… Как Ваше имя?

– Гуидо.

– Гуидо, хорошо. Дело не в том… Понимаете, дома меня ждёт… невеста. Мы с ней обвенчаемся, как только я вернусь.

Адальберт молился, чтобы на лицах слуг не мелькнули удивление или усмешка, которые тут же выдали бы эту нелепую ложь.

– Тогда гори ты в аду за свои грехи, – совершенно спокойно выпалил Гуидо. – А за то, что сделал с Руфией, заплатишь мне двести лир.

– Двести? – перед глазами снова возникло разъярённое лицо Рудольфа, и юноша закусил губу. – Я понимаю Вашу беду, Гуидо, но мой конь в год обходится дешевле.

– А моя Руфия не конь, – обиженно произнёс винодел.

– Может, сто пятьдесят?

– Сто девяносто и ни лирой меньше. Ты опозорил честь моей дочери.

Адальберт вздохнул и сделал жест слуге, чтобы тот отдал Гуидо увесистый мешочек с деньгами. Лицо юного графа зарделось краской.

***

Венеция изо всех сил пыталась справиться с навалившейся бедностью. Когда-то отсюда началось знаменитое путешествие Марко Поло, теперь же порт Венеции пустовал. По пристани без дела шатались матросы, чайки облюбовали сваи. Но всё это казалось мирской суетой рядом с простором моря. Морская гладь, уходящая за горизонт, напоминала заливные луга, а пенистые волны были похожи на горные вершины Альп. И всё же безграничное спокойствие, чувство свободы, исходившее от воды, невозможно было сравнить ни с чем на свете. Адальберт мог подолгу стоять на причале и любоваться уходящей в горизонт голубизной.

Однажды внимание графского сына привлекли двое молодых матросов. Один из них возился со странным круглым прибором, другой постоянно поправлял приятеля: «Да не так! Дай сюда!». Адальберт тут же узнал, что за прибор был в руках у моряков. Его детское увлечение звёздами переросло в тщательное изучение трудов по астрономии, ради которых Адальберт посещал монастырские библиотеки на радость отцу. Конечно, граф Рудольф думал, что сын изучал там основы торговли, право и счёт, но Адальберт находил время и для менее «практичных» наук. Звёзды привлекали его ореолом тайны, который окружал их; ночное небо было так же бескрайне, как и море, а значит, любая догадка могла оказаться правдивой.

– Это ведь небесная астролябия? – спросил Адальберт, подойдя ближе к мужчинам с круглым прибором.

Матросы подняли головы на юного графа. В глазах у обоих проскочил страх, но, заметив, кто перед ними, моряки расплылись в улыбке.

– Смотри-ка, Туллио, мы имеем дело с умным человеком! Да, сеньор, это астролябия.

Матрос не скрывал издёвки. Адальберт лишь повёл бровью. Отец часто жаловался на вассалов, которые, не понимая всей сути положения своих сюзеренов, но завидуя их богатству, за глаза считали их надутыми глупцами. Адальберт сложил руки на груди.

– Я подумал, уважаемые господа могли бы показать мне эту вещицу, добытую ими абсолютно честным путём. Так ведь?

Матросы переглянулись между собой и поёжились. Чувство власти над этими людьми грело душу не меньше, чем послеполуденное солнце грело тело.

– Прошу, сеньор, не сердитесь, – начал моряк, которого звали Туллио. – Мы ведь никому зла не делали. Всё равно пока стоим в порту без дела.

– Мы это так – поразвлечься на время, – пожал плечами другой.

– Да, не продавать же мы её собрались. Не говорите капитану, сеньор, Вы же добрый человек.

– Ну, разве это бывает, чтобы человек был и добрым, и умным… – Адальберт смерил матросов серьёзным взглядом, но, не сдержавшись, рассмеялся. – Да я же пошутил, господа. Ваша маленькая шалость останется между нами. Но, если позволите, я всё же хотел бы взглянуть на вашу астролябию.

Проведя за измерением небесного светила около часа, все трое решили скрепить свой союз за бутылкой-другой эля. Моряки пили совсем не так, как знать на пирах у отца или гости в доме римского торговца. Адальберт тогда много смеялся, а к вечеру, помешивая оставшийся эль, предался воспоминаниям о Руфии под улюлюканье матросов. Когда юный граф чуть ли не вывалился из трактира, дорогу было почти не видно из-за темноты. Слуга тут же подхватил графа под плечи и повёл в гостиницу.

– Что, Михель, стыдно тебе за своего хозяина? – то и дело спотыкаясь, выговорил Адальберт.

– Никак нет. Если господину угодно наслаждаться юностью, господин волен это делать.

– Ты хороший человек, Михель, – Адальберт похлопал слугу по щеке. – Помнишь, как мы в первый раз встретились?

Михель сдержанно улыбнулся и помотал головой. Он был чем-то похож на ворона: низкорослый, с чёрными, как бусины, глазами и большим крючковатым носом.

– А я помню, – усмехнулся Адальберт. – Мы с Робертом играли в жё-де-пом[10 - Французская разновидность тенниса.] во дворе. Роберт забросил мяч на дерево, он там застрял, и мы не могли его достать. А ты стоял рядом с другими детьми… вы тогда были постарше: нам было лет по шесть, семь, а вам – по десять, может, больше, не знаю. И вот, вы стояли и смеялись над тем, как мы трясли дерево и пытались снять этот дурацкий мяч.

– Да! Я вспомнил! А потом пришла мамаша и закричала, чтобы я не смел смеяться над господином и помог Вам достать Ваш мяч. Потом ещё тумаков надавала…

– Правда? Ох, прости, мне так жаль…

– Что Вы, это обычное дело.

Адальберт облизнул губы.

– А потом, года через три я снова увидел тебя во дворе… Ты помогал укреплять стену, кажется. И мне так захотелось доказать тебе, что я уже не такой беспомощный! Я забрался на то самое дерево, на самый верх. Правда, на этот раз досталось мне. Отец увидел и… «Слезай сейчас же! Ты совсем голову потерял?», – рассмеялся Адальберт.

– Надо же… А этого я совсем не помню.

– Ну, у тебя хватало забот, а мне было важно… А теперь ты всюду следуешь за мной, мой преданный Михель. Спасибо тебе, – юный граф устало уткнулся слуге в шею. Михель возвёл взгляд к небу и ускорил шаг.

Весь следующий день Адальберт пролежал в постели с чаркой горячего вина и сухим хлебом. После вчерашнего вечера накатила волна головокружения и тошноты. Адальберт ненавидел себя за то, что днём ранее не смог вовремя остановиться – совсем как утверждал винодел Гуидо. Но было и кое-что приятное во всей этой истории: где-то на третьей бутылке матросы рассказали Адальберту о мастере, который поставляет их капитану астролябии и прочие астрономические приборы.

Ещё через день Адальберт проснулся бодрым и отдохнувшим. Он незамедлительно отправился к мастеру, о котором говорили венецианские моряки. Тот оказался не только искусным ремесленником, но и человеком с цепким умом. Разглядев в Адальберте человека сведущего, мастер рассказал юному графу неслыханную им до сих пор, но оттого лишь более поразительную теорию некоего Николая Коперника. Учёный из Королевства Польского утверждал, будто известные нам планеты вращаются не вокруг Земли, а вокруг Солнца, как и сама Земля. Адальберт был настолько сбит с толку, что сначала даже не поверил услышанному. Он попытался представить, как бы в таком случае располагались планеты, провёл не один час за письменным столом, исчертив десятки листов бумаги… Особых успехов он, конечно, не достиг, однако теория Коперника, в чём-то совершенно безумная, ещё долго не покидала его мысли. Ведь, если эта теория окажется верной, полностью изменится представление о мире и месте в нём человека! Люди больше не будут центром мироздания, а станут лишь его малой частью.

Из Венеции Адальберт уехал с поклажей новейших астрономических приборов: глобусов и астролябий, армилл и антикитерских механизмов. Домой он отправил весточку о том, что скоро прибудет в Веллен. Если дело дошло до пьянки с матросами, пора было заканчивать это путешествие.