Хроники Омура

– Так оно и есть, – проворчал домовой себе под нос, неодобрительно зыркнув на служанку, посмевшую вынести испорченное платье.

Та поспешно юркнула за дверь.

– Это все? – эльфийка иронично вздернула изящную бровь.

– Пойду и взгляну сам, – смиренно отозвался Василь и направился к выходу, забыв, что с легкостью может ходить сквозь стены.

– Не утруждайтесь! – властный голос остановил его на половине пути. – Я никуда не пойду! Останусь в покоях и проведу вечер в одиночестве, – она старалась выглядеть грозно, но в глубине прекрасных глаз таилась печаль.

– Я сообщу вам, госпожа, если кто-то из номийских князей прибудет в наш суровый край, – пообещал домовой, гадая, чем сможет развлечь гостью. Ему не по нраву, что она загрустила.

Как спустился вниз, он и сам не помнил, увлеченно думал.

– Где хозяин? – остановил пробегавшую мимо взволнованную девку.

– Так уехал, – она развела руками. – Сказал, к вечеру обернется.

– Как уехал? Куда? – на широком лбу Василя собрались морщины.

– Так в Лимань, сказал, возникло дельце важнецкое! – служанка с недоумением пялилась на домового и явно желала сбежать.

Праздник все-таки – все деревенские девицы готовились – для них это было одно из главных торжеств года. А тут еще эльфийка отвлекла и задержала. Девка надеялась успеть.

– Иди, – кинул он, отпуская служанку, а сам глубоко задумался: «Это какие такие важные дела могли возникнуть у ир Озарона? Как он принес бесчувственную принцессу в терем, так никуда не отлучался и не собирался. Хотя… кто его разберет, что на уме у Рейна? Ветер он, иначе не сказать! Вчера был здесь, а сегодня – раздумал и сорвался в полет!»

Василь махнул рукой и решил, что раз хозяин занят, то лишь домовой способен проследить за порядком и сделать так, чтобы слуги подготовили все, как нужно.

К вечеру вернулся запыхавшийся Рейн и вручил удивленному домовому сверток.

– Прошу, передай нашей гостье подарок и напомни, что праздник вот-вот начнется.

Василь не привык задавать лишних вопросов, поднялся и постучал в покои, где пряталась от всех принцесса. Поначалу считал, что ему не откроют, но дверь распахнулась, являя взору домового заплаканную Мири.

Он ни о чем ее не спросил, протянул сверток:

– Вот. Это подарок.

– Чей? – Мирисиниэль стояла, гордо выпрямившись, величественная и неприступная, но по взгляду приметливый нечистик понял, что эльфийку мучает обычное женское любопытство.

– Так ветра. Он у нас затейник.

Мирисиниэль поджала губы, щеки ее вспыхнули от негодования. Предупреждая гневные речи и возможный отказ, Василь поступил просто:

– Праздник на подходе. Гости прибывают, мне надобно встретить. Вдруг князь уже стоит на пороге, – сказал извиняющимся тоном, а сам проворно метнул сверток, да так, что растерявшаяся Мири его поймала.

Домовой исчез, ир Озарон не появлялся, служанки попрятались – оказалось, Мирисиниэль некому выразить свое недовольство. Разгневанная она хлопнула дверью и вернулась в покои.

– Да что он понимает в нарядах? – возмущенно твердила Мири. – Уверена, что снова увижу нечто пафосное, излишне роскошное, винно-красное и бархатное!

Чтобы доказать свою правоту, она развернула сверток и ахнула. Словно свет солнца разлился по комнате. Гладкий шелк. Изысканное шитье, затейливое, идущее по самому краю. Кружево, как будто лесная паутинка на лифе. И расшитый самоцветами пояс, идеально подходящий к платью, созданный специально для того, чтобы подчеркнуть тонкую талию.

– И совсем не угадал! – Мирисиниэль настойчиво убеждала себя, что платье ей совсем-совсем не понравилось. Рискнула и примерила.

В двери послышался робкий стук – хитрый Василь просчитал и прислал на помощь эльфийке не успевшую сбежать служанку. Получив разрешение, девушка вошла и ахнула.

– Что скажешь? – Мири развернулась и показала себя во всей красе.

– Богиня, – простодушно выдохнула девушка, и эльфийка, как и прочие ее сородичи, любившая похвалу, оттаяла.

«Была не была!» – определилась она.

Заходящее солнце еще золотило верхушки древнего леса на западе, а на востоке постепенно загорались холодным светом звезды. За деревней зажигали костры, прогоняя наступающие сумерки. Крестьяне и жители окрестных поселков благодарили богиню земли Магнею и бога плодородия Листея за щедрый урожай. В небольшом храме всех богов на алтарь были принесены дары, кроме того в центре поляны был сооружен еще один жертвенник, к которому могли подойти и вознести молитву все желающие. На деревьях вокруг были развешены гирлянды из разноцветных листьев и ягод. Вдоль кромки поля расставили соломенных кукол, часть из которых сожгут, принося в жертву богам, а часть оставят, чтобы охраняли озимые посевы. Женщины распевали свои песни, готовя угощение. Девушки разносили чарки, украдкой поглядывая на раскрасневшихся молодцев. Мужики вовсю произносили заздравные тосты. Скоро приличные речи сменит громкое залихватское пение.

Мири, кожей чувствуя все любопытные людские взгляды, проходила мимо. Она улыбалась, если улыбались ей. Отворачивалась, делая вид, что остается безучастной, если донимали слишком настырные. И шла вперед, знакомясь с бытом жителей Тихого Края. Еще совсем недавно они были врагами, и даже сама мысль, что эльфийка по собственному желанию придет на праздник людей, казалась недопустимой. Нынче ее принимали, дивились походя, шептались, но злобы не испытывали. Какая-то девчушка протянула ей горстку ягод, девица – подала чарку с вином, а женщина дружески позвала к столу.

Отказаться Мирисиниэль не посмела, вдруг обидятся, поэтому тихонько присела на край скамьи, на которой разместилась группа девушек. Они примолкли, но подвинулись, уступая место высокородной гостье. И, видя, что она сидит и не торопится приказывать, вновь загомонили, обсуждая предстоящие обряды. Мири пригубила вино, и на удивление оно пришлось по вкусу. Сладкое, ягодное, с легкой кислинкой и ароматом ушедшего лета. Глоток за глотком эльфийка опустошила чарку. Поэтому, когда девушки встали и потянули ее за собой в хоровод, Мирисиниэль не сопротивлялась. Вместе со всеми она закружилась вокруг самой старой жительницы деревни, в руках которой находился каравай, испеченный из новой муки. Краем уха Мири успела услышать, что в конце каждый приглашенный должен будет отведать этого каравая, чтобы ухватить свой кусочек счастья.

Выпитое вино дурманило голову, атмосфера чужого, веселого праздника заволокла сознание мерцающей пеленой, сквозь которую не могли прорваться грустные, черные мысли. Смех, раздающийся со всех сторон, оказался настолько заразительным, что на губах Мирисиниэль возникла ответная улыбка. В круговороте мелькали людские лица, сияющие глаза, широкие улыбки. Люди приняли эльфийку на своем празднике, показав всю широту богатой человеческой души.

Куда бы Мири не взглянула, везде ей улыбались, пока взгляд не остановился, словно споткнулся, сердце в груди эльфийки вздрогнуло. Одна женщина отличалась от остальных, она смотрела на гостью змеей, будто мечтала придушить. И так жутко стало Мири от этого страшного взора, что она начала задыхаться. Липким холодом обдало тело, и Мирисиниэль захотелось убежать на край света, чтобы скрыться от лютой ненависти, горящей в женских глазах напротив. Ноги сами понесли эльфийку к лесу.

Мири бежала среди вековых деревьев, лес, как старый друг, помогал, прикрывал ее уход. Тихо падали листья, шуршали под кустами зверьки, а эльфийка неслась, куда глаза глядят, не понимая, путая направление. И, наверное, заблудилась бы, умылась собственными слезами, если бы теплые, надежные руки не захватили в плен, не стиснули ее, бьющуюся в истерике, несдержанную, хрупкую, в крепких объятиях.

Мири притихла, всхлипывая, невольно уронив голову на мускулистое плечо, и услышала:

– Куда же ты все время пытаешься исчезнуть от меня, горлица?

Мирисиниэль недоверчиво вскинула голову и утонула в нежном омуте серых глаз.

– Рейн, – на выдохе она произнесла его имя, в первый раз, не понимая, что шепчет, но вслух.

И для ир Озарона тихий вздох прозвучал сладчайшей музыкой, гимном самой жизни, знаком с небес. Еще не до конца осознавая, что делает, он с мучительным стоном прильнул к губам эльфийской принцессы, той, о которой мечтал долгое время.

Мири вздрогнула всем телом, попыталась отстраниться, скользнув руками по плечам, упираясь в широкую грудь мужчины, и услышала отчетливое биение его сердца. Волнение Рейна, его ласковое тепло, передалось Мирисиниэль, и желание сопротивляться исчезло. Мужские губы имели вкус того самого, ягодного летнего вина, что все еще играло в ее крови. Рейн целовал Мири и не мог, да и не хотел останавливаться. Он усилил натиск, стараясь действовать нежно и осторожно, раздвинул алые губки эльфийки, проник в ее рот, приласкал ее язычок, втянул послушную ученицу в любовную игру. Мирисиниэль быстро научилась, отвечала ему со всем жаром, который внезапно охватил ее существо. Казалось, что даже кончики ее рыжих волос запылали, и лишь прикосновения мужчины крепко сжимающего Мири в своих объятиях, спасали от пронзающего огня.

Чудилось, что мир куда-то уплывает, земля под ногами превращается в зыбкое болото, воздух сгущается. Из последних сил Мирисиниэль хваталась за мужские, широкие плечи, боясь, что не устоит. Вдох Рейна становился ее, эльфийка наслаждалась каждым глотком воздуха, пропитанного его ароматом. И хотелось ей большего, гораздо большего, поэтому Мири с легкостью избавилась от дорогого платья, с величайшей радостью приникая к обнаженной мужской груди, чтобы кожей ощутить тепло его большого, сильного тела.

Рейн уговаривал себя не спешить, чтобы не напугать возлюбленную, позволить и ей насладиться каждым мгновением их страсти. Но Мирисиниэль оказалась несдержанной в своих порывах, она сама тянулась, чтобы получить его поцелуй, прикасалась к нему, чтобы воспламенить сильнее. Путаясь в тесемках, эльфийка помогла Рейну избавиться от сорочки и отбросить ее на ворох разноцветных листьев. Мири неосознанно сводила ир Озарона с ума, и он потерял контроль, забыл о том, кто они, и где находятся. Чуть подтолкнул, опустил ту, что еще вчера была недоступной, к мягкой перине, расстеленной для влюбленных самой Осенью. Оба месяца стыдливо спрятали лики за облаками, чтобы не мешать, не подсматривать за парой, охваченной пылкими чувствами. Лишь сияющие звезды остались взирать на Рейна и Мири с небосклона, оправдывая свою бесцеремонность тем, что охраняют покой влюбленных.

***

У небес много очей, они свысока поглядывают на землю, беспрестанно ищут, находят, отворачиваются или, наоборот, смотрят вниз с интересом. Звезды заметили и пригласили братцев-месяцев взглянуть. Те величаво выплыли из-за облаков и направили свои тусклые оранжевые лучи, чтобы лучше видеть. Красивый город, жемчужина архитектуры, есть, от чего восхищенно замереть. Словно одна из далеких, недосягаемых звезд почтила своим присутствием Омур, опустилась и уснула на веки вечные.

Астрамеаль – город-мечта, дело рук горделивых эльфов-мастеров – был виден с неба, как на ладони. Прекрасные, величественные дворцы пиками на своих многочисленных башнях стремились пронзить облачный покров. Их облик гармонично сливался с окружающей природой. Невнимательному взору, в сгустившихся сумерках могло показаться, что он видит перед собой обычную скалу, обтесанную временем и погодными условиями. Эльфы постарались на славу и по праву могли гордиться столицей своей страны.

Звездам нравилось наблюдать за неспешно текущей в центре долины рекой, за легконогими эльфами, гуляющими среди деревьев, скользить, удивляться, заострять внимание на деталях. Белокурый, похожий на небесное создание эльф стоял на крыше самого высокого, самого роскошного дворца. Он медленно перебирал длинными, холеными перстами жемчужное, мерцающее в скупом вечернем свете ожерелье. На красиво очерченных губах играла предвкушающая улыбка. Звезды знали, как зовут эльфа, и им была хорошо знакома эта жемчужная нить. Она так напоминала ту, которая была потеряна в восточной степи, что любопытство одержало верх, и многочисленные небесные очи устремили свои нескромные взоры на крышу дворца Владыки.

Торина дрожала от страха, ноги подкашивались, пока она поднималась по винтовой, белоснежной лестнице. Девушке казалось, что ступени ведут к самому небу. Позади тяжело шагал Тогр, и Торине оставалось только вздыхать. За последние дни они с братом еще больше отдалились друг от друга. Смотря в глаза незнакомого эльфа, она пыталась разглядеть душу Тогра, но лишь туман клубился в сером взгляде. Вздрагивая, Торина не могла не думать о том, что их привязанность с братом лопнула, как натянутая тетива, еще в день смерти Тогра. Его воскрешение было ошибкой. Мысли пугали девушку, и она уговаривала себя надеяться, что жизнь изменится в лучшую сторону, и брат станет прежним, нужно дать ему шанс.