Четвёртое измерение

Никто не появлялся.

Много раз она возвращалась обратно. Думала, ждала, потом снова начинала идти вперёд по стрелке. И снова возвращалась. Не могла решиться и всё тут.

Шестьдесят шагов.

Восемьдесят.

Сто двадцать. Шла и шла, травы становилось всё больше, чахлых кустов тоже. Она оборачивалась и оборачивалась в надежде… но, надежда постепенно угасала по мере отдаления от места «приземления». Можно ли называть это «приземлением», если это не планета Земля? Наверно нет.

В её сознании поселился диссонанс по этому поводу. Несчастных трёх секунд хватило, чтобы с одной планеты перескочить на другую. Как? Как вообще это возможно? Зная, что в Солнечной системе нет ни одной такой планеты, кроме её собственной, на которой можно ходить и дышать, то в какой системе она сейчас? Это просто разрывало и без того уставший мозг. Где-нибудь на Альфа Центавре? Значит, за ней никогда не пришлют какую-нибудь спасительную ракету.

Вскоре она уже не смогла различить место своего – ладно, пусть будет «прибытия» – на однотонной пустынной местности, поэтому просто бросала короткий взгляд на пески и, хмурясь, отворачивалась.

Завечерело. Луны стали отчётливее: одна – полная – ушла совсем за горизонт вслед за солнцем, а две половинки, будто дождавшись ухода старшей сестрицы, начали безобразничать и соперничать в светимости на небе. Далеко вдали стали проглядываться низкорослые деревца. Песка становилось всё меньше, и здорово, что она была в хороших новых и дорогих кроссовках, а не в шлёпках на босу ногу. Если бы не роса на траве тем утром, ноги бы она уже сбила до крови.

Воды пока было не видать вовсе. Как бездумно оставила она свою флягу в карьере! Линда, как заядлая походница, примерно представляла себе, что с большой долей вероятности какой-нибудь иней поутру здесь и бывает, иначе как бы росла эта вся растительность? Да и сама растительность стала её интересовать не взирая на всю плачевность ситуации: таких кустов она не видела никогда точно – ветки синие, а удлинённые крохотные листья размером поменьше ногтя мизинца, сплошь утыканы в эту самую ветку. Эдакие лохматые пучки-ёршики, торчащие из земли.

Шла она, рассматривая чужеземную флору, ощущая себя в гигантском волшебном террариуме – ни дуновения ветра, ни муравья, ни паучка, и глухое вязкое эхо… осталось упереться носом в стеклянные стенки для полноты картины.

Сумерки всё сгущались. Солнце эффектно зашло за горизонт, окрасив небо в фиолетовый цвет со множеством перламутровых оттенков. Ландшафт, однако, менялся крайне медленно. Линда поняла, что раз её уж нагнала местная ночь на открытой местности, то придётся прямо здесь и заночевать. Костёр разжечь нечем и не из чего, и, может быть, это вообще опасно? Как тут знать, что опасно, а что нет? От всего этого голова шла кругом. Что делать и как себя вести в таких условиях? Поди знай. Плохая новость, кроме, конечно, всей этой ситуации в целом, состояла в том, что как только солнце село, мало-мальски скупой ветерок тоже прекратился, и дышать стало ещё сложнее, чем было. Воздух был тёплый и липучий, какой-то прямо жирный, с привкусом железа, от чего она обильно потела. Но была и относительно хорошая новость – обе луны на небе набирали яркость. Вероятно, ночи здесь светлые, хоть на этом спасибо, и слава Богу.

Выбрав в сумерках одно из карликовых деревьев, самое пушистое, утыканное листьями как ёж – иголками, она по-сиротски устроилась рядом, наблюдая за небесными светилами и изучая строение дерева.

Интересное оно, пахнет чем-то терпким и жгучим, и не очень приятным. Линда попробовала осторожно оторвать один листик. С большим трудом тот всё же отделился от ветки, а из последней потёк синеватый противный и едкий сок. Через минуту на месте отрыва показалась шарик-почка нового листа. «Ничего себе», – удивилась, она. – «Вот это регенерация…».

Можно было бы подумать, что её эта ситуация забавляла. Но то лишь включился защитный рефлекс, чтобы уберечь организм от глобального депрессивного разрушающего состояния, в котором она на самом деле пребывала. Мозг пытался обмануть сам себя, отстраняя сознание от неизбежной реальности, переключаясь на другие занятия.

Так она и сидела, наблюдая за растущим листом и движением светил на небе. Спать ей было попросту страшно. Очень страшно. Две сестры – луны же вовсю царствовали на небосводе: одна светила очень ярко белым светом, другая – чуть поменьше – синеватым. Вместе этот свет причудливо смешивался и падал на пустыню лёгкой фиолетовой вуалью. Вероятно, одна поближе к этой «земле», другая подальше. А может, это оптическая иллюзия. Линда разбиралась в палеонтологии, а не в астрономии. Может, если бы она была астрономом, она бы разобралась что к чему. Или даже вообще не попала бы в такую паршивую ситуацию. Сидела бы сейчас в обсерватории и изучала космос посредством телескопов и компьютеров.

Ощущения в целом были не из приятных: неизвестно, чего ожидать тут ночью совершенно одной в невероятном и безлюдном месте.

Вскоре, устав сидеть и ждать опасности, она аккуратно легла на спину, сложила руки на груди, прислушиваясь к чуждым звукам и биению сердца. Кроме него, звуков по большому счёту и не было: глубокая тишина, да и всё. Чуть похолодало, хотя дискомфорта сильного не ощущалось. Минус ста градусов по Цельсию точно не будет. Спасибо ещё раз, Господи. Луны светили так ярко, что затмевали свет звёзд. Тех почти совсем не было видно, однако кое-какие всё же пробивались в различных геометрических фигурах-созвездиях.

Ради интереса, она попыталась визуально вспомнить что-то из карты ночного неба северного или южного полушария, какое-нибудь популярное созвездие Ориона, или «ковш» Большой медведицы – наложив эти образы мысленно сюда. Так ведь… это абсолютно бессмысленно, когда у тебя прямо перед глазами торчат две луны из другого мира. Не накладывается.

Мысли в голове роились, путались, спорили между собой, а организму хотелось пить, губы прилипли друг к другу и потрескались… В итоге, после нескольких часов страданий, Морфей – бог добрых сновидений – всё-таки сжалился над ней и забрал в свои объятия.

«В палатке с экспонатами набилось много народу – все приехавшие с новой сменой, и вся старая смена – да так, что было вообще не протолкнуться. В центре палатки стоял серьёзный профессор в мятой футболке и рваных на коленках синих штанах. Народ молчал и с осуждением поглядывал то на профессора, то на небольшой столик, который находился рядом с выступающим.

– Бесплатная экскурсия, уважаемые дамы и господа! – кричал он. – Только что нами найдена уникальная вещь – череп человека, и, вероятно, это самый первый Homo Sapiens в мире! Посмотрите только на этот восхитительный древний артефакт: он явно женский, принадлежавший одной молодой барышне, которая суёт свои руки куда не следует!

Толпа негодующе загудела: «да, верно говоришь, продолжай, давай!».

– Сейчас мы все возьмём лопаты, кирки, топоры и пойдём искать остальные кости. Уж мы-то их найдём, не переживай! Уж мы-то тебя всю отыщем!!!

…Плаха с топорами…»

Линда проснулась в холодном поту, вся дрожа. Но не от холода – от страха. Ужасный сон не улетучился, как обычно бывает в первые минуты и секунды после пробуждения, а стоял у неё перед глазами и не хотел исчезать. Прокрутив его раз пять в голове, облизнув сухие губы сухим же языком, она вяло осмотрелась по сторонам: ночь почти закончилась, занимался пурпурно-фиолетовый рассвет. Уверенности, что день и ночь совпадают по времени с земными сутками, не было, но биоритмы пока не сбились. Стресса ей и без того хватало.

И, действительно, выпала роса. В воздухе стояла долгожданная влага.

Ёршиковидные листья дерева и окружающих чахлых кустов собирали скудные капли и превращались в нечто отдалённо похожее на кукурузный початок. Организм Линды не получал воды уже, выходит, сутки, нет, даже больше, при этом стабильно и сильно потея. Потому надо было решаться. Нарушение водно-солевого баланса ей сейчас ни к чему. Наклонившись к ветке, она попробовала слизать капли. Получилось. Странный маслянистый привкус её не остановил. Принялась за вторую ветку, потом за третью, с жадностью она крутилась вокруг деревца, собирая воду по капелькам. Затем подбежала к следующему, потом к ещё одному. Увидев пухлый цветок, в углублениях толстых набухших листьев которого роса собралась в маленькие лужицы, Линда, не раздумывая плюхнулась на живот, и окунула губы в фиолетовые озерца. С наслаждением всосала воду.

«Извини, растение, но мне сегодня больше надо».

«Видел бы меня кто! Что я тут творю… смех один», – подумала она, представив, как она выглядит со стороны. Водица была с привкусом железа и неприятно горчила. Линда лишь надеялась, что не отравится.

Ну, хоть эта проблема оказалась частично решена. Остальные проблемы никуда деваться, однако, не собирались.

III

На следующий день вынужденная путешественница в пространстве оборачиваться уже и вовсе перестала. Ушла, по её ощущениям, очень далеко, и смысла оглядываться уже не было. Пейзаж повсюду был примерно одинаков – мертвенный и молчаливый, правда карликовых деревьев становилось чуть больше и размером чуть повыше. По пути появились цветы, которые можно было с натягом назвать суккулентами. У одних листья толстые, круглые и фиолетово-синие, у других – острые, треугольные и такие же фиолетово-синие. Прямо как гроздь винограда сорта «Фиолетовый ранний». Линда сглотнула, отогнав видение спелого сочного винограда прочь.

Мягкий сыпучий песок постепенно был вытеснен твёрдым рваным сланцем.

Линда находилась, как говорят психологи, в глубоком депрессивном состоянии. Голод мучил её не меньше, чем вся эта сложившаяся ситуация. В желудке громко урчало, глаза сами искали «что бы съесть», а мысли подбивали: «не попробовать ли этих сочных синих листьев, похожих на виноград». Но пока она не дошла до такой кондиции, чтобы рисковать, и просто шла вперёд, понурившись, смотря на носки своих кроссовок, и периодически осматриваясь по сторонам. Полное отсутствие местной фауны удивляло и наводило на плохие мысли. Не было даже насекомых. Ни жучка, ни мушки.

Пройдя почти целый день на голодный желудок, она капитально вымоталась: волосы прилипли к голове, голова вся нездорово чесалась. Футболка пропотела насквозь. Руки липкие, штаны прилипли к телу. Было ощущение какой-то клейкой грязи везде, куда ни прикоснись. Плюс к тому же и подавленное состояние не придавало сил. Плюхнувшись возле очередного дерева-ежа, она снова едва не расплакалась. Картины в сознании рисовались весьма пессимистичные. Нащупав в кармане нуклеус, вытащила его и покрутила в руках, рассматривая. Единственное, что осталось у неё с целой родной планеты – один несчастный кривой камень, когда-то неумело обработанный руками древнего человека, и, возможно, выброшенный им пятьсот тысяч лет назад у горы. На Земле нынче совершенно бесполезный, а здесь наоборот – самый бесценный и уникальный предмет во всём мире. Какая интересная метаморфоза.

Если этот мир и вправду весь пустой и дикий – то это конец. Самый глупый и бессмысленный конец во Вселенной.

И вновь стало вечереть. Всё повторилось в точности, как и вчера: солнце село за горизонт, фиолетовое небо, перламутр, как внутренние створки мидий, одна луна исчезла, а две остались. Разве что хуже стало ночью: спалось очень плохо, практически никак, твёрдый сланец – не мягкий песок. Ветки с дерева обрывать она не рискнула. Вдруг они ядовитые внутри, кто знает?

Лежать на твёрдом плоском камне оказалось настоящей пыткой. Даже подложив кофту под голову, это никак не спасало. Фиолетово-синюшная трава росла пучками только из выступов и трещин в сланце – подстилку себе сделать не получится. Потому к утру ей удалось подремать всего-то пару-тройку часов. Всё остальное время было временем мучений и поиском оптимальной позы.

Еле-еле дождавшись рассвета, она подождала, пока роса начнёт налипать на ветки, и хоть немного смогла утолить мучительную жажду. Сегодня уже масляная водица комом встала у горла. Организму, похоже, она нравилась не больше, чем Линде.

Пошёл третий день пребывания в этом странном месте, и третий день вынужденного голодания, без капли желания куда-то дальше двигаться. Вспоминалось из обрывков информации, болтающихся хаотично в сознании, про максимум сорок дней без еды, и что вроде бы потом даже можно восстановить своё здоровье, но проверять на себе совсем не хотелось – правда это или нет. Есть хотелось очень сильно и прямо сейчас.

Линда отрешённо осмотрела себя. Клетчатая кофта тоже пропиталась этим жирным воздухом и стала плотной и тяжёлой: повязанная вокруг талии, она торчала словно накрахмаленная трапеция. Кроссовки пока неплохо держались, хотя камни уже подпортили резиновую подошву. Футболка пропотела и промаслилась до каждого стежка. Про нижнее бельё и говорить нечего – нестираное уже который день просто выводило её из себя. Волосы на голове торчали жирными колтунами, моля о помывке. Тело чесалось, требуя того же. Ей пришло в голову, что местная не самая лучшая экология как-то влияет на железы внутренней секреции, заставляя их сильнее и обильнее вырабатывать пот и кожное сало, ускоряя обмен веществ. Если взять щепотку ржавых гвоздей, положить на сковородку и хорошенько поджарить на большом куске старого жирного сала – вот это будет примерно то самое, что она ощущала внутри желудка.

– Вот это я бомж, – с горечью хмыкнула она, продолжая удивлённо рассматривать себя, изучая грязные чёрные ногти и нюхая с отвращением футболку. И это она ещё не снимала кроссовок! – Я как будто наелась ржавых гвоздей…

Протелепавшись кое-как до приблизительно обеденного времени, когда солнце в очередной раз встало в зените, пришлось ей присесть под редкую тень одного из деревьев-ежей. В голове шумело, перед глазами всё плыло, в висках стучало. Головокружение и слабость навалились на неё сообща и без предупреждения. Это всё из-за скупого воздуха. Почему его так мало в атмосфере? И он такой тяжёлый, прямо приходилось насильно заталкивать его внутрь лёгких.

Ожидая, пока уйдёт слабость и стук в висках, Линда неподвижно сидела замерев, как вдруг уловила краем уха некий звук. Прислушалась получше – точно, звук очень далёкий, но определённо есть.

«А вот и пепелац летит!», – пронеслось иронически у неё в голове.

Что-то будет.

Она рывком подскочила, сердце бешено колотилось, глаза испуганно шарили по горизонту. Руки в напряжении дрожали – её начал охватывать панический ужас, поднимающийся из солнечного сплетения в самую макушку.

Постепенно звук стал напоминать скрежет ржавых металлических деталей: как будто скрипят старые проржавелые детские качели на ветру. А ещё через некоторое время на горизонте где-то чуть правее её выбранного пути, в перламутровом мареве она разглядела точку. И точка двигалась.

Можно совершенно не стесняясь заявить, что Линде стало очень страшно. И страх этот был реальный, живой, ибо прятаться тут вообще некуда. И потому единственное, что она смогла предпринять, и на что хватило фантазии – это набрать небольших кусков сланца, какие имелись поблизости, сложить их в кучу и приготовиться к худшему.

Опасная точка всё приближалась и приближалась. Скрежет несмазанного металла об металл больше не с чем было спутать. Около, примерно, получаса спустя, точка превратилась в силуэт, от которого периодически бликами отражался солнечный свет.