Без грима

Глава 5

Очнувшись после наркоза, он обнаружил, что веки его больше не зашиты, а лишь забинтованы – оранжевый свет сменился на белый. Теперь боль, поселившаяся в нем, приобрела вкрадчивый кошачий характер. Немного подташнивало.

Рядом негромко переговаривались мужчина и женщина.

– Что с Майей? – спросил он, хотя и сам уже догадался. Кругом витал тот запах горя, который он не мог перепутать ни с чем. Точно так же висело что-то почти ощутимое на ощупь в воздухе, когда, вернувшись из академии слякотным апрельским днем, он услышал от мамы, что отец умер. По этому запаху – и по тому, что ему ответили не сразу – он понял, что Майи уже нет в живых.

– Она погибла. Это произошло мгновенно, – ответили ему.

Это был тот самый голос, который произнес «очнулся». Четкий властный голос. Доктор.

Он предчувствовал, что ответ будет таким. Значит, Майя умерла. Как такое могло случиться – с ней? Они ехали к ней домой, и она щебетала глупые и ничего не значащие слова, и щекотала его, мешая вести машину. А теперь она мертва.

– А тот, в другой машине? – спросил он шепотом, чтобы было не так больно.

– Тоже скончался.

Человек помолчал (при этом раздался тихий металлический лязг) и продолжил:

– Слушайте меня внимательно и не говорите ничего, вам сейчас не стоит этого делать. Игорь Сергеевич, у вас серьезные ожоги на лице и груди. Вам только что сделали плановую операцию. Необходим курс стационарного лечения.

– Сколько я здесь пробуду?

– Молчите. Голубчик, еще вчера я на вашем месте ставил бы вопрос так: «Пробуду ли я здесь хотя бы день?» А вы уже выписываться собрались. К сожалению, вы можете теперь никуда не торопиться.

– Понятно.

Он все еще не мог до конца осознать, что Майя умерла. Теперь, вероятно, будет суд, и если его признают виновным, то посадят в тюрьму. Марина узнает о его измене – скорее всего, она уже о ней знает. Вот только Майю это уже не вернет. Боль, крепко вцепившаяся в лицо когтистой лапой, мешала сосредоточиться. Ему казалось, что каждый момент он может потерять сознание.

– Сделайте ему укол обезболивающего, – попросил голос, и через секунду он почувствовал укол в сгибе у локтя.

Инъекция подействовала на него сразу и немного уменьшила боль. Но главное – она принесла ему относительное спокойствие, немного притупила страх. Он прекрасно помнил, как произошло столкновение, но его воспоминаниям не хватало выпуклости, объема. Они почему-то не имели эмоциональной окраски. Несчастье, случившееся с ним, сейчас виделось ему схематично и состояло лишь из одной причинно-следственной связи – они ехали к Майе на его «Мерседесе» и врезались в черный автомобиль.

Он понимал, что должен переживать из-за смерти Майи и из-за того, что сам пострадал в огне, но почему-то не мог полностью сконцентрироваться на своем несчастье. Мысли ускользали, не задерживаясь в голове. Он не испытывал паники. Скорее, его чувства можно было назвать легким недоумением. То, что с ним произошло, было ужасно, но непостижимым образом не беспокоило его. Он как будто застрял между сном и явью, не имея возможности перейти окончательно ни в одно из этих состояний. Теперь, помимо боли, он чувствовал еще и смертельную, всепоглощающую слабость. Его тело было абсолютно бессильным, неспособным даже на малейшее движение. Он очень устал. Сейчас он в полной мере понимал, насколько измотан. Эта усталость не была утомлением после перенесенного болевого шока – она накопилась за всю его жизнь и сейчас полноправно овладела им. Ему казалось, что его немного покачивает вместе с кроватью.

Он смежил веки. У вставшей перед глазами темноты был оттенок Майиного загара. От частого посещения соляриев Майя была очень смуглой – насыщенный, темно-персиковый тон ее кожи сгущался в ложбинке на груди практически до черного цвета, и из-за этого ее, в общем-то, небольшие выпуклости выглядели очень вызывающе. То, что Майя, как и он, была несвободна, не помешало их роману. Связь с ней совершенно не была ему в тягость – Майя никогда не позволила бы себе устроить скандал по поводу того, достаточно ли сильно он ее любит. Она вообще на все в этой жизни смотрела легко, и потому в ее обществе он всегда чувствовал себя весело и непринужденно. Они встречались почти три месяца, и за это время он не пожалел об их романе ни разу.

Он увидел ее впервые в тот день, когда ему сообщили, что он будет играть в «Слуге двух господ». Она сидела в театральном буфете за столиком одна и, слегка раскачиваясь на стуле, разговаривала с кем-то по телефону. Первое, что врезалось ему в память – открытые выше колена, загорелые до кофейного цвета ноги. Потом – подол ярко-синего платья с искрой. Он не успел еще толком разобраться – худа эта женщина или упитана, привлекательна или некрасива, и какого цвета у нее волосы, но почему-то сразу же подумал, что она станет его любовницей. Он как будто вычислил ее среди прочих, распознал по неуловимому, лишь ему одному известному запаху и теперь созерцал с удовлетворением победителя, получившего свой трофей. Вот она рассмеялась, и в воздухе рассыпался звон хрустальных колокольчиков. Кося на него удлиненным фиалковым глазом (тоже заприметила его), она все продолжала смеяться в трубку, но он готов был поклясться, что смеется она уже для него одного. Она тоже заинтересовалась им и вступила в тонкую игру знакомства. Вот она встала, расправила юбку, пахнув на него мимоходом ароматом цветов, вероятно, того же оттенка, что и ее глаза; подошла к окну, выглянув в него без нужды, чтобы продемонстрировать себя с тыла; вот почесала быстро-быстро оплетенной шнурками греческих сандалий одной щиколоткой другую – ненавязчиво являла себя напоказ.

– Хороша птичка? – перехватил его взгляд подсевший к нему Черемушкин. Черемушкин, которому Мельпомена улыбалась более доброжелательно, чем Лефортову, хронически играл в театре героев-любовников и в «Слуге двух господ» получил роль Сильвио.

– Кто это? – как можно более небрежно поинтересовался он. Он знал Черемушкина с первого курса академии, и прекрасно отдавал себе отчет в том, что язык у того был в равной степени невоздержан и остер.

– Новенькая в труппе. Будет играть кого-то в «Пеппи Длинный чулок», и Кенгуриху в «Вини Пухе». Между прочим, она жена Коноваленко. Дамочка непростая.

– Того самого Коноваленко? Бизнесмена, у которого была недавно какая-то заварушка с законом?

– Его самого. Играет она, кстати, отвратительно, – сообщил Черемушкин. – Я видел ее на прослушивании.

– Как же ее сюда взяли?

– Переспала, наверное, с кем надо, – Черемушкин хихикнул.

– Тебе-то откуда это известно?

– У меня, слава богу, везде есть знакомые. Рассказали. Я не совру тебе, если расскажу, что она и без того гуляет от своего Коноваленко направо и налево.

– И это ты знаешь… – недоверчиво протянул он.

– Что я! – патетическим шепотом возопил Черемушкин. – Уж об этом-то знают все!

– И что же – муж все это терпит?

– А черт его разберет – то ли не знает ничего, то ли любит ее и прощает.

– Странно. Я слышал, что Коноваленко попсу поддерживает, помогает им раскрутиться. И вообще – дружит с тусовкой шоу-бизнеса. Мог бы и ей помочь на этом поприще. А она решила – в театр…

– Чужая семья потемки, – хмыкнул Черемушкин. – Видимо, она хочет быть актрисой – без малейших, правда, на то оснований.

– Ну-ну, – только и ответил он, но полученная о девушке информация внесла еще больше смятения в его душу. Он вспомнил лицо Всеволода Коноваленко, которого видел лишь по телевизору – оно напоминало морду грустной старой обезьяны. Видя эту образину, оставалось лишь удивляться, насколько изобретательна может быть природа в стремлении насолить своим созданиям. Но глаза известного бизнесмена глядели из-под пухлых надбровных дуг умно и цепко, и, несмотря на свою неандертальскую наружность, он не производил впечатление ограниченного человека. К тому же муж прекрасной незнакомки был не чужд искусству. В артистической среде считалось едва ли не хорошим тоном быть с ним знакомым. В той же степени, в какой он был некрасив, Коноваленко был влиятелен. Благодаря его финансовому благословению смогли громогласно заявить о себе несколько молодых певцов, и их творческая карьера стала складываться как нельзя более удачно. По официальной версии Коноваленко сделал свое состояние на лекарствах, но поговаривали, что есть у него еще и несколько криминальных бизнесов, – и, глядя на его тяжелое угрюмое лицо с сильно выдающейся вперед нижней челюстью, трудно было усомниться в этом.

Она, наконец, допила свой кофе и сказала кому-то в трубку «пока». Посмотрев на него прощальным взглядом своих удивительного оттенка глаз, вышла из кафе. После ее ухода он испытал смутную грусть оттого, что с ее уходом исчез и волшебный, фиалкового оттенка аромат.

– Гляди-ка, она на тебя, кажется, уже запала, – завистливо потянул Черемушкин.

– Тебе показалось.

После их первой встречи пару дней она не являлась ему на глаза, подсовывая вместо себя как бы невзначай лишь ненавязчивые приветы – то раздавался откуда-то издалека ее хрустальный смех, то в расписании репетиций, висящем на стене в коридоре, вписанное от руки карандашом, обнаружились ее имя и фамилия «Кенга – Майя Коноваленко». Тогда, прочитав эту запись, он узнал, что ее зовут Майей – до этого он называл ее про себя не иначе, как «жена Коноваленко». В последующие дни, сталкиваясь с ней в коридорах театра, он неизменно ловил на себе ее задумчивый изучающий взгляд, от которого ему становилось жарко. Заговорить с ней он не решился.

«Вы не будете, случайно, проезжать через Дворцовый мост?» – с этих слов началось их знакомство. Она задала ему этот вопрос, внезапно вырастя перед ним, как из-под земли, когда он, покинув театр, подошел к своему «Мерседесу». Прошла почти неделя с тех пор, как он увидел ее в кафе. Облако окутавшей ее дождевой взвеси, выхваченное из темноты светом фонаря, напоминало прозрачный кокон, повторяющий контуры ее тела. Она стояла перед ним без зонта.

«Вы не будете, случайно, проезжать через Дворцовый мост? За мной должна была приехать машина, но она сломалась на полпути»

Он заворожено смотрел на ее лицо, на котором темнели загадочные египетские глаза.

«Если хотите, я могу подвезти вас и до дома»

«Спасибо большое, но шофер говорит, что скоро починит машину. Так что, если вам было бы удобно довезти меня до нее…»

«Разумеется»

В машине с ее появлением запахло фиалками и сладковатыми испарениями дождя.

«Меня зовут Игорь»

«А меня Майя. Игорь, у вас в машине можно курить?»

«Да, пожалуйста»