Девственная любовница

Я снова берусь за прут и наглядно показываю Лили, насколько она не права, что отказывается, будучи уже обнаженной чуть ли не до пупа. Однако она по-прежнему не хочет уступать, и я стегаю её, правда, не слишком сурово, по спине, плечам и рукам. Мне доставляет удовольствие видеть темные рубцы, оставляемые посвистывающим бамбуком. Она вздрагивает от каждого удара. Я уверен в том, что ей нравится быть наказуемой мужчиной. Неожиданно я разворачиваю её и, приказывая замереть в таком положении, трижды стегаю по голым ягодицам. Я задираю на ней сорочку, целиком обнажая округлый задок; девушка тихо стоит на коленях, облокотившись на диван. Я никуда не тороплюсь и медленно считаю:

– Раз, два, три!

Бедная маленькая попка получает три резких удара поперек обеих ягодиц, то есть, хотя я не говорю ей об этом, в общей сложности шесть. Я приручил девушку; она поднимается с искаженным лицом и роняет к ногам грешную сорочку. Наконец-то она оказывается стоящей передо мной нагишом, в ярком свете солнечного летнего дня. Я снова целую и ласкаю её, восхищаясь плоским животом и великолепной порослью, черной, как ночь.

Лили явно в растерянности, однако скоро я вновь заставляю её улыбнуться, обещая, что никогда не стану делать ничего для неё неожиданного.

– Я буду всегда сообщать заранее о своих желаниях и если то, что я задумал, тебе не понравится, говори мне, а уж я решу, даст тебе хозяин поблажку или нет.

Я откровенно ей объясняю, что намереваюсь сделать.

– Сначала я всю тебя оближу, а потом буду сосать, а потом ты будешь сосать у меня, пока я не разговеюсь целиком и без остатка тебе в рот. Однако я хочу сразу предупредить тебя об одной очень важной вещи. Когда я обладал тобой в первый раз, ты выплюнула мой эликсир. Для мужчины, которого любит женщина, это равносильно оскорблению. Ты должна проглотить все до последней капли и не выпускать орудие изо рта до тех пор, пока тебе ни скажут. Если ты не в состоянии выполнить того, о чем я говорю, это означает, что ты не любишь меня, поскольку что бы от меня ни исходило и каким бы грязным это ни казалось, оно не может вызывать в тебе отвращение.

– Но я не могу. У меня не получится. Может быть, я даже заболею.

– Попробуй, и если ты меня на самом деле любишь, у тебя получится.

Теперь я тоже уже был обнажен. Я обнял девушку, словно ребенка. Она была легкой, как перышко. Я поднял её, пока её тело ни оказалось на уровне моего подбородка, и изо всех сил отбросил на постель. Трудно передать прелесть её голенького тельца, неуклюже падающего на простыни.

Вскоре мы уже сплелись на одеяле, и я не могу описать всех наших поцелуев, ласк и объятий. Я лизал лицо девушки, посасывал её шейку, соски и щекотал языком подмышки, в то время как её живот, пупок и бедра тянулись за своей долей поцелуев к моему жаждущему рту. Она повизгивала от удовольствия и скоро не то заворковала, как горлица, не то замурлыкала, как котенок. Я перевернул Лили на живот, и через несколько мгновений её затылок, плечи, позвоночник, поясница и попка увлажнились моей слюной. Я захотел просунуть язык между округлыми ягодицами, однако она мне этого не позволила. К тому моменту я был чересчур возбужден и лишен сил, чтобы настоять на своём. Поэтому я просто лег на девушку, сделал вид, будто совокупляюсь, и почувствовал, как кончик моего дротика постепенно проникает внутрь.

– Ой, мне больно внизу. Наверху было приятно.

– Тогда возьмись за него сама и вставь туда, куда тебе хочется.

Она положила головку прямо на свой чувственный бутон, и я осторожно начал движение, потирая набухшим концом её клитор. Это ей понравилось. Я сказал, что женщина может получать удовольствие, когда её берут в задний проход. Позволит ли она мне проделать то же и с ней? Она ответила утвердительно и без колебаний. Я предупредил, что в первый раз будет больно.

– Как жаль, что все, происходящее впервые, причиняет боль!

Она повернулась ко мне ягодицами, предлагая их с нежным взглядом.

– Я должен полизать тебя там, чтобы сделать дырочку влажной.

– Нет! Не надо!

Тогда я смочил слюной свою стрелу и начал вводить её толчками между пышных щечек.

– Вы неправильно делаете! – воскликнула она.

– Руководи сама, Лили.

Она послушалась, и я вошел одним рывком.

– Ох! – жалобно взвизгнула девушка. – Больно! Мне так больно, папочка!

При этих словах меня охватил прилив жалости. Какое малодушие, подумал я, вот так содомировать мою доверчивую малышку! Я отказался от своего замысла и мой орган заметно потерял твердость.

– Попробуйте ещё, – сказала Лили и снова взялась за мое орудие. – О, да вы недостаточно возбуждены!

Я не стал говорить, что пришло мне на ум. Не сознался я в этом и позже. С тех пор я часто думал о том, чтобы предостеречь её от предоставления своего анусика в распоряжение мужчины, однако постоянно забывал это сделать. Боюсь, что когда она прочтет эту книгу, будет уже слишком поздно.

Я устал и покрылся испариной, однако желание по-прежнему не покидало меня. Я отдохнул и преподал Лили небольшой урок по искусству руковождения, показывая, как нужно держать мужской ствол, как двигать кистью, медленно или быстро, и тому подобное. Она оказалась смышленой ученицей.

Потом она встала, чтобы заняться волосами, и, вынув гребешки и заколки, распустила свои длинные пряди, которые упали черными потоками ниже её тоненькой талии.

Она подняла бамбуковый прут и принялась поддразнивать меня, нанося по поему распростертому на постели телу легкие удары. Я вскочил и хотел было выхватить у неё прут, однако задача оказалась невыполнимой. Я гонялся за девушкой по всей комнате, представляя собой, должно быть, весьма комичное зрелище: полунапряженный член, болтающаяся на бегу мошонка. Когда я уже готов был схватить её, Лили прыгала на постель и соскакивала с другой стороны, так что ложе всегда оказывалось между нами. Задыхаясь, я, в конце концов, лег и холодно заметил:

– До чего же противно видеть, как молоденькая леди совершенно голая прыгает по комнате! Лили, и тебе не стыдно?

Она поняла мои слова буквально и бросилась надевать сорочку.

– Конечно, я же голая! Я совсем забыла!

И она села на диван, стараясь прикрыть киску. Вскоре я снова избавил девушку от сорочки и в который раз заключил в свои объятья.

Затем я серьезно взялся за неё, перекатывая из стороны в сторону, а она тем временем ощупывала мое копье и теребила придатки так, как я её только что научил. Я не просил её трогать меня, пока я буду её сосать. Она делала это по собственной прихоти. Я открыл губы затененной щелки и внимательно осмотрел её снаружи и изнутри. Она была маленькая и розовая, довольно узкая и тоненькая внутри. Влагалище явно никогда не отрывалось. Лили была истинной девственницей. Она кончила, и некоторое время мы просто отдыхали.

– Теперь вы! – сказала она.

– Как?

– Как хотите!

Я раздвинул ноги и поставил девушку на колени между моими разведенными в стороны бедрами. Она наклонила голову и заглотнула своего дружка. Несколько подсказок, и вот уже она сосет меня, как профессионалка. Её большой рот и чувственные, полные губы говорили о том, что она рождена для того, чтобы всю жизнь сосать мужские орудия. Я подложил под её щеки ладони и задержал голову, медленно пронзая и оставляя теплый рот и поясняя, что совершаю с ней соитие низменным и неестественным образом.

Затем я извлек член из её ротика и велел сосать только мошонку, одновременно щекоча кончиком языка напряженный ствол. Пока Лили занималась маленькими оливками в мешочке, я тер свой увлажненный орган о её пылающие щеки и рассуждал о том, что в один прекрасный день могу кончить на её лицо, на волосы, короче говоря, на неё всю, пока каждый уголок её тела ни будет испачкан мною. Слушая эти сальности, девушка крайне возбудилась и взялась за порученное с новыми силами. Я просунул бедро между её ног и стал тереть им бороздку. В конце концов, я почувствовал, что не могу больше выносить прикосновений её языка. Я взял её голову и стал двигаться сам, продолжая беседовать с Лили самым отвратительным образом, когда разразилась буря; девушка щекотала языком мой член до тех пор, пока я ни отпихнул её.

Подняв глаза, она сказала очень авторитетным и серьезным тоном:

– Вот видите, ничего не осталось!

Я похвалил её, и она робко попросила меня позволить ей выпить воды. Я милостиво согласился, и тогда сладострастная весталка стала умолять позволить ей пососать меня ещё! Ей это понравилось!

Было пять часов. Мы находились в комнате с без четверти три. Я был совершенно разбит и до сих пор не успел упаковать вещи к завтрашнему отъезду. Мы целовались и пылко прощались.

Лили обнаружила неподдельную ревность и все пыталась заставить меня рассказать о других женщинах, желая, вероятно, услышать о моей любовнице. Она не верила тому, что я собираюсь отправиться в Лямалу один. Сказала, что будет писать мне каждый день, чтобы я о ней не забывал. Я не должен был вступать ни в какие любовные связи с женщинами, однако она позволила мне иногда проводить с ними ночи, поскольку считала, что мне это необходимо. Она сказала, что ей безразлично, скольких женщин я имел до сих пор, однако новых соперниц она не потерпит.

Дома она не сможет получать ответы на свои письма, поскольку её непременно выдаст почтовый штемпель. Тогда я договорился с ней о том, что буду подписывать письма инициалами и слать их в адрес почтового отделения на рю де Страсбур, что рядом с Восточным вокзалом. Ей никак невозможно было ездить в Париж без подходящего повода, однако часто родители могли неожиданно послать её туда за чем-нибудь, но тогда ей надлежало вернуться следующим же поездом. В таких случаях она могла бы зайти на почту.

Квартира на рю де Ляйпциг не слишком её заботила. Шалунья была не прочь, чтобы я сам снял какое-нибудь местечко, где она могла бы хранить peignoir[27 - peignoir /фр./ – пеньюар] и т.д.

Теперь она была полностью одета и призналась, что беседа со мной сделала её совсем мокрой. Я проверил. Под внешними губами, которые были очень большими и волосатыми, обнаружилось удивительное количество влаги, однако, поскольку смыкались они идеально плотно, снаружи было совершенно сухо.

Я рассказал ей о "французских письмах". Она не знала, что это такое.

– Почему бы вам ни достать их, тогда вы могли бы владеть мной всецело, не опасаясь оставить меня в интересном положении?

"Почему бы вам" было любимым выражением Лили, однако я знал, что не могу на него полагаться.