Дело побежденного бронтозавра

– Не исключаю, – отвечал Загорский. – Однако для них еще важнее понимать, на что эта броня способна. Например, инженерные сооружения Порт-Артура, который сейчас героически выдерживает обстрелы японских военных кораблей, рассчитывались на отражение двухсотсорокамиллиметровых снарядов. Артиллерия же императора Муцухито уже обладает двухсотвосьмидесятимиллиметровыми мортирами. Легко догадаться, что это может значить для нас…

Его превосходительство сердито забарабанил пальцами по столу, но ничего не сказал.

– Кроме того, – безжалостно продолжал Загорский, – внутрь своих набалдашников Носов засыпа?л и образцы новейших русских взрывчатых веществ, которые, разумеется, потом тоже попадали в руки японских шпионов.

– Хотел бы я знать, чем только занимается наша доблестная жандармерия?! – патрон, кажется, пришел в необыкновенное раздражение. – Почему она не ищет шпионов и почему обязанности жандармов должны выполнять дипломаты?

Отвечать на этот вопрос Загорский не стал, справедливо сочтя его риторическим, а вернулся к рассказу о Носове. Взяв хитрого пролетария с поличным, Нестор Васильевич довольно легко вытряс из него имя нанимателя. Им оказался скромный сотрудник пароходной компании Константин Петрович Камакуров, он же Кэндзо Камакура. Вот так они с Ганцзалином оказались в гостях у Камакуры-сенсея. Причем подгадали, чтобы его самого в квартире в этот момент не было…

* * *

Все это Нестор Васильевич рассказал патрону, но, разумеется, не стал пересказывать японцу. И не потому даже, что не собирался посвящать шпиона в детали русского сыска, а потому, что их с Камакурой разговор был неожиданно прерван.

В прихожей раздался стук туфелек, и в кабинет Камакуры-сенсея вбежала барышня в белом подвенечном платье. Через фату поблескивали черные как смоль глаза.

– Цыпленочек, – закричала она, – ты, надеюсь, не забыл, что у нас сегодня венчание?

Но, увидев Загорского и Ганцзалина, осеклась и захлопала ресницами.

– Костя, – проговорила она с легким сомнением, – кто эти господа?

Однако Костя, он же Камакура-сенсей, вместо ответа вскочил со стула и совершил гигантский прыжок в сторону барышни. Спустя мгновение он уже стоял у нее за спиной, крепко обхватив за талию и приставив к горлу короткий узкий нож. Сорванная и скомканная фата белела у ног девушки. Глаза ее заволокло страхом, маленький красный рот был беспомощно приоткрыт.

– Не подходить! – рявкнул Камакура. – Сидеть на месте – ири убью!

Статский советник переглянулся с помощником.

– Я не шучу, – в голосе японца послышалось что-то змеиное. Барышня вскрикнула, и по шее ее медленно потекла тонкая алая струйка.

– Я так понимаю, господин Камакура, это и есть ваша невеста, Анастасия Алабышева? – не теряя самообладания, осведомился статский советник.

– Что здесь происходит? – онемевшие губы барышни еле двигались, голос звучал совсем слабо, казалось, она вот-вот лишится чувств.

– Морчать! – рявкнул японец, и та испуганно умолкла.

Загорский кивнул: да, теперь он видит со всей определенностью, что это его невеста. Правда, в этот раз она зашла в гости к жениху в крайне неподходящий момент. Наверняка мадемуазель Алабышева знает, что видеть жениха перед свадьбой – дурная примета. Лично он, Загорский, считает приметы грубым суеверием. Однако, к сожалению, некоторые из них все-таки иногда сбываются…

Пока он говорил, Ганцзалин медленно опустил правую руку, так что в ладонь ему из рукава скользнул метательный нож. Каким бы незаметным ни было это движение, японец уловил его.

– Ты, китаец! Сидеть, не двигаться, – заревел он в неистовстве. – Я убью ее, убью!

Помощник бросил на хозяина быстрый взгляд, тот отрицательно покачал головой. Ганцзалин, секунду помедлив, сложил руки на груди.

– Вот так, – кивнул головой Камакура-сан. – Теперь давайте сюда мой писторет! Быстро!

По губам Загорского скользнула удивленная улыбка. Они с Ганцзалином, конечно, гуманисты, но не самоубийцы же. Как только он получит пистолет, их жизнь не будет стоить и ломаного гроша. Нет уж, единственное, что они могут ему пообещать, так это не нападать первыми…

– Я убью ее! – зарычал японец, не дослушав.

Нестор Васильевич отвечал, что это уже целиком и полностью будет на его совести. Мадемуазель Алабышева – невеста господина Камакуры, так что он волен делать с ней все, что захочет. Правда, пока он всего-навсего вражеский шпион, и в худшем случае ему грозит тюремный срок. Если же он убьет русскую подданную, вина его будет отягощена многократно. Так что он, Загорский, настоятельно не советует Камакуре-сенсею обагрять руки кровью барышни. Тем более что необходимости в этом никакой нет. Ведь прямо сейчас его никто не держит, и он может совершенно спокойно покинуть дом.

– Как – покинуть? – разъяренный Ганцзалин повернулся к Загорскому. – Мы его что, отпустим?!

Нестор Васильевич вздохнул и смиренно развел руками: ничего другого им не остается. Камакура оказался ловчее их, надо уметь проигрывать с достоинством.

Пока они переговаривались, японец с величайшим подозрением переводил взгляд с Загорского на Ганцзалина и обратно, не зная, как поступить. Наконец он все-таки решился: не отпуская барышню и по-прежнему держа у ее горла нож, он попятился к выходу из комнаты. Не прошло, однако, и пары секунд, как они оба с грохотом повалились на пол. Звякнул выпавший из руки Камакуры нож, в воздухе повисли яростные японские ругательства. Камакура барахтался на полу, запутавшись в белом платье невесты, та, придавив его сверху, кричала, панически размахивая руками.

– Вот это я и называю предвидением, – повернулся Загорский к Ганцзалину. – Слишком длинный шлейф у платья – это раз. Слишком высокий порог в кабинете – это два. Они просто не могли не упасть…

Глава вторая. Товарищ поляк

Легкая пролетка стремительно подкатила к дому, в котором располагалась московская квартира Нестора Васильевича, и встала как вкопанная. Тротуар тут был усыпан сухой золотой листвой от начавших желтеть деревьев, налетавший от Москвы-реки ветер поднимал ее и закручивал в маленькие огненные вихри.

Из подъезда появилась внушительная фигура Артура Ивановича Киршнера. Дворецкий легко нес два увесистых саквояжа – серый и коричневый. За ним налегке следовали Загорский и Ганцзалин.

Уложив багаж в пролетку, Киршнер подождал, пока туда же усядутся хозяин с помощником, и вернулся на тротуар. Кучер дернул вожжи, и пролетка, ускоряясь, покатила прочь. Киршнер проводил ее печальным взором и не двинулся с места, пока экипаж не растаял вдали.

– Каждый раз одно и то же, – сказал Ганцзалин, морщась. – Прощается с нами так, как будто видит в последний раз…

Загорский, сидевший на сиденье рядом с помощником, только плечами пожал. Как знать, может быть, Артур Иванович и прав. Все-таки они едут не куда-нибудь, а прямиком на театр военных действий. Оттуда вполне можно и не вернуться.

– Ну, сейчас ладно, – нехотя согласился китаец, – сейчас война. А до этого что? Или мы каждый раз на войну едем?

Загорский посмотрел на Ганцзалина с интересом. Пожалуй, он прав. Говоря высоким штилем, они ведь все время на войне. Независимо от того, чем именно они заняты – раскрытием заговоров, борьбой с уголовным миром, поиском шпионов, – все это, выражаясь высоким слогом, война. Война порядка и гармонии с хаосом и уничтожением.

– И Киршнер это понимает? – ухмыльнулся помощник.

Может быть, и не понимает, но наверняка чувствует. Он по меньшей мере чувствует возможные последствия такой войны. Если старый хозяин сгинет, искать нового сейчас будет довольно затруднительно.

– В конце концов, Киршнер просто мог по-человечески к нам привязаться, – заключил Загорский.

– К вам привязаться, – уточнил Ганцзалин, – к вам. Меня он терпеть не может, только с виду приветливый. Как говорится, в морду кормит калачом, а в спину лупит кирпичом.

Нестор Васильевич укорил помощника, заметив, что тот слишком подозрительно относится к людям. Тот отвечал, что люди это вполне заслужили. Пусть-ка сначала добьются его доверия, а там уж видно будет.

Тут он прервался, почувствовав, что пролетка остановилась и как-то странно завибрировала.

– Н-но! Не балуй! – услышали они испуганный голос возницы.

Седоки ощутили, что пролетка явственно накренилась. Загорский глянул вперед и увидел, что впряженная в экипаж гнедая лошадь ведет себя очень странно. Сначала ее забила судорога, потом животное присело на задние ноги и стало заваливаться набок. Вместе с лошадью начала медленно валиться набок и пролетка.

– Н-но, холера! – в панике кричал кучер, но никакая брань на бедную кобылу, разумеется, подействовать не могла.

В одно мгновение статский советник и Ганцзалин выпрыгнули из экипажа. Китаец, едва коснувшись ногами твердой поверхности, железной рукой выдернул возницу из его сиденья и ссадил на землю. Это случилось очень вовремя, потому что в следующую секунду пролетка с грохотом завалилась набок.

– Да чтоб тебя! – кричал перепуганный кучер. – Что же это, люди добрые?!

– Похоже на эпилепсию, – заметил Нестор Васильевич. – Давай-ка, братец, распрягай лошадь, иначе она себя в судорогах покалечит.