Дело побежденного бронтозавра

Но гнедая тряслась и билась, и возница боялся даже близко к ней подступиться. Пришлось за дело взяться Ганцзалину. Пока Загорский удерживал лошадь за голову, прикрывая ей глаза, помощник споро освободил ее от упряжи и, натужась, рванул пролетку в сторону, чтобы животное не разбилось об оглобли.

Ноги у кобылы вытянулись, голова запрокинулась назад, зрачки расширились, а глаза почти что вывалились из орбит. Дышала она теперь шумно, прерывисто, челюсти непроизвольно двигались, на губах пузырилась пена.

Загорский, продолжая держать лошадь за голову, что-то тихонько ей приговаривал на ухо и с силой жал на какие-то точки на шее. Прошло несколько минут, и животное стало успокаиваться. Наконец по телу лошади прошла длинная судорога, и она замерла.

– Господи, – побелел извозчик, – никак, околела…

Загорский ласково похлопал гнедую, подул ей в морду.

– Ничего, – сказал, – сейчас поднимется.

Лошадь, словно услышав его, сделала слабую попытку встать на ноги и тут же повалилась наземь. В глазах ее отразился ужас, она жалобно заржала.

– Ну-ну, ничего, милая, не бойся, – успокаивающе заговорил Нестор Васильевич. – Это всего-навсего приступ, сейчас будет легче. Ты просто потеряла много сил, испугалась. Отдохни минутку, и попробуем встать снова.

Он уговаривал животное так, как будто перед ним была не лошадь, а человек. И, как ни удивительно, но, кажется, кобыла его поняла. Минуту-другую она лежала неподвижно, только бока ходили ходуном. Потом дыхание ее постепенно выровнялось, она открыла глаза и снова попыталась подняться. В этот раз попытка оказалась удачной. Не без труда она встала на ноги и стояла теперь, слегка вздрагивая и кося на Загорского испуганным взглядом.

– Есть у тебя сахар или другое какое лакомство? – спросил Нестор Васильевич у лихача.

Тот засуетился: а как же! И сахарок есть, и морковка, сейчас, сейчас… Он покопался в карманах и, выудив оттуда кусок пиленого сахара, передал статскому советнику. Тот протянул сахар лошади на открытой ладони. Та деликатно подхватила сладкий кусочек большими теплыми губами.

– Ну вот, – сказал Нестор Васильевич кучеру, – вот уже и лучше. Ты уж, братец, сегодня не утруждай ее больше, пусть отдохнет твоя скотинка.

Тот с готовностью закивал: само собой, пусть отдохнет. Вот только… не знают ли господа хорошие, что это за напасть такая с животиной приключилась? Загорский пожал плечами – трудно сказать, может быть, эпилепсия. Раньше что-то подобное с ней бывало?

– Да как сказать, – замялся возница, – может, и бывало, мне неизвестно. Я ведь ее только две недели как купил.

Нестор Васильевич нахмурился. Как бы то ни было, на самотек дело пускать нельзя. Лошадь надо обязательно проверить, сводить ее к ветеринару, пусть посмотрит, что с ней и как.

– К ветинару, – закряхтел кучер, – да ведь к ветинару, поди, денег стоит.

Загорский кивнул: стоит. Да только ведь лошадь эта – его кормилица. Не будет она здоровой, на что он сам жить станет?

– Да ежели она так всякий раз биться будет, проще уже ее татарам на колбасу отдать, – сказал какой-то потрепанный зевака; их десяток столпилось сейчас вокруг опрокинутого экипажа, и все с большим интересом следили за ходом беседы.

– Это тебя надо на колбасу, – отвечал ему Ганцзалин, – причем не откладывая дела в долгий ящик.

Вид у него при этом сделался настолько свирепый, что зевака поспешил ретироваться. Нестор Васильевич тем временем дал вознице пять рублей, велел сводить лошадь к ветеринару и купить лекарства, которые тот пропишет.

– Вряд ли это врожденное, – сказал он, имея в виду приступ. – Лошадь молодая, но взрослая. Вероятнее всего, последствия какой-то травмы. Будем надеяться, что все обойдется.

С этими словами они с Ганцзалином подхватили свои саквояжи и стали высматривать другого извозчика. Помощник поглядывал на часы и с каждой секундой становился все более хмурым.

– Что с тобой? – спросил Нестор Васильевич.

– Да лошадь эта, будь она неладна! – с досадой отвечал тот. – На поезд теперь опоздаем из-за нее.

Загорский ответил небольшой тирадой, суть которой сводилась к тому, что если они опоздают на поезд, то, значит, так предначертано судьбой. Не говоря уже о том, что нынче из Москвы до Владивостока поезда ходят по нескольку раз в день. Опоздают на этот поезд – сядут на следующий, и нечего портить себе печенку, переживая из-за всяких пустяков. Чугунка[2 - Чугункой в те времена обычно называли железную дорогу.] от них никуда не убежит.

Ганцзалин скорчил рожу, но возражать все-таки не решился.

* * *

В конце концов, вышло так, как и предсказывал Нестор Васильевич. На свой поезд они опоздали, однако сели на следующий. Начальник вокзала, посмотрев предписание, выданное Загорскому, взял под козырек и тут же устроил им билеты в спальный вагон прямого сообщения, то есть в двухместное купе – так, чтобы никто их не побеспокоил.

Проводник проверил выданные им буроватые картонки и с легким поклоном пригласил войти в вагон. Поезд у них был не обычный пассажирный, а смешанный: к нему прицеплялись военные вагоны, где ехали отправляемые на фронт части.

– Хорошо быть важными птицами, – ворчал Ганцзалин, втаскивая саквояжи в поезд – хозяин хотел сдать их в багажный вагон, но помощник был категорически против. – Перед вами всюду – красная дорожка. А были бы вы, например, не статским советником, а надворным, или даже титулярным, что было бы?

– Титулярного советника на фронт с таким заданием не пошлют, – негромко отвечал Загорский, на всякий случай выглянув в коридор и только потом закрывая двери купе.

Ехали они первым классом, в их купе был огромный мягкий диван с поднимавшейся спинкой, которая трансформировалась в полку для второго пассажира. Напротив дивана стояло кресло, на стене висело зеркало, а посредине располагался столик, застеленный белоснежной скатертью, на котором помещалась лампа с абажуром. Для восхождения на верхнюю полку имелась даже вмонтированная лесенка. Освещалось купе газовым рожком, причем, если верить инструкции, пассажиры могли «разобщить внутренность фонаря от внутренности вагона», то есть, попросту говоря, сами выключить свет.

– Нам повезло, – заметил Загорский, – нам достался вагон от сибирского экспресса.

– И какая разница с другими? – полюбопытствовал Ганцзалин.

Разница, во-первых, была в бо?льшем комфорте. Во-вторых, по словам статского советника, это был бронированный вагон. Крыша его оказалась обшита медными листами, а нижняя часть вагона и вовсе была пуленепробиваемая, из металла толщиной до полудюйма.

– Итак, что у нас за задание? – негромко спросил Ганцзалин, когда они наконец уселись, и он исследовал темно-зеленые стены купе на предмет наличия в них дырок, к которым могло бы приложиться чье-нибудь любопытное ухо.

– Задание, брат, особенное, – вздохнул Нестор Васильевич. – И особенность его состоит в том, что никакого определенного задания у нас нет.

Говоря так, статский советник почти не лукавил: задание действительно было несколько расплывчатым…

* * *

– Ну а чего же вы хотите, мой дорогой: контрразведка у нас пребывает в младенческом состоянии, – вздохнул патрон, глядя на Нестора Васильевича с такой печалью, как будто это Загорский был виноват, что контрразведка российская все никак не вылезет из подгузников. – До последнего времени ей занимались все кто угодно, начиная от нашего родного Министерства иностранных дел и заканчивая Военно-морским флотом. В 1903 году, как вы, конечно, знаете, при Главном штабе по инициативе военного министра генерала Куропаткина было создано так называемое разведочное отделение…

Про разведочное отделение Загорский, разумеется, слышал, но до сих пор удивлялся, зачем этому органу дали такое странное название.

– Конспирация, – развел руками тайный советник. – Чтобы враги не догадались… Впрочем, глупые названия у нас – это еще меньшее из зол. Настоящей бедой стал подход к этому делу. У нас контрразведку до последнего времени и вовсе в грош не ставили. Кто-то из иностранцев заметил, что контрразведку русские у себя завели исключительно из соображений приличия – везде есть, ну и у нас пусть будет. Как, знаете, человек, не умеющий играть ни на одном инструменте, все же ставит у себя в гостиной рояль – чтобы прослыть персоной изысканной и просвещенной.

Об экспериментальном характере русской контрразведки яснее всего свидетельствовало ее начальство. Главой контрразведки Генштаба стал бывший жандармский ротмистр Лавров, которому ради такого случая присвоили звание полковника. Работало вновь созданное учреждение в основном в Петербурге, и главной его заботой считалось сохранение военной тайны.

При начале войны с японцами стало ясно, что так называемое разведочное отделение Генштаба просто не в состоянии справляться с многократно возросшими обязанностями. Уже в разгар военных действий, после того как русские войска стали нести крупные потери от японцев, при Особом отделе департамента полиции была создана еще одна структура – Отделение по розыску о международном шпионстве во главе с господами Комиссаровым и Манасевичем-Мануйловым.

– Но если Комиссаров до этого хотя бы служил жандармским ротмистром, то кто такой Мануйлов, ума не приложу, – раздраженно продолжал тайный советник.

Загорский заметил, что он слышал про Мануйлова: тот работал журналистом в Париже, был российским агентом влияния.

– Я знаю, кто такой Мануйлов, – отмахнулся патрон, – но ничего не знаю о его деловых качествах. Таким важным делом, как контрразведка, посылают заниматься людей случайных, выражаясь армейским языком, пороху не нюхавших. И все только потому, что завели у нас контрразведку для блезиру. А между тем российские войска, ведущие бои в Маньчжурии и Китае, задыхаются сейчас от происков японских шпионов. Половина наших военных неудач – да что половина, добрых три четверти – происходит из-за плохой работы контрразведки. Я лично настоял, чтобы на театр военных действий отослали полевых жандармов. Но и они не справляются с наплывом разведчиков. Судя по тому, что нам сюда доносят, там чуть ли не каждый второй – японский шпион. При этом шпионят, разумеется, не только японцы, но и местные жители – китайцы и корейцы, которых либо подкупили, либо запугали. И сладить со всем этим сбродом без настоящей, а не бумажной контрразведки нет никакой возможности…

– Вы, Николай Гаврилович, предлагаете мне организовать деятельность русской контрразведки на театре военных действий? – удивился Нестор Васильевич.

Тайный советник закряхтел.

– Не буквально организовать, – сказал он с некоторой досадой, – у нас и полномочий таких нет – там ведь всем командуют военные. Но, может быть, на месте, исходя из опыта, вам удастся определить некоторые принципы, которыми сможет руководствоваться контрразведка в борьбе с японским шпионажем и диверсиями. Вы же знаток всей этой азиатчины, следовательно, вам и карты в руки.