Дело побежденного бронтозавра

Хотя Ганцзалин и Нестор Васильевич ранее видели эту барышню всего только раз, да и то совсем в другом костюме, они безошибочно ее узнали. Ниспадавшие из-под охотничьей шляпки глянцево-черные волосы, круглое лицо, большие темные миндалевидные глаза, чуть вздернутый очаровательный носик, слегка припухлые губы, с которых вот-вот должна была сорваться улыбка, газовый шарфик на шее, который, судя по всему, прикрывал недавно полученный порез. На них глядела невеста Камакуры-сенсея – в этом не могло быть никакого сомнения. К слову сказать, за спиной у нее маячил тот самый шатен, которого Ганцзалин заподозрил в шпионаже в пользу неизвестно какой державы.

Увидев Загорского, мадемуазель Алабышева, так и не ставшая госпожой Камакуровой, захлопала ресницами. На губах у нее возникла неуверенная улыбка, она на миг застыла на месте, видимо не зная, как поступить. Шатен выглянул из-за ее спины и внимательно осмотрел вагон-ресторан, видимо пытаясь понять, что ее так обеспокоило.

– Похоже, мы своим появлением поставили барышню в неудобное положение, – тихонько проговорил статский советник.

– Это она нас поставила, – пробурчал Ганцзалин. – Лично я никуда отсюда не уйду, пока не поужинаю.

– Благородный муж не должен стеснять даму, – с легким укором заметил статский советник.

– Благородный муж объелся груш, – парировал помощник. – Это во-первых. А во-вторых, Конфуций много говорил о мужчинах, но мало о дамах. Он говорил, что женщина – это низкий человек: если приблизишь ее, она сядет тебе на голову.

– Конфуций был сыном своего патриархального времени, – вздохнул Нестор Васильевич. – Сегодня, я думаю, он бы изменил свое мнение о женщинах.

– Ничего бы он не изменил, – возразил китаец. – Может, высказывался бы поосторожнее. Кому охота, чтобы бешеная феминистка ткнула тебя зонтиком в глаз?

Статский советник начал было говорить, что у Ганцзалина устаревшее представление о феминистках и об их бешенстве, но тут же и умолк. Стало ясно, что барышня Алабышева решила все же подойти к их столику. Возле нее ужом вился официант, пытавшийся сказать, что мест пока нет и лучше бы барышне прийти чуть позже, но она шла вперед решительно, словно и вовсе его не замечала. Спутник ее, которому, очевидно, официант надоел, просто отодвинул того в сторону и шел следом за барышней.

– Здравствуйте, господа, – сказала мадемуазель Алабышева, подходя к столику.

Загорский поднялся из-за стола и поприветствовал ее самым сердечным образом. Ганцзалин лишь привстал со своего места и скроил физиономию, которую при известном усилии воображения можно было бы счесть любезной.

Загорский тем временем перевел взгляд на спутника барышни. Теперь можно было рассмотреть его во всех подробностях. Это был мужчина лет тридцати, светлый шатен, роста скорее среднего, чем высокого, бритый, но с небольшими бачками, голубыми с поволокой глазами, прямым носом и тонкими, как будто все время поджатыми губами. Одет он был в штатское, но выправка выдавала в нем военного.

Алабышева представила его Загорскому как своего старинного друга, Павла Петровича Белоусова.

– А это вот господин Загорский, он спас мне жизнь, – несколько сбивчиво заявила Алабышева.

– Ей-богу, Анастасия Михайловна, вы преувеличиваете мои скромные заслуги, – засмеялся статский советник, подавая руку Белоусову.

Китайцу показалось, что, когда Алабышева назвала фамилию статского советника, глаза нового знакомого как-то странно вспыхнули. Правда, они тут же и погасли, так что вполне возможно, что он ошибся. Впрочем, некоторая видимая настороженность в повадке Белоусова все же сохранялась.

Нестор Васильевич с присущим ему дружелюбием пригласил Алабышеву и ее спутника присоединиться к нему и его помощнику. Снова позвали официанта, уточнили заказ, и наконец пришло время светских разговоров.

Выразив искреннее восхищение не по-сентябрьски теплой погодой, статский советник поинтересовался, какими судьбами оказалась мадемуазель Алабышева в поезде, следующем в военный Владивосток.

– Надеюсь, вы не завербовались сестрой милосердия, – сказал он озабоченно, – нынче это весьма опасное занятие, хоть и весьма патриотическое.

Барышня и спутник ее обменялись молниеносными взглядами, которых, похоже, статский советник ухитрился не заметить.

– Нет, – отвечала Анастасия Михайловна, – на такой решительный шаг моего патриотизма недостало. Я, собственно, и не во Владивосток еду, а в родное поместье, в Уфу.

– А господин Белоусов, очевидно, вас сопровождает, – благожелательно подсказал Нестор Васильевич.

Алабышева неожиданно улыбнулась. Она знает, о чем думает Загорский: только-только расстроилась ее свадьба, а с ней рядом уже новый кавалер. Не слишком ли быстрая смена караула? Однако все это лишь видимость. На самом деле, как уже говорилось, они с Павлом Петровичем всего лишь старинные друзья…

– Ну, откровенно говоря, я хотел быть для Анастасии Михайловны чем-то большим, чем просто друг, – с улыбкой проговорил Белоусов. – Но, увы, я не в ее вкусе. Вероятно, я слишком брутален и недостаточно похож на японца.

– Ах, Павел, перестаньте! – Алабышева хлопнула его по руке и принужденно засмеялась.

Ганцзалин посмотрел на хозяина, и Загорский в глазах его прочел: а этот Белоусов неплохо ведет свою игру. Нестор Васильевич слегка поднял брови – хорошо бы еще знать, что это за игра такая.

– Ну а вы, господин статский советник, для чего едете во Владивосток – по личным делам или по службе? – полюбопытствовал Белоусов.

– Я не говорил, что еду во Владивосток, – заметил статский советник, – но догадка ваша верна: мы с помощником едем именно туда, причем по делам служебным.

– И в каком же качестве вы туда направляетесь? – Вид у Белоусова был самый простодушный.

Алабышева метнула быстрый испуганный взгляд на Загорского.

– Я дипломат, – любезно отвечал Нестор Васильевич.

– Вот как? – удивился Белоусов. – Я-то полагал, что, когда говорят пушки, дипломаты молчат.

– Это не совсем так, – покачал головой Загорский. – Просто, когда говорят пушки, голос дипломатии не так хорошо слышен. Однако, уверяю вас, он становится очень весомым – особенно когда положение на фронте делается тяжелым. Настоящее занятие дипломата именно в том и состоит, чтобы заставить пушки молчать.

Белоусов покивал: да, это совершенно справедливо. Впрочем, что касается его, то он больше рассчитывает на убедительность пушек. Сейчас он проводит Анастасию Михайловну до дома и намерен сам отправиться на фронт добровольцем.

– Какова же ваша военная специальность? – полюбопытствовал Нестор Васильевич.

– Я инженер, – отвечал Белоусов, – эта специальность универсальная.

– Тогда вас, скорее всего, отправят в Порт-Артур, – заметил Загорский. – Сейчас инженеры нужны там не меньше, чем артиллеристы. А может быть, и больше.

Белоусов кивнул. Он слышал, что укрепления в Порт-Артуре не в лучшем состоянии. Ими уже после начала боевых действий всерьез занялись инженер Рашевский и генерал Кондратенко. Однако за несколько месяцев все равно не сделаешь то, что требует по меньшей мере нескольких лет. Кроме того, Порт-Артур – в тесной осаде, и пробраться туда через японские полчища совершенно невозможно.

– Опыт подсказывает мне, что для человека, поставившего перед собой по-настоящему большую цель, невозможного мало, – улыбнулся Загорский.

Беседа продолжалась под оливье, ростбиф и ветчину.

– Как тут уютно! – воскликнула мадемуазель Алабышева, осматривая вагон-ресторан. – Ни за что не подумаешь, что где-то далеко идет война.

Мужчины промолчали, один только Ганцзалин заметил, что война идет не так уж и далеко – всего через две недели езды они окажутся на театре военных действий.

– А что вы будете делать во Владивостоке? – поинтересовалась Алабышева. – Неужели войдете в сношение с японцами?

Загорский коротко заметил, что, если понадобится прекратить войну, он войдет в сношение хоть с самим чертом. Однако все дело в том, что в конфликте, кроме Японии и России, есть и другие заинтересованные стороны, с которыми, вероятно, и придется иметь дело.

– Что же это за стороны такие? – с любопытством осведомилась Анастасия Михайловна.

– С нашей стороны – Франция, с японской – Британия и Соединенные Штаты, – отвечал статский советник. – Правда, от Франции нам тут толку как от козла молока, ну, разве что моральная поддержка. Все-таки она слишком далеко от места событий.

Белоусов удивился: а Америка и Британия не слишком далеко?

– Видимо, недостаточно, – мрачно сказал Загорский. – Дальность тут определяется не расстоянием, а готовностью вмешаться в конфликт. Так вот, у англосаксов такая готовность имеется, а у наших друзей-галлов – нет. К тому же еще до начала войны французы заявили, что наш с ними союз относится только к европейским делам. Хотя, конечно, усилением Японии они тоже недовольны.

– А немцы? – с интересом спросил Белоусов. – Чью сторону занимают немцы?

Статский советник отвечал, что, насколько можно судить по газетам, в Германии на этот счет нет единого мнения. Формально она соблюдает нейтралитет. Говорят, правда, что император Вильгельм Второй благоволит России и пишет своему «кузену Ники» письма поддержки…