Антология. Достояние Российской словесности 2024. Том 5

За мною по пятам я-тень. От дома к дому —
шуршащий отзвук шин, как воинский разъезд.
Мне всё равно куда, к тому или другому.
И вскакиваю вмиг в случившийся подъезд.
И нет меня уже ни в улице, ни в доме.
Я – в вечности. Гудит гигантская толпа.
И требует на суд всех возражений, кроме
какого-то во всём виновного клопа.
И нет среди людей, кого б он ни обидел.
От самых от начал. От сотворенья дней.
Все слышали о нём, хотя никто не видел.
И оттого желанье сумрачней и злей.
То посмеялся Бес, то Щучий Бог, то годы
подменят время, сходное едва.
И двинется народ в неверие. Народы!
Крепясь не показать кулак из рукава…
И всякий раз, когда в Египте или Риме
вдруг воспалялась предпротестная тропа,
взметались люди при любом «прижиме»
искать в обмане тайного клопа.
То – Герцог, то – Король, вовремя оно…
То – самозванец-плебс, то крот-функционер,
всё было, как всегда… Но чтоб – КОРОНА,
венчающая праздники химер…
Похоже, прагматизму всех милей —
могущественный скептик ВОДОЛЕЙ!

Письмо добровольца войны между севером и югом своему другу…

Через час я уйду. Добровольцем в четыре утра.
На Медовое поле. У станции. За переправой.
Под ногой августовски тяжёлые травы
упадут. Жеребёнок заржёт у костра
где-то там, по дороге на Милфорд. Быть может,
в одну сторону будет дорога. Пусть так.
Жизнь прекрасна. И всё же
без свободы не стоит она и пятак.
Даже медный пятак… От Степана
слышал дед мой под Нью-Орлеаном
про пятак и свободу… Рязанский Степан,
крепостной, тоже дрался за Нью-Орлеан
вместе с дедом. И в каждом бою
бился и за свободу свою…
Англичан, будто стылых ворон,
истреблял он… посланцев корон
разноликих. В краю, где кроны забыты,
потому что на всех языках и наречьях – ярмо…
Дед был ранен, когда из укрытья, взглянув на убитых,
этот русский сказал, что не смеет никто
обращаться с людьми, как дерьмо…
Нет, не смеет никто, как дерьмо…
И потом дед всегда повторял слово в слово,
добавляя к тому: «Это я говорю, старый Билл,
что не смеет никто на Земле, чёрт возьми,
как дерьмо, обращаться с людьми!»

Фрагменты стихотворной повести «Дорога без конца»

О победе князя Александра Невского на Чудском озере

Снега закатно жёлты и красны.
Конь то и дело рвёт вперёд поводья.
Вчера – мороз. Сегодня – половодье,
плывущее по краешку весны…
Чьи это в день плывущие снега,
а ночью, под копытом – треск морозный?
Зимы? Весны? Чей этот синий звёздный
простор, вдруг разомкнувший берега?
Зимы? Весны? Победы? Пораженья?
Кому-то к радости. Себе – к беде.
Спаси и сохрани от униженья —
сказал ли князь, услышал? По воде
шли люди вдаль. Навстречу из заката
церквушка выплыла. Откуда-то, бог весть, —
сорока. Стрекотнула и куда-то
вдаль понесла свою добычу-весть
над лесом тёмно-синим да лиловым.
Вперёд. Не захватило б вороньё.
Не тронули бы весть недобрым словом.
Но, шапки сняв, уж слушали её.
Кто – обернувшись, кто – вполоборота
туда, где звук. И каждый, всех не счесть,
узнал его. Звук, слышанный без счёта,
звук, поглотивший вдруг сорочью весть,
звук-благовест. Над лесом, над закатом
плыл он, весны невидимый гонец,
дня двадцать пятого… – Медведь встаёт, ребята, —
вдруг пролетело в март. – Зиме конец!
– Медведь, медведь, – зашевелилось снова.
– Быть немцу биту, – мчалось по рядам, —
коль Мишка встал. И не было у слова
конца – лишь перепляс по всем ладам.
Лишь – пересмех, да перегляд, да шутка —
Уж обомнёт медведь ему бока.
Намнёт уже… а дальше – прибаутка,
что б не ходил за тем издалека.
Да помнил от восхода до заката.
А там опять – пока придёт восход,
что на Руси любого супостата
отворотят от самых от ворот