Антология. Достояние Российской словесности 2024. Том 5

ко всему, что вокруг. Что имеет названье…
И – надежду. Надежду куда-то дойти…
Уходили по льду. За семь вёрст уходили.
Кто не шёл, тот валился пути поперёк.
Или – вдоль. Как придётся. И стыли, и стыли,
принимая копьё как последний упрёк…

«Уж скоро день споткнётся на бегу…»

Уж скоро день споткнётся на бегу
о чей-то вскрик, обронённый невольно.
И прежде чем подхватит колокольня
его, застынут кони на снегу,
чтобы потом и вдруг, и бестолково,
куснув горячим зубом хрусткий снег,
сквозь косину, в проёме врат тесовых
увидеть сани. В санях – человек…
И – бабы, следом, редкими шажками…
Юродивый в лохмотьях. Тоже тут…
Идут сквозь косину, не зная сами
о ней. Да и зачем вообще идут…
к саням. К кому-то длинному, большому.
Он в них едва вместился, знать, не мал.
Зачем идут? Зачем идём к другому
мы, люди, если даже тот не звал?
Ещё? Уже? Кто это знает? Может,
обида или боль сомкнула рот.
Идём к другому, потому что кожей
вдруг чувствуем, что он не позовёт…
Не позовут ни сомкнутые веки,
ни белизна бескровного лица,
ни сила, что ещё в том человеке
была, хоть не до красного словца
той силе было… И не бросить взгляда,
ни слова ей не вымолвить сейчас.
И длинный крик пронзит стоявших рядом —
юродивый вдруг вскрикнет. Он не раз,
вдруг понимая всё, когда молчали
другие, еле сдерживая ком,
знал то, чего они ещё не знали
и по чему заголосят потом…

Как ярок свет

Как ярок свет. Слепит как никогда.
Идёт паром средь тысяч солнц, и дали
безоблачны. И прошлое едва ли
догонит, распростившись навсегда.
Идёт паром вперёд. Идёт – туда…
Мне – не туда. Мне по пути – обратно.
И солнце, отражённое стократно,
единственным вдруг станет. И вода
его отпустит в полумрак каминный.
Туда, где Бинц… и – вечные ветра.
И сенбернар, свидетель ночи длинной,
распахнутой в «сегодня» из «вчера».
И – необъятность дня, и тайна ночи,
и разноцветье крыш, и чувств река.
И – тихий шёпот потаённых строчек —
остаться до последнего звонка…
Прибоя натиск. Рокот непокоя,
дневные, неприкаянные сны.
И что-то неизбывное, земное
придёт, тебя увидев со спины.
И смолкнет тишина на полуслове.
И я своё вязанье отложу.
И трепетнёт мгновенье – лещ в прилове…
И ты – «Не уходи!» – «Не ухожу!..»

«И расступились берега…»

И расступились берега,
как расступаются туманы.
И острова, и океаны
открылись. Радуги дуга
зажгла, как зажигают свечи
мгновения и вглубь, и вширь.
И вечным в нём противоречьем
в долине не зацвёл имбирь.
И не возникло натяженье
между «возможно» и «уже».
И резким самовыраженьем
вдруг вспыхнул свет на этаже.
И в ожиданье близкой бури
умолк в долине чей-то плач
о нецветении в лазури,
восторженной, как пёстрый мяч.
И о пронзившем вдруг решенье
понять, уж если не простить
невещий сон, невдохновенье,
что можно только отпустить
туда, где тайна, где туманы,
где линий странная игра.
Где острова и океаны,
и – лунный свет
как из ведра…

«Уйти, пока молчат колокола…»

Уйти, пока молчат колокола,