Оценить:
 Рейтинг: 0

Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

Год написания книги
2019
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 176 >>
На страницу:
5 из 176
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Тут нельзя не вспомнить о сомнамбулизме венецианской живописи[58 - Millard Meiss. Sleep in Venice. Ancient Myths and Renaissance Proclivities // Proceedings of the American Philosophical Society. Vol. 110. №. 5 (1966), P. 348–382; Ипполитов А. Только Венеция: Образы Италии XXI. М., 2014. С. 201–202.] и о том, сколько раз тема сна, снящегося города и спящего города появится на страницах нашей антологии, доходя до заумного лепета, в котором «плы-сонно-лыли в ка-глубоналах Веневодеции» читатели эпохи футуризма[59 - «Венеция» попадает в рекламную глоссолалию «железобетонной поэмы» Василия Каменского «Цирк», чистоту «венецианского лазория, морями и солнцами омытого сразу» поминал Маяковский. Итальянские же футуристы не любили пассеистскую Венецию, прославляли будущее ее затопление – в «Футуристской речи венецианцам» Маринетти выкрикивал: «Так именно, о, венецианцы, мы пели, плясали и смеялись перед агонией острова Филы, погибшего, как старая крыса, благодаря Ассуанской плотине, этой мышеловке с электрическими дверцами, посредством которой футуристский гений Англии овладевает священными бегущими водами Нила». Продолжением футуристической атаки явилась к концу века книга друга Че Гевары, левого французского философа Режиса Дебре: Rеgis Debray. Against Venice. Translated from the French by John Howe. London, 2002.]. Вот и Блок, выслушав мандельштамовскую «Веницейскую жизнь», решил: «Его стихи возникают из снов – очень своеобразных, лежащих в областях искусства только». Два сна, сон беспечный и сон дурной, хранятся в кладовой памяти читателей, чтобы столкнуться в момент встречи русского стиха со сновидческим городом:

И вот Венеция:
не тысячью огней
и не зеркальным львом,
а поворотом
канала черного,
и ни одно окно
не светится в ночи,
и рядом – ни души.

Сон давнишний какой-то,
сон неуютный, недужный,
хищно внедрившийся
в сон искрометный,
жемчужный[60 - Стратановский С. Стихи, написанные в Италии // Звезда. 2001. № 6. С. 54.].

Венеция: исторический путеводитель

Поедем, я готов.

    Пушкин

Не развалится твоя Венеция в два-то дня.

    Достоевский

Остановились над рекой и поглядели

на лунную полосу и лодку с балалайкой:

– Венеция, – прошептала Козлова.

– «Венеция э Наполи», – ответила Суслова и, помолчав, сказала тихо и мечтательно:

– Когда горел кооператив, загорелись духи, и так хорошо пахло…

    Добычин

Когда я был в Венеции, в день святого Марка, – захотелось мне посмотреть на гребные гонки. И так мне грустно было от этих гонок!

    Вен. Ерофеев

1

Расстояние между Санкт-Петербургом и Венецией составляет по прямой 2004 километра; между Москвой и Венецией – 2104 километра; за время, на которое падает действие нашей антологии, между 1880?ми и 1970?ми годами, оно оставалось в принципе неизменным (если не считать возможной утруски – в прямом смысле – на несколько сантиметров из?за сейсмической активности в Ломбардии и Трентино). Между тем подвижные препоны, воздвигавшиеся на этом пути за сто без малого лет, меняли статус дороги от легкой комфортной прогулки до почти непреодолимого, исполненного тревог и трудностей путешествия. Классический маршрут русского экскурсанта в Венецию лежал через Варшаву и Вену по железной дороге (он не утратил значения и поныне), но он был не единственным: как мы увидим далее, сюда прибывали и круизным лайнером, и на мотоциклетке, а со второй половины ХХ века и по воздуху. Поездка требовала подготовки: надобно было получить паспорт, приобрести билет, собрать багаж; в какой-то момент прочие хлопоты были заслонены изобилием требовавшихся разрешений и виз (число которых колебалось от нуля до шести по мере отвердевания разделяющих нас государственных границ); по независящим от вояжеров обстоятельствам суша делалась вдруг непроницаемой, отчего последняя возможная дорога, как в доисторические времена, проходила по морю. В доставке имярека из Северной Венеции в Единственную участвовали – без преувеличения – сотни людей, от железнодорожной обслуги до менялы на приграничной станции. Сцепление этих самосовершенствовавшихся, но склонных к сбою механизмов, стоящих между зарождением мечты о путешествии и прощальным бокалом кьянти на Stazione di Venezia Santa Lucia, и составляет предмет нашего рассказа. Иные из этапов этого пути документированы куда как скупо; другие, напротив, известны нам в деталях почти чрезмерных; все это поневоле лишит повествование плавности. Впрочем, как писал родоначальник жанра, «для чего же и Путешественнику не простить некоторых бездельных подробностей? Человек в дорожном платье, с посохом в руке, с котомкою за плечами не обязан говорить с осторожною разборчивостью какого-нибудь Придворного, окруженного такими же Придворными, или Профессора, сидящего в Шпанском парике на больших, ученых креслах»[61 - Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. Л., 1984. С. 393.].

2

Как и многие другие сюжеты русской жизни, поездка за рубеж начиналась с визита в полицейский участок. Желающий получить заграничный паспорт должен был представить туда прошение, исполненное по следующей форме:

В (такое-то) Полицейское Управление, такого-то (звание, имя, отчество, фамилия и полный адрес просителя).

ПРОШЕНИЕ

Имея намерение выехать за границу и представляя при сем 1) вид на жительство 2) ………… покорнейше прошу выдать мне установленное ст. 165 уст. о пасп. (изд. 1903 г.) удостоверение о неимении со стороны полиции препятствий к выдаче мне заграничного паспорта 19… года… дня.

(Подпись)[62 - О паспортах заграничных, пропуске через границу и пограничных сообщениях. Раздел второй устава о паспортах. Составил Л. М. Роговин. СПб., 1909. С. 61. Вся формальная сторона вопроса излагается в этой главе по настоящему источнику.]

На бланк прошения нужно было приклеить две марки гербового сбора по 75 копеек (тариф менялся, но незначительно) – это был обычный для России способ взимания государственной пошлины. Для некоторых категорий граждан требовалось представить дополнительные бумаги, но, в принципе, этот этап был, по сути, простой формальностью: если податель не находился в розыске или не был обременен участием в значительной тяжбе, то разрешение он получал. Простота этой процедуры вызывала даже некоторое недоумение у политически небезупречных соискателей: «Я был удивлен, как легко было получить заграничный паспорт. Утром я сделал заявление о выдаче мне паспорта в полицейском участке, где был прописан. Сначала мне было сказано, чтобы я пришел за паспортом вечером, но когда вынули мою регистрационную карточку, то она оказалась красного цвета. Тогда мне предложили зайти на другой день»[63 - Постников С. П. Мои литературные воспоминания (К истории одного журнала) // Дойков Ю. С. П. Постников. Материалы к биографии (1883–1965). Архангельск, 2010. С. 11.]. В крупных городах лицо, постоянно проживающее по одному адресу, могло послать в участок дворника (который заодно и свидетельствовал его личность), что требовало небольшой мзды, но экономило время. Полученное свидетельство об условной благонадежности было действительно от трех до семи дней (в разных губерниях по-разному), отчего надо было, не мешкая, переходить собственно к получению паспорта.

Он выдавался в канцелярии губернатора (формально это была прерогатива генерал-губернаторов, но на практике это никогда не выполнялось), причем гражданин имел право затребовать его не только там, где был прописан, но и в любой губернии, в которой имел право жительства – более того, для совсем уж рассеянных пассажиров, обнаруживших при приближении к порту в Либаве, что они забыли выправить паспорт, его можно было получить прямо там на месте (впрочем, это было единственным таким пунктом в империи). На получение паспорта имели право все граждане, но в определенных случаях возникали дополнительные обременения: так, не поощрялся выезд лиц, не достигших двадцати лет (за исключением юношей купеческого звания, отправляющихся ради практики в заграничные коммерческие учреждения): на самом деле простой справки о необходимости лечения или желательном образовании было достаточно, чтобы трудность эту преодолеть, – но нужно было нотариально заверенное разрешение от родителей. По особой форме паспорта оформлялись паломникам, следующим в Иерусалим или на Афон. Отдельно рассматривались бумаги жителей приграничных мест, многократно пересекающих границу по служебным или семейным надобностям. Военнослужащим требовалось особенное разрешение от собственного начальства.

Все прочие лица должны были обратиться в канцелярию губернатора, имея при себе следующие бумаги:

1. Внутренний паспорт (он обычно оставался на хранении в канцелярии до возвращения путешественника из?за границы).

2. Справку, полученную в полицейском участке.

3. Прошение, украшенное одной 75-копеечной маркой гербового сбора.

Если дети не были вписаны во внутренний паспорт, но должны были отправляться за границу вместе с просителем, нужно было взять с собой их метрические свидетельства.

Заграничные паспорта выдавались бесплатно лишь трем категориям граждан, очерченным довольно причудливо: а) едущим за границу по правительственному заданию; б) выпускникам русских училищ торгового мореплавания, отплывающим на коммерческих судах; в) членам Императорского Санкт-Петербургского и Невского яхт-клубов, а также членам экипажей их яхт. Всем остальным надлежало оплатить за каждый паспорт три раздельных сбора: 50 копеек в доход казны за печатание бланка паспорта (по странной прихотливости российского устройства от этого платежа были избавлены калмыки, трухмены и «сибирские инородцы», каковых, впрочем, в Венецию ездило немного); 9 рублей 50 копеек на пополнение «инвалидного капитала» (т. е. в доход комитета, пекущегося об увечных военнослужащих и членах семей убитых на войне) и 5 рублей в пользу российского общества Красного Креста.

Таким образом, заграничный паспорт на всю семью (супруги, путешествующие вместе, могли обойтись одним документом) обходился в 17 рублей 25 копеек – не слишком значительная сумма на фоне прочих расходов на путешествие. В сложных и сомнительных случаях можно было прибегнуть к услугам ходатая, который брал 35–40 рублей за паспорт, но избавлял от необходимости личного присутствия и гарантировал сугубую лояльность проверяющих. Впрочем, многие обходились без паспорта вовсе – по статистике 1909 года[64 - Ю. А. Н. Иммиграция в С.-А. Соединенные Штаты в 1908 г. и эмиграция из России // Вестник финансов. 1909. № 16. С. 119.], существенная часть эмигрантов, покидающих Россию, делала это нелегально, не уведомляя государство вовсе – благодаря исключительной, даже по меркам начала ХХ века, проницаемости его границ. Способствовал этому и размер штрафа за незаконное пересечение границы, составлявший более чем скромные 15 рублей.

Другим, вполне процветавшим, способом обойти формальности были поездки по чужому паспорту: поскольку фотография еще не вошла в бюрократический обиход, для путешественника важно было примерно соответствовать возрасту (и, конечно, полу) владельца документа, чтобы беспрепятственно им воспользоваться. Так, М. О. Гершензон, собиравшийся ради ученых занятий в Германию и призывавший к себе мать из Одессы, советовал:

Теперь, мамаша, Вы должны начать хлопоты насчет паспорта. Я уеду за границу конечно до 1-го июня, а Вы можете приехать ко мне когда захотите, т. е. и до отъезда детей на лиман. От заезда теперь домой удерживают меня как климатические, так и материальные условия. Я думаю проехать прямо в Берлин и, пробыв там недолго, отправиться куда-нибудь на юг, вероятно в Гейдельберг; потом я выеду Вам навстречу, мамаша, до русской границы, а осенью отвезу Вас домой и останусь на время в Одессе. Во всяком случае, Вы должны теперь же начать дело о паспорте. [Не пожалейте нескольких рублей и съездите в Бендеры.] Я думаю, что лучше всего было бы сделать так. В Одессе наверное есть какой-нибудь еврей – специалист по паспортной части; пусть дядя Иось отыщет такого человека, и Вы условьтесь с ним, чтобы он добыл Вам вид на жительство. Это обойдется рублей в 25, но Вы будете избавлены от большой возни[65 - Письмо М. О. Гершензона к матери от 24 марта 1897 г. // РГБ. Ф. 746. Карт. 18. Ед. хр. 18. Л. 25. Дядя Иось – И. Я. Цысин, одесский негоциант. Здесь и далее для документов до 1917 года принят по умолчанию старый стиль летоисчисления; иные случаи оговариваются.].

Позже, когда предложенные траты показались его экономной матери чрезмерными, он придумал еще более остроумный способ:

Насчет паспорта – имейте в виду, мамаша, что он будет Вам нужен всего на несколько минут – при проезде через границу туда и назад. Поэтому если Вам не удастся в скором времени получить свой паспорт, – возьмите паспорт матери тети Фанни; не все ли равно![66 - Письмо М. О. Гершензона к матери от 5 мая 1897 г. // РГБ. Ф. 746. Карт. 18. Ед. хр. 19. Л. 3 об. При этом следует отметить, что заграничный паспорт давался исключительно на одну поездку, так что тетя Фанни (Фаина Львовна Цысина) должна была получить ради такого случая новый документ.]

На законные же ее возражения отвечал:

Прежде всего, насчет Вашего паспорта, мамаша. Повторяю, что уже писал Вам: паспорт будет Вам нужен одну минуту – на границе; поэтому можете спокойно ехать с паспортом тети Фанни или ее матери (впрочем, годы должны быть подходящие). Во всяком случае, это отнюдь не должно служить препятствием для нашей поездки[67 - Письмо М. О. Гершензона к матери от 9 мая 1897 г. // РГБ. Ф. 746. Карт. 18. Ед. хр. 19. Л. 7.].

Сам паспорт представлял собой сшитую тетрадку из 24 страниц в глухой обложке зеленого коленкора, размером с нынешний, со скругленными углами[68 - Заграничные паспорта образцов 1890–1910?х годов весьма редки в обычных архивах, поскольку по возвращении из?за границы их нужно было сдавать в канцелярию губернатора, но тот же самый Гершензон неизвестным способом свой сберег (РГБ. Ф. 746. Карт. 13. Ед. хр. 46): далее мы описываем именно этот экземпляр.]. Заполнялся он на русском, немецком и французском языках. На первой странице значилось имя владельца (записанное им собственноручно), на следующей типографски было оттиснуто «Предъявитель сего» – далее следовали титулы и имя владельца, заполненные в канцелярии, потом опять типографски «во свидетельство чего и для свободного проезда дан сей паспорт с приложением печати»: подпись, дата, печать. На с. 4–5 все это повторялось по-немецки и по-французски. Далее (с. 6) ставилась печать об уплате пошлины. Страницы 7–14 предназначались для виз, если таковые требовались по условиям маршрута. На с. 15–16 ставились штампы о пересечении российской границы – квадратный о выезде, круглый о возвращении. Следующие два листа (с. 17–20) были снабжены перфорацией, и по правилам их должны были отрывать на границе и оставлять в архиве Отдельного корпуса пограничной стражи. На последних четырех страницах помещались выдержки из «Постановления о заграничных паспортах» и «Правил о пассажирских вещах».

Получивший паспорт гражданин должен был выехать за пределы России в течение трех месяцев (для приграничных районов – в течение трех недель); если он не успевал, то нужно было получить новый документ. Срок годности паспорта составлял пять лет; продлить его можно было в ближайшем консульстве или просто оплатить при возвращении штраф прямо на границе. Если лица, выехав в Россию по одному паспорту, намеревались возвращаться порознь, то консульство в стране назначения могло выдать им особенный вид для обратного пересечения границы.

Дополнительно к указанным выше расходам нужно было оплатить сбор с выезжающих за границу: за каждый паспорт, невзирая на число поименованных в нем лиц, вносилось по 10 рублей за каждое полугодие предполагаемого пребывания их за границей; естественно, большинство путешественников укладывались в минимальный срок.

3

Источниковедение, касающееся обыденной жизни партикулярных лиц, устроено парадоксально: лучше всего документированы обстоятельства встречи личности с государством – от регистрации новорожденного до полицейской слежки (так что главнейшим союзником грядущего историка становится жандарм). Эпизоды, составляющие собственно частную жизнь, делаются достоянием эпистолярия или мемуаров в том количестве, в каком позволяет это установившаяся иерархия их значимости, из?за чего обширнейшие области бытия оказываются незафиксированными. Из нескольких десятков, если не сотен исторических лиц, чьи поездки в Италию известны нам в больших или меньших деталях, практически все переживали обязательную процедуру сборов в дорогу; вероятно, многие из них, движимые педантизмом, составляли списки необходимых вещей, но лишь один из этих перечней дошел до нас в неповрежденном виде.

19 марта 1890 года И. Ф. Анненский обратился к директору санкт-петербургской гимназии Гуревича, где он тогда преподавал, с ходатайством о предоставлении отпуска «на заграничную поездку сроком по 1-ое Сентября 1890 года»[69 - См.: Анненский И. Ф. Письма. Т. 1. 1879–1905. СПб., 2007. С. 62–63 (коммент. А. И. Червякова).]. 18 апреля разрешение было получено; 23 мая ему был выдан заграничный паспорт. Вероятно, одним из последних дней мая должен быть датирован следующий документ:
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 176 >>
На страницу:
5 из 176