Сборщик душ

Ага, понятно. То есть понятно, что вижу я теперь с трудом. Изумительно яркая была вспышка, господин Кукол, что да, то да. Как я уже говорил, это очень древний сундук… вернее, был очень древний сундук, и расплавленный замок сильно снижает его историческую ценность. Боюсь, мне придется потребовать компенсации в размере, скажем, десяти, нет, двенадцати гольдеров этого города – и ни в коем случае не этих ваших фальшивых монеток. И я запрещаю вам рыться в моих бумагах… ну да, я накрыл их сверху старым плащом, чтобы защитить от сырости, что тут такого? Запах, надо думать, идет от пергамента, на котором выросла ядовитая плесень, или от неправильно выскобленной телячьей кожи – я вообще-то на разных материалах пишу. Я как раз сейчас работаю над очень важным текстом и, представьте себе, нуждаюсь в покое и одиночестве, так что прошу вас…

Труп?!! Где труп? Труп какой-то старухи? Понятия не имею, как он мог туда попасть. Вероятно, это какой-то сложный розыгрыш с вашей стороны, да? Постановочная шутка, так сказать? Я стражу позову! Помогите! Помогите! На по-о-о-омо-о-о-о-ощь!

Судя по отсутствию кляпа, удавки и прочих специальных приспособлений, страже вы уже заплатили? Подобная предусмотрительность свидетельствует о том, что передо мною люди… хорошо, человек и кукла… не чуждые материальной выгоде. А ведь у меня есть недурной капиталец, и я охотно заплачу вам уместную сумму, чтобы все это происшествие осталось строго между мной и вами. Скажем, двадцать гольдеров? Нет? Пятьдесят? Сто гольдеров! Это все, что у меня есть, возьмите и оставьте меня в покое…

Сумка у нее под ногами? Какая сумка? Ах, эта! С бронзовыми застежками, как видите, категорически не тронутыми мною. Да не убивал я ее, она сама умерла, во сне, она старая! Ну, я и сунул ее в сундук, пусть полежит немного, а то мало ли что, неприятностей не оберешься. И сумку тоже, глядите, корона все еще там. Я спрятал ее, чтобы уберечь других от соблазна!

Что? Конечно, я не надевал ее! Да как вы смеете предполагать такое! Я ношу циркуль и наугольник[1 - Циркуль и наугольник составляют традиционную эмблему масонства. – Примеч. ред.]! «Люди превыше богов» – вот мое кредо. Истинному человеку такая корона ни к чему. Забирайте ее и катитесь, я не стану подавать на вас жалобу. Это против моих принципов, но я не буду мешать другому стать богом, и вам уж в любом случае помешать не могу.

Вы не желаете становиться богом, сэр рыцарь? А вы, мастер Кукол… что вы там вытворяете со своей колдовской иглой? Да-да, на этот раз я закрою глаза, но эта корона обладает огромной художественной ценностью…

О, я бы ни за что не поверил, если бы не увидел все своими глазами. Испортить такую прекрасную вещь, пусть даже запятнанную… злым волшебством. Но, полагаю, ваши дела здесь на сем завершаются? Позвольте проводить вас до двери и, поверьте, больше мы не увидимся.

Еще одна игла, мастер Кукол? Зачем вам еще одна игла, скажите на милость? Корона уничтожена, древняя богиня мертва, все уже хорошо в этом лучшем из миров, или, по крайней мере, будет, когда меня оставят в покое!

Как? Да говорю же вам, я ни за что не стал бы надевать эту корону! Какие еще признаки… я вас не понимаю… энергистические усики?.. незаконное вторжение сущностей?.. тарабарщина какая-то, по мне, так полный бред. Я чрезвычайно расстроен. Мне нужно выпить. Давайте я принесу бутылочку, и мы разопьем ее на посошок по случаю вашего отъезда… ай, вот это было действительно больно и совершенно, абсолютно не нужно. Мы же здесь все друзья, правда?

Да, признаю, я человек странный. Я собираю всякие странности, древнюю бижутерию и все такое. Возможно, я чуть-чуть прикоснулся короной себе ко лбу, но ничего не случилось, ничего особенного, да и откуда вы вообще знаете? Говорю вам, никакой я не бог, я просто человек, совершенно безобидный, я всего лишь…

Примечание автора

С «Человеком, который хотел быть королем» Редьярда Киплинга я, как и многие другие, сперва познакомился в киноверсии. Этот фильм Джона Хьюстона мне очень понравился. Подозреваю, правда, мне понравилась бы любая картина, в которой снялись одновременно и Майкл Кейн, и Шон Коннери, но два таких великолепных актера в действительно хорошем фильме по изумительному рассказу – что может быть лучше? Когда Тим и Мелисса рассказали мне о замысле антологии, я сразу же задумался, каким авторам мне бы хотелось воздать дань уважения, и, конечно, Киплинг оказался в их числе. Возможно, потому, что, когда его книги перешли в общественное достояние и стали выходить огромными тиражами, я как раз работал в книжном магазине. Одно прочно связалось у меня с другим: мне до сих пор иногда снится в кошмарах, что внезапно выпустили несколько десятков новых изданий «Книги джунглей» – и все их привезли к нам.

Как только я окончательно решил нанести визит вежливости «Человеку, который хотел быть королем», сразу встал вопрос о двух главных персонажах. Кто будут мои ребята, мои Пичи Карнеган и Дэниэл Древотт? И, недолго думая, я решил использовать свой любимый дуэт – сэра Герварда и его кукольного приятеля, мастера Фитца. Третий основной персонаж – разумеется, сам Киплинг, который в оригинале ведет повествование от первого лица. Но я недавно перечитывал один свой текст еще университетских времен (в сборнике рассказов «Точка зрения», изданном Джеймсом Моффетом и Кеннетом Макэлхини) и под его влиянием решил повернуть историю немного по-другому и подать ее как «подслушанный» актерский монолог, в котором идет речь о двух сбежавших богинях, а мы, читатели, оказываемся свидетелями событий, разворачивающихся одновременно и в прошлом, и в настоящем.

Веретено и дева

Нил Гейман

К владениям королевы эта страна была ближе всех – если считать по прямой, как летит ворона. Да только даже вороны туда не летали. Границей между двумя землями служил высокий горный кряж, который не одолела бы ни ворона, ни человек. Горы эти считались совершенно неприступными.

Немало предприимчивых торговцев (что по ту сторону гор, что по эту) подзуживали местных жителей разведать тропу через перевал, которая – если б ее вдруг и вправду разведали – озолотила бы всякого. Доримарские шелка доставляли бы в Канселер за несколько недель, самое большее месяцев, но уж никак не лет. Однако тропы такой не существовало в природе – вот в чем беда, и хотя у двух королевств имелась общая граница, никто никогда не переходил ее – ни оттуда сюда, ни туда отсюда.

Даже гномы, суровые, выносливые гномы, в которых магии не меньше, чем мяса и костей, не могли одолеть перевал.

Впрочем, гномы это проблемой не считали. Они через горы не переваливали. Они проходили низом.

Трое гномов пробирались темными подгорными тропами, да так проворно и ловко, словно их не трое было, а один.

– Скорее! Скорее! – бормотал арьергард. – Нужно купить ей в Доримаре самого что ни на есть первостатейного шелку. Если не поторопимся, все распродадут, придется брать не первый сорт, а… ну, второй.

– Да знаем мы, знаем! – отозвался авангард. – И еще мы купим корзинку, чтобы шелк было в чем назад нести. Чтобы чистым остался, чтоб ни единой пылинки не село.

Гном, что шел посередке, ничего не сказал. Он крепко сжимал в руках камень (только б не уронить, не потерять!) и видел только его, и только о нем и думал. Камень тот был рубин, вырубленный из скалы наживую, размером с куриное яйцо. Если огранить его да оправить, за такой и королевство дадут, а не то что лучшего доримарского шелку.

Гномам бы и в голову не пришло дарить молодой королеве что-то выкопанное прямиком из земли, пусть даже и своими руками. Нет, слишком просто, слишком банально. Дальняя дорога – вот что делает подарок по-настоящему волшебным. Так они, гномы, по крайней мере, думали.

Королева тем утром пробудилась рано.

– Еще неделя, – сказала она вслух. – Еще одна неделя от сего дня, и я выйду замуж.

Интересно, подумала она, каково это – выйти замуж?

Немного неправдоподобно и вместе с тем чересчур окончательно. Если жизнь состоит из череды выборов, рассуждала она, тут-то жизни и придет конец: через неделю никакого выбора не останется. Королева будет править своим народом. Заведет детей. Может быть, умрет родами… а, может, старухой или на поле брани. Но все равно дорога неизбежно приведет в могилу – шаг за шагом, вздох за вздохом.

На лугу под стенами замка уже стучали плотники, сколачивая трибуны, чтобы народ ее мог поглядеть, как она сочетается браком. Каждый удар молотка звучал глухо, будто билось огромное сердце.

Трое гномов выбрались из норы под речным обрывом и живо вскарабкались наверх, на луговину – раз, два, три. Влезли на гранитный выступ, распрямились, попрыгали, потянулись и припустили бод-рой рысцой к кучке приземистых домиков, что звалась деревенькой Гифф, – а точней говоря, к деревенскому трактиру.

Трактирщик с гномами дружил. Для него они припасли бутылочку канселерского – богатого, сладкого, темно-рубинового, совсем непохожего на местное пойло, кислое и бледное. Так они делали в каждый свой визит. За это трактирщик гномов кормил и наставлял на путь истинный – то есть дорогу показывал и советом помогал.

Трактирщик, с бородою кустистой и рыжей, будто лисий растрепанный хвост, грудью широкий, что твоя бочка, торчал в общей зале за стойкой. Утро только занималось; раньше на гномьей памяти зала в такой час всегда стояла пустая, но сейчас за столиками сидело десятка три человек, и особо счастливым никто почему-то не выглядел.

Вот так и получилось, что гномы, полагая тишком просочиться в трактир, очутились под прицелом сразу тридцати взглядов.

– Господин наш хороший Лисовин! – провозгласил тот гном, что повыше.

– А, ребята! – сказал трактирщик, который честно полагал прибывших мальчишками, хотя лет им на деле сравнялось вчетверо, а то и впятеро больше, чем ему. – Я так понимаю, вам ведомы горные тропы. Надо бы нам смыться отсюда, да поскорее.

– А что случилось? – поинтересовался самый маленький гном.

– Сон! – каркнул пьянчуга у окна.

– Мор! – уточнила нарядно одетая дама.

– Рок! – возвестил лудильщик, и кастрюли его тревожно брякнули. – Рок грядет!

– Мы вообще-то в столицу идем, – сообщил гном повыше («повыше», впрочем, означало не выше ребенка, да и бороды у него не росло). – В столице тоже мор?

– Да не мор это, – отозвался пьянчуга, борода у которого, напротив, росла, длинная, седая и в желтых пятнах от пива. – Говорю ж вам, это сонная одурь.

– Как это сон может быть мором? – удивился самый маленький гном. Тоже, кстати, без бороды.

– Это все ведьма! – объяснил пьянчуга.

– Злая фея! – поправил его некий толстолицый посетитель.

– А я слыхала, то была чародейка, – возразила трактирная служанка.

– Да кем бы она ни была, – осадил их пьянчуга. – На день рожденья-то ее не позвали.

– Чушь это все! – перебил лудильщик. – Она бы все равно принцессу прокляла, хоть зови ее на именины, хоть нет. Она из этих, лесных ведьм, которых уже тысячу лет как к границам отогнали, – и притом из худших. С рождения прокляла малютку, чтобы та, как восемнадцать ей минет, веретеном-то палец уколола да и заснула навек.

Толстолицый вытер взмокший лоб, хотя особо жарко в зале и не было.

– Я вот слыхал, она должна была умереть, но тут явилась еще одна фея, на сей раз добрая, да и переиграла волшебную смерть на сон.

– Тоже волшебный, – добавил он на всякий случай.