Тысяча и один гром

Наверное, дед прожил настоящую жизнь. Он преодолел на своём пути столько страшных испытаний, но сумел остаться человеком большой души и пронёс эту доброту до своих последних дней. Он умер в середине очередной зимы.

И я, весной, глядя на спешащие суетливые ручьи, иногда, нет-нет, да вспоминаю деда, перебираю осколки нашего общения, словно складываю диковинный калейдоскоп. И снова слышу, как он приговаривает, обращаясь будто сразу ко всем:

«Ну вот, пережили зиму.

И хорошо».

МОКРОЕ ДЕЛО

У моего двоюродного брата Кости был ещё брат младший, по имени Глеб. И, если Костя всегда придерживался законопослушной концепции поведения[10 - Больше всего такую его концепцию характеризует хрестоматийный случай, произошедший с нами, когда мы учились в одной группе в «политехе» (тогда ОмПИ – Омский Политехнический Институт, ныне ОмГТУ – Омский Государственный Технический Университет) и на первом курсе пришли сдавать физику; у дверей кабинета толпились взволнованные студенты, кто-то спросил у нас традиционное: «Шпоры приготовили?», на что Костя ответил: «Сказали же, что нельзя».], то Глеб, с юных лет, был склонен к авантюризму.

Эта история произошла июльским погожим днём. Весело светило солнце, были выходные, и в целом, жизнь казалась приятной штукой. Мы приехали проверять резиновую лодку, которую приобрёл дядя Лёша и оставил на даче. Нашей задачей являлось накачать её и оценить ходовые качества на пруду, который был тут же, прямо за стоящим на участке домиком.

В этот момент нам стукнуло по 13 лет, Глеб, соответственно, был на два года младше.

Пока взрослые суетились по хозяйству, мы упёрли лодку на задворки, накачали и спустили на воду. Катались по двое. Пруд был не большой, но и не маленький. По берегам рос высокий камыш, который кое-где прорезали деревянные мостки, ведущие от дачных домиков, расположенных по периметру водоёма. Ходили слухи, что по весне сюда запустили карася, но рыба на удочку клевать отказывалась, поэтому любителей-рыбаков не было, и мы резвились на озерке в одиночестве.

Была наша с Глебом очередь плавать, когда проходя на лодке у отдалённых камышей, я что-то зацепил веслом. Весло спружинило, лодку развернуло.

Мы полезли руками в воду и скоро нащупали натянутую мелкоячеистую сеть.

– Ну ваще, – сказал я возмущённо.

– Они бы ещё в ванне натянули, – поддержал меня Глеб.

Мы оттолкнулись от верёвки и поплыли к месту своей дислокации.

Причалив к берегу, где скучал Костя, мы вытащили лодку на песок и принялись рассуждать про браконьеров-соседей.

– Надо сплавать, посмотреть, есть ли в сети рыба, – предложил Глеб.

– Дурак, что ли? – сказал Костя. – А если хозяева увидят?

– А че увидят-то? Мало ли кто на лодке катается.

– Да и озеро-то общее же, – поддержал я.

Поплыли.

Суетясь от страха быть замеченными, и окончательно промочив рукава рубашек, мы вроде бы нащупали в толще воды несколько запутавшихся рыб.

Выплыли.

На берегу и в окрестностях было спокойно. Приближался полдень, самое жаркое время суток.

У Глеба последнее время подозрительно горели глаза и скоро мы поняли причину этого блеска.

– Давайте эту рыбу украдём! – сказал он возбуждённым шёпотом, когда мы расселись на песке.

– Ты дурак, что ли? – сказал Костя. – А если рыбнадзор?

– Не, правда, а как ты её украдёшь-то? С сетью, что ли, вместе? – усомнился я.

– Да зачем с сетью-то? – возмутился Глеб. – Выпутаем просто рыбу!

– Хм, – сказал я, не замечая, что в моих глазах тоже появляется нехороший блеск.

– Пошли вы в баню, – сказал Костя, встал, и убрёл к дому.

– Давай, – подтолкнул меня Глеб по направлению к лодке, – Только тихо надо!

– Да учи учёного, – огрызнулся я.

Поплыли.

– Ты следи за берегом, если что свисти, – сказал Глеб, вставая на колени у борта лодки и готовясь погружаться верхней частью туловища в воду, – и за ноги меня держи!

Я, с гулко колотящимся сердцем, остался на стрёме, тревожно осматриваясь по сторонам. Глеб, булькая и отплёвываясь, копошился руками в воде.

– Ну скоро ты там? – нервно торопил его я. – Сейчас точно всыпимся же!

– Да сейчас… не выпутывается, зараза!

Вдруг мне показалось, что где-то сбоку раздаются приближающиеся голоса.

– Шухер! – шёпотом крикнул я, и схватился за вёсла, нарушив тем самым хрупкое равновесие нашей скульптурной группы.

А так как большая часть Глеба находилась вне лодки, в полном соответствии с законами физики, его ноги начали задираться вверх, стремясь вслед за остальными частями тела уйти в воду. Я в панике схватил брата за ускользающие кроссовки, другой рукой отчаянно отгребая веслом. Лодка выписывала замысловатые дугообразные фигуры, так как я грёб только с одной стороны, Глеб же, вверх ногами, наполовину торчащий из воды, булькал и молотил руками, никак не находя точку опоры.

Какое-то время мы в таком гротескном положении, поднимая тучи брызг, пытались отплыть от сети, но у нас мало что получалось. Наконец, мне, хоть и с большим трудом, но удалось затащить брата в лодку через борт. Я тут же бросил подельника, с которого лились галлоны воды, отфыркиваться на корме, а сам с остервенением заработал обоими вёслами, разгоняя наше судно до крейсерской скорости.

Причалив к нашему пятачку, мы затаились, с опаской осматривая окрестности. Но на пруду было тихо. Видимо, те голоса, что я услышал, принадлежали просто проходившим мимо дачникам. Вокруг летали беззаботные стрекозы, и царило полное полуденное умиротворение.

– Не выпутывается, – сказал Глеб, выжимая рубаху. Волосы у него намокли и торчали паклями.

– Ну че теперь сделаешь, – вздохнул я, мысленно отказываясь от мероприятия.

Но я недооценил Глеба.

– Жди здесь, – сказал он и хмуро ушёл в сторону дома.

Я пожал плечами и стал смотреть на плавунцов, снующих в воде у берега.

Минут через пять он вернулся, держа в руках две удочки.

В ответ на мой удивлённый взгляд, он сложил их под ближайшим кустом.

– Потом объясню, – сказал он таинственно, и показал зажатый в руке большой осколок от разбитой бутылки. – Вот, понял?!