Темноборец

– Почему ты меня видишь? – отчаянно прохрипел Стопарин. – Я же пришел в теле призрака!

– Потому что я тоже призрак, – ответил мужчина единственным голосом, которого Андрей боялся больше, чем голосов всех червей вместе взятых.

– Уйди! – закричал темноборец. – Давай закончим эту комедию здесь и сейчас! Ты же знаешь, что 21 июня все будет кончено! Оставь меня и подожди хоть немного!

Мужчина говорил своим шепелявым ртом, избавившись от мучающих тело вибраций. Управление его голосом больше не принадлежало червям Карпатова. Им управлял художник.

– Тебе страшно? – спросил он, пытаясь изобразить поврежденным ртом зараженного гельминтозом мужчины какую-то исковерканную эмоцию.

Андрей промолчал, но его молчание было столь же красноречивым, как недавнее молчание художника, признававшего свою призрачью сущность.

– Мне тоже, – признался художник, опуская Андрея на землю. – Ты заставил меня бояться.

– Боишься своего прирачьего компаса? – неуклюже попытался съязвить Андрей, и тут же понял свою ошибку.

Мужчина, чье тело художник использовал для диалога, сильнее сжал его горло, намереваясь сломать хребет. У Андрея перехватило дыхание. Он принялся судорожно ловить воздух, захлебываясь в потугах. Глупая смерть в двух месяцах от воскрешения Ани.

Но разве художник станет убивать темноборца? Его призрачий компас указывает на Лифт между мирами. Андрей должен воспользоваться Лифтом, чтобы художник избавил свою внематериальную частицу от удерживающего ее субстрата. Нет, Стопарин сейчас не умрет. Не сегодня.

В подтверждение этих мыслей червивый ослабил хватку и швырнул темноборца в грязь. Андрей почувствовал боль от удара о скрытый под грязью булыжник. Посмотрев на свой локоть, Стопарин убедился, что ссадин на теле призрака не осталось.

– Не вставай, – предупредил художник. – Я не боюсь смерти или бесконтрольного к ней стремления. Я боюсь предать самого себя, обесценив свое искусство. Ты справедливо заметил, что мне приходится оправдывать, как ты его называешь, призрачий компас своими художественными композициями. Вот это меня и страшит. Я потерял способность трезво судить о ценности художественного произведения. Знаешь, каково художнику, просыпающемуся каждый день с мыслью, что его талант похоронен?

Андрей молчал. Любая неосторожная фраза могла послужить провокацией. После случившегося темноборцу хотелось зашить себе рот.

– Я в отчаянии, если тебе интересно, – продолжил художник, слезливо шмыгая носом червивого. – Но на тебя я не злюсь. Я тебе благодарен. Ты открыл мне глаза на правду. Если бы не твое вмешательство, я бы и дальше мнил себя величайшим из деятелей искусства, ошибочно приписывая себе достижения, которых никогда не было. Правда всегда лучше лжи, сколь горькой бы она ни была.

– Если не злишь, тебе нет смысла мне мстить. Тогда чего ты от меня хочешь?

– Я думал над этим с момента нашего последнего разговора. Мы обсудили бы все заранее, если бы ты не противился и пустил меня в свою голову. По твоей воле, приходится разговаривать уже здесь.

– Ты знал, что я приду сюда?

– Знал. Тебя выдал Олег. Не зря же он утверждал, что вы с ним – две личности в одном теле. Когда я не смог поговорить с тобой, у меня не осталось другого выхода, кроме как разговаривать с ним.

– Призрачья солидарность? – съехидничал темноборец.

– Можешь назвать так, если хочешь, – художник выдержал театральную паузу, после чего разродился очередной устрашающе-путаной речью. – У меня созрел новый творческий план на твой счет. Ты помнишь Скрижаль Любви? Помнишь silence? Держу пари, ты помнишь также Камиллу, пожертвовавшую собой, чтобы воспользоваться Скрижалью. Это был ее love подвиг. Но я, как и ты, не припомню другое. В чем состоял твой love подвиг, позволивший тебе взять в руки Скрижаль Любви? Подвига не было, и я хочу предложить тебе его совершить.

– А как же центральная точка творчества? Про нее ты забыл? – несколько дней назад желавший избавиться от художественной сущности заточенного в свечах призрака, Андрей с надеждой взывал к ее остаткам.

– Центральная точка творчества – идея призрака, оправдывающая его стремление к смерти. Оформленная в красивый жест выжимка из биологического процесса. Композицию, о которой ты говоришь, мне придется завершить, но это отнюдь не мое творческое желание. Это навязанное призрачьим компасом устремление. Тебе же я предлагаю сделку. Ты хочешь избавиться от меня, и я дам тебе такую возможность. Мне все равно, где умирать: в стерильной лаборатории Карпатова или в грязной луже города Железнодорожный. От тебя потребуется осуществить последний экспириенс, мой заключительный творческий опыт.

– Что нужно сделать? – обреченно спросил Андрей, понимая, что выбора уже нет.

– Зайди в Углонаклонную башню, как ты и собирался.

– Что внутри?

– Внутри обитают мимфы, зараженные червями Карпатова.

– Мимфы? – переспросил Андрей.

– Не важно. Увидишь. Суть экспириенса в том, чтобы ты доказал возможность любви к самым гадким существам в Мидлплэте. К червям Карпатова. Опосредованно, через их носителя, но этого будет достаточно, чтобы успокоить мое творческое возбуждение. Сложно не будет. Все случится само.

– Я заражусь? – догадался Андрей.

– Это часть опыта. Так должно быть, – червивый мужчина поправил непроизвольно опускающуюся челюсть и указал темноборцу на дверь Углонаклонной башни. – Не заставляй меня ждать. Ты же знаешь, мне не составит труда сделать так, чтобы ты сам захотел мне помочь. Если ты сомневаешься, вспомни «Ослепшее око бессмертия». Если тебе и этого мало, подумай о том, что в твоем нынешнем теле по-прежнему сохраняется часть внематериальной частицы Олега. Если я не смогу тебя заставить, то он сможет.

– Это никакое не искусство! – воскликнул Андрей, цепляясь за последнюю возможность спастись. – Призрачий компас снова диктует тебе, что делать! Ты не хочешь дожидаться 21 июня, а твой последний экспириенс – только способ приблизить запуск Лифта между мирами!

Художник изобразил задумчивость настолько, насколько это было возможно на изможденном лице червивого. Мысли бегали по глазам, вращаясь зрачками то вправо, то влево. Андрей прав. Отказ от признания его правоты станет ложью самому себе, не имеющей ничего общего с высоким искусством.

– Капэйн! – художник выругался на родном для себя языке, а потом протянул руку Андрею, помогая ему подняться. – Да, ты прав. Ну и пусть! Противостоять призрачьему компасу не так-то и просто. Есть вещи, перед которыми лучше склонить голову, чем бороться. Во всяком случае, мой последний экспириенс будет красивым – чему бы он ни служил: искусству или призрачьим прихотям.

Последняя нить надежды оборвалась, как только художник договорил. Андрей посмотрел сначала на стекающую с тела черную грязь, а затем на такой же черный проем, зияющий в Углонаклонной башне. Капэйн! Налившиеся свинцом ноги отказывались двигаться вперед.

– Тебе нужен стимул? – спросил художник, сверля взглядом спину нерешительного темноборца.

– Опять будешь запугивать? Ни к чему! Я уже понял, что выбора у меня нет.

– Отнюдь. Я предлагаю тебе выполнить свою часть нашего договора. Можешь избавиться от меня.

Андрей болезненно усмехнулся. Недостаточный стимул ринуться в Углонаклонную башню, чтобы отдать себя на скормление червям Карпатова. Однако приятное обстоятельство. Как будто новая серия любимого сериала, показанная смертельно больному раньше премьеры. Даже если режиссер лично приедет продемонстрировать умирающему фанату свое детище, причина его приезда все равно будут важнее кинопросмотра.

Андрей достал из рюкзака свечи и выбросил их в ближайшую лужу. Художник не сопротивлялся, как и обещал. Вслед за свечами с грохотом упало на чернозем распухшее грузное тело червивого. Художник покинул сознание Карпатовских тварей, а может и вовсе убил их.

Соблазн не соблюдать свою часть договоренности был велик, как никогда. Но Андрей знал, что очередная его победа окажется мнимой, если он ослушается воли художника. Темноборец шагнул в дверной проем Углонаклонной башни.

Мимфы. Андрей вспомнил, что представляли собой существа, которых упомянул художник, и суть экспириенса стала прозрачной. Мимфы были Темными владычицами российского севера. Они представлялись чудесницами, чьи голос и тело пленяли мужчин, подчиняя их своей воле. Сначала мимф относили к колдуньям и хотели их всех истребить, но потом сочли безобидными для широких слоев населения и оставили в покое.

Не хочешь столкнуться с мимфой – не зарься на прекрасный голос и разгуливающее по улице обнаженное тело. Достаточно подумать о своей настоящей любви, чтобы избавиться от наваждения. Если ты не влюблен в женщину в романтичном смысле, подумай о матери или сестре. Существуют разные формы любви, спасительной от мимфийских чар.

Но художник не хотел, чтобы Андрей сопротивлялся желаниям мимф. Ему следовало подчиняться. В этом состоял его love подвиг и последний экспириенс.

Андрей подошел к лифту, установленному в Углонаклонной башне, и в полутьме нащупал кнопку вызова. На висевшем над лифтом табло красными буквами высветилось: «ошибка». «Не везет мне с лифтами», – подумал Андрей.

Как только глаза стали привыкать к темноте, справа от лифта темноборец разглядел винтовую лестницу. Стоило Андрею поставить ногу на первую ступеньку, до него донеслось пение завораживающих своей красотой голосов. Мимфма спускалась темноборцу навстречу.

– Куда уносят реки…

– Твои сладкие речи…

– Москва слезами кроет…

– Журчащее синее море…

Сладким пением казалось все то же вибрирование, источаемое червями Карпатова. Вибрирование на умопомрачительно сексуальных частотах. Андрей не знал, что звуковые частоты бывают сексуальными, но сегодня ему довелось в этом убедиться. Даже пораженные червями мимфы сохраняли свои познания в психоакустике. По их вокалу складывалось впечатление, что они дирижируют оркестром поющих внутри червей. Иначе откуда в бессвязных текстах появляется мелодичность и рифма?