Темноборец

– Нет! Нет! Нет!

Отрицание повторялось темноборцем, как мантра. Он хотел убедить себя сделать правильный выбор. Но какой выбор был правильным?

Аня. Андрей вспомнил встречу со своим темным «я» в гидрополисе. «Нет у тебя никакой любви! Привычка быть с ней!» – эхом прозвучало у него в голове. Какого цвета Анины волосы? Почему не получается вспомнить? Что это за барьер, который размывает воспоминания, связанные с любимой? «Люблю ли я Аню?» – спросил себя темноборец и постарался ответить честно.

Положительный ответ был бы настолько же близок к лжи, как и отрицательный. Любовь невозможно описать односложными формулировками.

Любовь, достигшая своей зрелости, – это отпечаток угасшего вальса гормонов. Любовь сродни пятну света в глазах от фотовспышки. Разница в том, что свет, источаемый вспышкой, исчезнет после ряда морганий, а свет настоящей любви погаснет тогда, когда глаза закроются насовсем. Любовь, пустившая глубокие корни, со временем становится воспоминанием о чувствах, в которых и выражается самое глубокое из всех чувств. Послевкусие, оставшееся от чего-либо зачастую важнее самого вкуса.

Любовь не имеет срока годности, и я сейчас говорю о любви, ради которой стоило бы уложить на лопатки весь мир. Как любовь может иметь срок годности, если к моменту, когда ты ее действительно познаешь, она уже становится воспоминанием, то есть продуктом с истекающим сроком годности? Этот срок истекает не для возлюбленных. Он истекает для маркетинговых компаний, которые продают любовь.

Настоящую любовь не продать. Она появляется тогда, когда ее уже нет. Поэтому нам и втюхивают с экрана гламурную любовь, подкрашенную блеском для губ и дорогостоящей тушью без черных комочков. Забота, ответственность, теплота – не товар. Поэтому и продают короткий цветочно-букетный период, первый этап зарождающейся любви.

Кому интересны взявшиеся за руки и с противными звуками целующиеся взасос беззубые старики? Они целуются не потому, что хотят вызвать тошнотворные чувства у молодежи, и даже не потому, что испытывают волнительный всплеск гормонов. Хотя второе вполне допустимо. Почему бы и нет? Но в общем и целом, они целуются потому, что в них живы воспоминания о любви, а точнее о том замечательном чувстве, которое все почему-то называют ненастоящим, – влюбленности.

Любовь – это воспоминание о влюбленности. «Любовь живет три года», – сказал писатель из параллельного Мидлплэта миру. Но три года живет влюбленность, а вот то, что после нее – любовь.

На вопрос о любви не отвечают «да» или «нет». Ответом должно послужить нечто большее – щемящее сердце воспоминание. Хэйл с ним, с цветом волос. Андрей вспомнил жизненные моменты, проведенные с Аней.

Она – абстрактная она, лишенная цвета волос, лишь фигура, скрытая в темноте, кладет ему влажную марлю на лоб. У него жар. Подхватил лихорадку. Ее влажные теплые губы целуют его в щеку. Озноб уходит, будто от колдовства.

Они смеются и бегают наперегонки. Дурачась, он шлепает ее пятерней по упругому заду. Она игриво надувает губки, но как только он принимает ее обиду всерьез, отвешивает ему щелбан по носу. Оба заливаются смехом.

Она хочет упасть в его объятия, но нарочно промахивается и падает на асфальт. Она думала, он подхватит, но он не успел. И этот вариант устраивает ее. Она жаждет заботы. А у него перехватывает дыхание. Он помогает ей подняться. Перекись, зеленка, пластырь.

– С ума сошла? Не делай так никогда больше!

– Почему? Мне понравилось.

Теперь уже надувается он. Что она себе позволяет? Играется с его чувствами? Она целует его, и он остывает, как выключенный электрический чайник.

Они стоят на набережной, наблюдая, как течет Москва-река. Размеренное течение. Водная гладь. Романтика мерцающей огнями вечерней Москвы. Солнце только скрылось за горизонтом, а фонари уже загорелись. Этот миг между естественным и искусственным освещением запомнился больше всего. Они молча смотрели на водную гладь, прогуливаясь вдоль набережной. Так продолжалось всю ночь. Фонарные отблески перемежались светом луны, отражающимся в реке. Слов не нужно, когда так красиво.

Его отец, колдун, который ее растерзает, тяжело болен. Она каждый день приходит его навестить и справляется о здоровье. Она работает в типографии и ворует там целебные для колдунов офсетные краски. Енисей Григорьевич пойдет на поправку. Она в этом уверена. Если нужно больше красок, она их добудет.

Андрей не любил Аню. Он наслаждался ее поцелуями в щеку, дурачился с ней на пару, переживал, когда она расшибала коленки и локти, брал из ее рук типографские краски для своего отца, смотрел с ней на безмятежность воды. Влюбленные смотрят еще и в одну сторону вместе, а не только друг другу в лицо.

Андрей давно перестал любить Аню в смысле влюбленности, хотя это чувство и могло повторно в нем вспыхнуть, как это бывает в молодые годы. Он любил ее в смысле любви. Этого было достаточно, чтобы пожертвовать ради Ани всем миром.

– Иван Налефтинович! – позвал Стопарин ученого, доставая из рюкзака пистолет.

Взволнованный Карпатов примчался с лаборатории. Ему сразу показалось, что Андрею нездоровится. Потом еще эти звуки блевоты, доносящиеся из туалета. Теперь темноборцу, наверное, нужна помощь.

Андрей выстрелил трижды, не произнося ни слова. Иван Налефтинович рухнул на пол, захлебываясь в собственной крови. Две пули пробили ему грудь, третья угодила в горло. Во рту ученого забулькала красная жидкость, пачкающая закрывающую лицо черную респираторную маску. Каждое из трех ранений было смертельным.

– Зачем? – успел просипеть ученый, прежде чем сдался в руки холодному дыханию смерти.

– Не хочу, чтобы Вы это видели, – ответил Андрей и дрожащей рукой нажал на красную кнопку вынутого из кармана пульта.

Поблагодарили бы, а не спрашивали «зачем», если бы знали, что произойдет дальше, господин ученый. Должно быть, умереть от пули не так болезненно, как превратиться в ядерный пепел.

Андрей достал из рюкзака Скрижали и установил их в отверстия, расположенные чуть выше бачка унитаза. Затем несколько раз нажал на нижнюю кнопку Лифта. Сел на пол и прильнул к унитазу. Вопль ледяного ужаса вырвался из его глотки.

Андрей направил пистолет на Олега и истратил на него все оставшиеся патроны. Пули прошли сквозь призрака, не оставив на нем ни царапины.

От безразличия, с которым Андрей воспринимал свои прошлые согрешения, не осталось никакого следа. На то были причины.

Стопарин мог снять с себя вину за многое, но не за это. Небесный Совет все равно выпустил бы ядерные ракеты по резервациям вампиров – настоящая у них Скрижаль или поддельная. Небесному Совету нужен был повод. Возвращение к жизни агрессивных ветеранов Эльфозных войн – байка, подтвержденная лишь словами сумасшедшего эльфийского генералиссимуса. Убитые в порту Гетеборга темноборцы – вынужденная мера. Их следовало убить, чтобы исключить возможность преследования.

Но сегодня был не тот случай. Ядерные ракеты летят на город Железнодорожный. Когда они приземлятся, Углонаклонная башня рухнет, ограничители миров отключатся, и радиоактивное облако вместе с расползающимися червями Карпатова двинется на Москву. Вина в этом целиком и полностью лежит на плечах Андрея.

Неужели Временное темноборческое правительство прислушается к единственному односложному сигналу, пришедшему из логова смертельно опасных гельминтов? Неужели им не потребуется уточнить ситуацию? Неужели они запустят ядерные ракеты из Москвы в Подмосковье, уничтожив самих себя? Если так, то Временное темноборческое правительство – худшие из глупцов.

Андрей надеялся, что его сигнал проигнорируют, но эти надежды были несбыточны. Джибли только и делал, что проверял, не пришел ли отклик с лабораторного комплекса. Он жаждал пустить в ход ракеты. Его ладони лежали подле пусковой установки, а Турий, упивающийся своей властью, потакал всем его желаниям. Обличник догадывался о последствиях изначально и пытался их минимизировать.

Минимизировать – не исключить. Потому что последствия нужны Джибли для того, чтобы поддержать себя в тонусе. А Джибли нужен Турию, чтобы тот мог, наслаждаясь дворцовым комфортом, оставаться в привычной роли правительственного шута.

Да, ему не нравится то, что он делает. Но разве многие из нас могут похвастаться тем, что им нравится их работа? День ядерного удара по Железнодорожному станет для Турия еще одним тяжелым рабочим днем, после которого он насладится теплым душем, смывая с себя кремлевскую грязь.

Вопли Андрея напоминали завывания пса, оскалившегося на луну. Он вглядывался в мертвые глаза Карпатова и хотел закрыть ему веки. Дело не в суевериях. Дело в страхе. Страхе и праведном осуждении, навеки отпечатавшихся в этих глазах.

Чем Вы думали, Иван Налефтинович, когда задавали координаты?

Скорее всего, Углонаклонной башни не было и в помине, когда Карпатов подстраховывал свои опасные исследования ядерными ракетами. А потом все забыли и о ракетах, и об ученом.

Но этого мало для его оправдания. Он оставил в ограничителях миров отверстия для ракет. Если бы их не было, Углонаклонная башня покоилась бы на своем месте, а у Андрея ничего бы не вышло. Как же Ответственность, Иван Налефтинович?

Карпатов, познавший Ответственность из Скрижали, с такой легкостью сообщил Андрею все секретные сведения, приносящие Мидлплэту лишь вред. Не познавал он никакой Ответственности! Только рассуждал о ней, молотя языком. Увидел свои параллельные жизни, но так ничего и не понял.

Наверное, Карпатов задавался тем же вопросом, что и Андрей: «Какой силой обладает Скрижаль Ответственности?», хотя и отрицал это, строя из себя престарелого мудреца. Он рассказал Андрею все, что знал о Скрижалях, червивых и Лифтах, чтобы сбросить Ответственность со своих плеч.

Исходя из логики Карпатова, Скрижаль Ответственности должна была не пустить темноборца в Лоустэйр, свершив некое колдовство. По щучьему велению, по Демиургову хотению!

Но так не бывает. Скрижаль Ответственности не обладала колдовской силой. Как верно заметил Карпатов, она была чистым листом. Ее предназначение заключалось в напоминании о том, что без Ответственности невозможны Любовь и Сила.

Андрей плакал. Следы градом катились по его щекам. Он не только принимал на себя Ответственность, но и осознавал ее. Разумные существа Мидлплэта не заслужили так много горя из-за одной только Ани. Она еще не воскресла, а Демиургова кара уже началась.

Ядерные снаряды столкнулись с землей. После нескольких оглушительно громких хлопков и проникающих через окна лаборатории вспышек света, стены лабораторного комплекса рассыпались в пыль перед глазами Андрея. Лаборатория вместе с Углонаклонной башней попали в эпицентр бомбардировки. Башня накренилась и повалилась на бок, рухнув на головы мимф и червивых.

Лифт между мирами заскрежетал и провалился под землю вместе с туалетными кабинками и унитазами. Андрей не успел почувствовать, как лопаются его глаза, загораются волосы и впиваются в кожу осколки кафеля. Он ощутил невесомость и рухнул в небытие.

– Спасибо, – прошептал Олег и с удовлетворенной улыбкой свалился замертво.

Глава 34. Кто я

Андрей очнулся, лежа на животе лицом в землю. Ровно подстриженная газонная тимофеевка щекотала нос. Свербение в ноздрях заставляло ворочаться в поисках источника света. Взгляда на солнечный диск было бы достаточно, чтобы чихнуть.

Андрей повернулся на спину, но солнца над головой не увидел. Источником света служила однородная белая материя, замещавшая собой небо. Темноборец успел нарисовать в голове ассоциации с профессиональным оборудованием для фотостудий, прежде чем облегченно чихнул. То, чем было затянуто небо, напоминало студийные отражатели света.