Камуфлет

– Вы умный человек. Не задаете неуместных вопросов, – отчеканил Ягужинский. – Затем, порядочный человек. Исполните поручение, не стараясь извлечь особой выгоды…

А еще загребать жар принято чужими руками. Победу приписать себе, а неудачу свалить на голову коллежского советника.

– Могут понадобиться сведения о князе…

Ягужинский обещал всяческое содействие и добавил:

– Взяться основательно. Любые открывшиеся улики сообщать немедленно.

Мотор замер. Полковник в штатском нажал дверную ручку:

– Завтра встретимся в шесть на этом месте. У нас трое суток. До катастрофы.

С наслаждением Родион Георгиевич глотнул горячий, но свежий воздух. Четырехколесное чудо уркнуло и исчезло вдали. А коллежский советник оказался там, где и был: около пригородного вокзала. Ворота в дачный ад встречали паровозным чадом отца семейства.

Августа 6-го дня, года 1905, около шести, полегче.

Летняя дача в Озерках

У любящего мужа два союзника – воля и терпение. Они помогли пережить не одно мгновение счастья наедине с Софьей Петровной. Драгоценная супруга умела поставить дело так, что разумный и уважаемый чиновник сыскной полиции дома оказывался виноватым болваном, при этом он, разумеется, делал все исключительно назло, чтобы только обидеть. Даже трагические события января, когда жизнь семьи оказалась под угрозой, не образумили госпожу Ванзарову. Оправившись от испуга, она крепче взялась управлять мужем. Хомут семейной жизни натер шею крепко.

Нет, жены Родион Георгиевич не боялся. Тут было другое. На допросах законы логики ставили преступнику ловушки, а перед Софьей Петровной логика оказывалась бесполезна. Меч побед, заостренный в словесных дуэлях, рассыпался в прах. От такого бессилия и старина Сократ зарыдал бы мраморными слезами. Грядущее объяснение с дражайшей половиной требовало полной мобилизации духа.

От пригородной станции нужно было пройти пешком. Ванзаров свернул на протоптанную тропинку, но тут в кустах послышался шорох. Обнимались два силуэта. Они, кажется, вальсировали. Да, любовь на природе вещь восхитительная.

Коллежский советник вежливо кашлянул.

Ему ответил шорох веток.

Родион Георгиевич отворил потихоньку калитку и вошел в летний сад, так и не решив, как приступать к делу.

На веранде властвовала Глафира. Старая нянька жены, она же стряпуха, горничная, воспитатель дочек, домашний диктатор и серый кардинал, расставляла сервиз к ужину. Порой удавалось найти верный подход к супруге, но кухарку отделяла стена глухого презрения. Всегда.

– Прекрасный вечер! – выжал из себя Родион Георгиевич.

Глафира стукнула супницей об стол:

– Вязигу астраханскую привезли?

– Не с руки было… – глава семьи подхалимски хихикнул. – Где девочки? Отчего Софьи Петровны не слыхать?

– Олю с Лелей в гости позвали, а барыня в саду.

– А что, поутру…

Исчадие ада надменно удалилось. Пришлось обождать, пока вернется с дымящимся самоваром.

– Отчего Софья Петровна сегодня в такую рань ездила в Петербург? Что за дела такие в фесть утра в город мчаться?

Глафира недобро сдвинула брови:

– Чего выдумали, барин? Раньше полудня барыня наша из кровати не вылазит. Такой вот у нас распорядок заведен, прости господи.

– Значит, с утра дома почивала?

Наградой стал взгляд: «Моя б воля – упекла бы тебя, милок, в дом умалишенных, там тебе самое место». Кухарка показала спину, не желая тратить слов на человека, загубившего судьбу ее любимого дитятки Сонечки.

Можно считать, разминка прошла как нельзя более успешно. Родион Георгиевич отдал себе приказ встать и пойти на эшафот.

Как нарочно, его встретила картина в стиле Левитана, а может, Куинджи, пес их, пачкунов, знает: под ветвями яблони, озаренными розовым солнцем, стройная фигурка нежно обвила ствол. У супруги-то возвышенное настроение, плохо дело.

Верный супруг и рта не успел открыть, как Софья Петровна оттолкнула дерево и налетела на него:

– Родион, нам надо серьезно поговорить.

Тон трагический, приветствий и поцелуев нет.

– Скажи мне, что хорошего в нашей жизни? – заявила обожаемая супруга.

Вопрос, конечно, риторический, но…

– Так я скажу тебе: ничего!

– Сонечка…

– Ты пропадаешь на службе, а когда приходишь, не можешь и слова выговорить. Ты забыл, когда последний раз занимался воспитанием дочек, и не изволишь заказать новый мебельный гарнитур, я уже не говорю, что ты постоянно издеваешься надо мной. Вот что наша жизнь! К чему эти мучения? Не лучше ли каждому идти по жизни своим путем? Ты слишком сильно изменился. Ты стал холодным и чужим, постоянно занят непонятными мыслями. Представляю, какие ужасные вещи ты совершаешь на службе, поддерживая прогнивший режим, а потом приходишь и ласкаешь грязными руками наших девочек! Не хочу жить с человеком, у которого руки по локоть в крови несчастного народа! Я задыхаюсь рядом с тобой, пойми это! Хочу прожить остаток своей жизни в счастье, а не с человеком, для которого служба важнее всего!

Тирада окончилась всхлипами.

– Я осведомлен, что у тебя любовник, – проговорил Родион Георгиевич с исключительным спокойствием и даже улыбнулся. – Хочефь развода? Изволь. Когда отправляемся в суд?

Надо сказать, что в августе дела о разводах передали от непреклонной духовной консистории в либеральный окружной суд, отчего разведенных пар увеличилось втрое. Ну, не может быть, чтобы Софья Петровна только этого и ждала! Видимо, в ее жизни действительно происходит нечто.

– Жестокий человек! Иезуит! – воскликнула она с заметной растерянностью.

– Не иезуит, а инквизитор, дорогая… – любезно поправил супруг. Но довод логики раздул пожар.

– Я всегда знала, ты не любишь меня! – закричала госпожа Ванзарова. – Бедные девочки! Ну, ничего, они вырастут, и ты еще пожалеешь! Откуда ты знаешь…

– Полиции известно все.

– Сатрап! Прислужник царя кровавого!

Вот ведь досада: анонимный доброжелатель прав. Что ж, пока не время думать, как жить дальше. Об этом он подумает завтра.

– Где вы познакомились с Одоленским? – допросной резкостью хлестнул Ванзаров.

– О чем ты? – она смотрела прекрасными заплаканными глазами.