Машина страха

– Всегда начинаю с… барышень… С ними легче, как тренировка… Там было три дамы, выбрал одну…

– Ее зовут мадам Иртемьева или мадам Волант?

– Нет… Не помню… Она вышла без обычных кривляний… Пока ставил ее перед собой, начал гипнотизировать без пассов, как всегда… И тут чувствую: ничего не выходит…

– Не поддавалась гипнозу?

– Именно так… Я не мог понять отчего… Все, как обычно… Но мне что-то мешало… Боролось со мной и держало крепко…

– Что именно?

– Зло…

Ванзаров обернулся на голос.

– О каком зле вы говорите, мадемуазель Люция?

Девушка потупилась, как от застенчивости.

– Вы человек рационального склада, господин Ванзаров, я вижу. Вам трудно принять правду такой, какая она есть…

– Готов к любой правде, – сказал Ванзаров.

– Там было зло, – ответила Люция, прямо глядя на него. – Оно было чрезвычайно сильно. Злая сила… Она помешала Герману…

– В ком-то конкретно или злом весь кружок «Ребуса» пропитан?

– Как часто люди не верят, когда их предупреждают… А потом горько сожалеют… Скоро случится нечто совсем плохое.

В таких вопросах сыскная полиция любила точность.

– Когда и с кем?

Люция помолчала:

– Я не знаю… Не вижу… Зло сильно…

Даже в таком омуте мистики Ванзаров нашел спасительную соломинку.

– Зло в той девушке, что вышла к Герману первой?

– Нет, не в ней… Она тут ни при чем… Зло больше, – ответила Люция. – Оно поглотило «Ребус» и всех, кто причастен к нему…

Ванзарову требовалась минута тишины, чтобы собрать разорванные звенья логики.

– Сколько зрителей вызвали еще? – спросил он.

Калиосто не хотелось заново переживать позор.

– Еще остальных женщин… От полного отчаяния и еще одного мужчину…

– Модно одетого юношу?

– Нет, взрослого господина… Смотрел на меня с откровенной издевкой…

Ванзаров встал.

– Господин Калиосто, желаете взять реванш?

Ничего подобного маг не ожидал.

– Как это возможно? – спросил он.

– Для сыска нет ничего невозможного, – ответил Ванзаров. – Готовьте вашу силу…

18

– Вот эта получена доркографией. – Лебедев сунул только высохший и закрутившийся лист фотобумаги. – А эта по вашему методу.

Погорельский стал разглядывать фотографии с интересом настоящего ученого. И посмотреть было на что. На одной обнаженная девица пышных форм беззастенчиво поставила ножку на стул, изогнувшись так, чтобы красовалась грудь. На другой все та же мадам, так и не найдя времени одеться, приподнялась на цыпочки, красиво отведя руку, с которой свешивалось покрывало. Как будто вздумала купаться, но забыла нырнуть. Одним словом, чудовищная порнография.

– Ну как?

Месть Аполлона Григорьевича была сладка.

В его безграничных архивах завалялись карточки определенного содержания. Не надо думать, что великий криминалист был любитель подобного «искусства». Ему и живых актрисок хватало. Как-то раз при обыске очередной воровской могилы[14 - Квартира (воровской жаргон).] полицией было изъято, да так и осталось. И вот как пригодилось. Лебедеву оставалось только намочить и подсушить снимки для правдоподобия. Карточки были мятые и рваные, но какое это имело значение.

Между тем доктор не мог оторваться.

– Феноменально! – заявил он в глубоком волнении. – Вы – великий сенситив, господин Лебедев!

Любая похвала приятна. Аполлон Григорьевич только не понял, в чем он еще оказался великим.

– У вас редчайшая способность чувствовать энергетические токи! Чрезвычайная сила! Феноменально! С первого раза – и полное изображение мыслей! Возможно, вы сильнейший медиум!

Открыть доктору глаза было жестоко. Как обидеть невинного ребенка. А детей Лебедев любил, хотя своих не имел. Насколько он знал. Потому что слишком любил актрисок…

– Можно, я оставлю их у себя? Первое доказательство успешности моего метода!

Наивность Погорельского была столь искренней, что Лебедеву стало стыдно. Чего доброго, поместит в книжку или на следующую выставку. Что скажет воровской мир! Позору не оберешься… Аполлон Григорьевич мягко вынул снимки из пальцев, которые никак не желали расставаться с ними.

– Мессель Викентьевич, давайте считать первый блин комом, – сказал он.

– Но как же… – окончательно сник Погорельский. – Такой несомненный успех.

– У вас будут другие… Обещаю. И для этого предоставлю вам возможность испытывать ваш метод сколько угодно…

От горя к надежде доктор переходил мгновенно.