Месть десперадо. Эпизод из жизни Хоакино Мурьеты

Джордж протянул дону Педро свою изнеженную руку, которая спряталась целиком в жилистой руке калифорнийца.

– Теперь пойдем, Джон Галлет, осмотрим ваше новое имение.

Мужчины сошли с веранды и на дворе увидели Антонио, который только что оседлал лошадей.

– Эти господа остаются здесь! – крикнул дон Педро своему сыну, – у нас все уже слажено!.. Приведи еще двух лошадей, мы собираемся съездить в поля.

– Это меня крайне радует! – ответил Антонио, протягивая руку Джону Галлету. – Если вам понадобятся мои услуги, то я весь в вашем распоряжении.

По его честному, открытому лицу можно было прочесть, что он говорил совершенно серьезно и искренне.

– А мы с тобой, Джордж, – продолжал Антонио, – мы будем добрыми товарищами, не правда ли? Хочешь заключить со мной кровный союз?

– Что это такое за штука? – спросил Джордж.

– Видишь ли: каждый делает надрез и выпускает в сосуд с водой одну каплю крови. После этого оба пьют эту воду, – таков старый калифорнийский обычай, – и с тех пор каждый из них должен жертвовать за своего друга даже жизнью, если бы это понадобилось.

– Спасибо за такой напиток… Фу!.. – и на лице Джорджа появилось выражение отвращения. – Давай, обойдемся без этого, Антонио!

Антонио повернулся и через несколько времени привел лошадей. Затем все направились в поля, где золотая пшеница склонила свои тяжелые колосья к самой земле.

Тотчас же были отмерены здесь пятьдесят десятин: а выбор их был очень нетруден, потому что хлеб на всех полях стоял одинаково роскошным ковром. Жадными глазами окидывал Галлет и сын его эту безграничную, волнующуюся желтую равнину, охватывающую, наверное, пятьсот или шестьсот десятин. Но они едва ли были в силах терпеливо дождаться того времени, когда все это будет принадлежать им.

Затем всадники повернули назад, чтобы выбрать рядом с гасиендой место, удобное для постройки дома. Зоркий глаз Галлета, от которого не ускользала ни малейшая мелочь, скоро нашел нужное место: с запада оно находилось под прикрытием густого дубового леса, а на востоке роскошная долина незаметно переходила в горный склон, представляя великолепное пастбище. Невдалеке журчал свежий прозрачный ручей, и в нем плавало множество форелей. Постройка дома должна была начаться уже на следующий день: через несколько недель наступала жатва, и тогда хлеб должен был свозиться уже под крышу.

Между тем время шло, голод давал себя знать, и все двинулись к дому, где донья Мерседес – старая ключница дона Педро, жившая тут еще при жизни его покойной жены – приготовила вкусный и здоровый обед.

Донья Мерседес, которой было уже за шестьдесят лет, была женщина коренастая и до того смуглая, что была похожа на настоящую мулатку. Однако никому не позволялось безнаказанно выразить подобное подозрение: старуха была прирожденная кастильянка, как она с гордостью утверждала, и её, до сих пор еще огненные, глаза не обличали её во лжи. По её мнению, в целом свете была только одна благородная раса – это испанцы: все другие в её глазах были нечисты, а в особенности ненавистные ей американцы, эта оlla potrida[4 - вонючая похлебка из всевозможных специй.], как она обыкновенно их называла.

Накануне Мерседес с утра отправилась в соседнюю миссию, чтобы закупить там разных съестных припасов. Там она и заночевала, и была немало удивлена, когда, вернувшись назад, нашла полон дом гостей. С тех пор как она жила в доме дона Педро, подобного еще ни разу не случалось. Когда же она услышала, что гости эти – американцы, то негодованию её не было пределов.

– Это уже Бог знает, что такое! Стоит оставить дом хоть на один день, как тут наделают глупостей!

Только увидев больную Дженни и её исстрадавшуюся мать, она несколько успокоилась, потому что в сущности была женщина добрая и мягкосердечная.

Она накрывала на стол, когда в комнату вошли мужчины.

– Buenos dias[5 - добрый день (исп.)], сеньор Педро, – встретила она хозяина, – что вы тут без меня натворили! Я ничего и не подозревала!

– Да и я тоже, милая Мерседес, – ответил дон Педро, громко смеясь, – что ты так горюешь, или у нас не хватит еды?

– Не хватит еды в гасиенде дона Педро?.. Не хватит еды!.. Да у нас будет чем накормить еще хоть две дюжины этих…

Она оборвала свою речь, увидев в дверях Галлета и его сына.

– Этих негодных американцев, – докончил за нее Галлет. – Договаривайте же, донья… как ваше имя?

– Мерседес, сеньор, Мерседес… – сердито промолвила старуха, – это имя легко запомнить, я думаю, и не так оно вязнет в зубах, как ваши: Тшоп, Тшарли, Тшек… может быть, они и годятся для вашей туманной земли, где все болеют насморками, но под нашим голубым испанским небом их никак не выговоришь.

– А ловко она говорит, дон Педро, – обратился Галлет к хозяину, – и, кажется мне, не особенно-то любит нашего брата.

– Пустое! – ответил тот, – она говорит жестче, чем думает: это добрая, честная душа.

Жена Галлета не вышла к столу, она посчитала нужным остаться около Дженни. Мужчины энергично принялись уничтожать распространившее приятный аромат оленье бедро, приготовленное по-испански и плававшее в масле: к нему было подано и калифорнийское вино, – обед был отменный.

Мерседес прислуживала сама: ведь это были её гости, и она считала долгом ухаживать за ними, даже если бы это были каннибалы.

Пока мужчины занимались утолением голода, Мерседес рассматривала чужеземцев. Джордж с его дерзкими и самонадеянными ухватками, с его чисто американским лицом и щегольским для этих мест костюмом – произвел на нее в высшей степени негативное впечатление. Её лицо приняло злое выражение, слетевшее только в ту минуту, когда Антонио, её любимец, обратился к ней с ласковой улыбкой. Она от всего сердца любила этого юношу: ведь она была ему второй матерью – когда донья Анна Диас пала жертвой индейской пули, сыну её пошел всего только второй год. Антонио совсем не помнил матери, и все его детские воспоминания были связаны с Мерседес.

Едва он успел очистить свою тарелку, как она уже стояла за его спиной с новым полным блюдом.

– Кушайте же, дон Антонио, вот хороший кусочек! Боже мой, вы опять целый день не были дома!

Мимо Джорджа она прошла гордо, не обращая на него ни малейшего внимания: однако тот без всяких церемоний похлопал ее по плечу и поманил к себе вилкой. Это было уже слишком! Как смел янки обращаться так с кастильянкой!.. И, отвернув от него гордо закинутую назад голову, она небрежно сунула ему второе блюдо.

Мерседес чуть не оцепенела от удивления, когда узнала из разговора мужчин о только что заключенной сделке. Эти люди оставались здесь, и дон Педро хотел помогать им… Страшный ужас словно парализовал ее. Она делала дону Педро всевозможные знаки, – но все было напрасно: тот словно и не замечал их.

В этом несчастии она одна была виновата: если бы она осталась дома, все могло бы случиться иначе.

– Нигде еще этот народ не приносил с собой счастья, а эта парочка и вовсе не похожа на исключение из общего правила! – бормотала она, убирая со стола.

После обеда решено было отправиться в горы, где паслись стада дона Педро, чтобы Галлет мог выбрать себе скот. Поездка была дальней, и с ночевкой, а потому Антонио отдал все нужные распоряжения: он позаботился о запасе провизии, принес буйволовые покрывала, увязал всю эту поклажу на лошадей. Также он искусно свернул два лассо и повесил их на седло своей лошади. Рогатый скот надо было выловить при помощи лассо и выжечь на каждом отобранном экземпляре тавро из начальных букв имени Галлета «Д. Г.»

Когда все было готово, мужчины тронулись в путь. Антонио и дон Педро сидели на горячих вороных конях чистой испанской крови, а Галлетам дали взъерошенных маленьких мустангов. Отец и сын, не будучи искусными всадниками, имели не очень-то красивый вид. Джордж чувствовал это и с завистью смотрел на Антонио, лошадь которого с пеной у рта грызла удила.

– Какое великолепное животное! – сказал он. – Есть у вас еще такие?

– Всего один только этой породы и есть, – ответил Антонио, – сын моей Эсперансы. Тот, если только это возможно, еще красивее. Вы увидите его сегодня, когда ваш отец будет выбирать себе лошадей. Это живой портрет матери. Я сам воспитал его, и теперь он ходит следом за мной, как собака. Посмотрите-ка, как я буду гнаться на моей кобыле за быками, – такого зрелища вы, наверное, никогда еще не видывали! И понятлива она, словно человек!

Тут Антонио подъехал к отцу, чтобы посоветоваться с ним, к какому стаду двинуться в первую очередь.

Между тем Джордж вполголоса разговаривал с Джоном Галлетом. Дело, очевидно, шло об Эсперансе, потому что Джордж несколько раз указывал на нее.

Всадники остановились на минуту около фонды, лежавшей в долине, неподалеку от деревни. Здесь они пригласили в качестве помощника одного из вакеро дона Педро, по счастливой случайности, оставшегося в деревне. Затем все двинулись дальше, через дубовые мадроновые леса, покрывавшие берега Аррохо дель Валье и представлявшие превосходное пастбище для скота. Там, по словам вакеро, находилось самое большое стадо, голов в полтораста. И действительно, скоро среди густой травы показались животные: одни отдыхали, другие стояли, пережевывая жвачку, и с любопытством смотрели на приближающихся людей.