Просто о главном

И правда, подумала я, к чему ему знать все мои секреты. Вытерлась полотенцем, накинула халат и пошла собираться в роддом. Колька тем временем накатывал рюмку водки на кухне. Я ему говорить ничего не стала, тем более новая идея посетила мой воспаленный мозг. За месяц до этого знаменательного дня мы постелили в спальне новый ковролин. Я как представила, что сейчас эти ироды врачи начнут топтать его своими грязными говнодавами, схватки участились. Я метнулась на кухню, набрала мусорных пакетов и давай весь пол застилать ими.

«Чего ты делаешь?!» – орет испуганно мой.

«Они же нам весь пол изгадят!» – кричала я в ответ.

Слава богу, вскоре приехала скорая, а то б я еще что-нибудь придумала.

Врачи сидели в креслах и с выпученными глазами наблюдали за тем, как я со схватками бегаю по комнате, собираю вещи, а эти чертовы пакеты липнут к голым пяткам, я их аккуратно отлепляю и кладу на место. Наверняка у них закралось сомнение, везти ли меня в роддом или лучше сразу в психушку.

В скорой я чуть не родила. На карачки вставала, зубами за каталку хваталась, выла похлеще этих толстых теток в опере. Когда ввозили в отделение, все везде уже открылось. Настырная акушерка тем временем боролась с моими ногами, которые я непременно хотела сомкнуть. Ощущение было, как будто бревно между ног вставили.

Я думала, после этих родов буду как наездница с двадцатилетним стажем.

На кресло пыток я так и не забралась несмотря на то, что эти сволочи в белых халатах матюгальниками меня туда загоняли.

Народу в родовой набилось, как будто я должна была инопланетянина родить… Медсестры, акушерки и толпа студентов. Среди них была смешная очкастая тетка, судя по всему, препод, которая тыкала мне промеж ног пальцем и что-то вещала своим желторотым. Ей повезло, что мне не до чего было, а то б я ее быстро отлегала ногами со всем этим колхозом в коридор.

Бедная медсестра, бабушка божий одуванчик, которая стояла рядом со мной и давала инструкции, как правильно дышать. Я в самый ответственный момент так вцепилась в ее руку, чуть не сломала.

Но извиняться времени не было, сил хватало только вопить во всю глотку:

«Вытащите это из меня к едрене фене!»

Боль была жуткая, ноги, казалось, уже раздвинулись до подмышек. В тот момент, когда я себе это представила, на меня напал истерический ржач!

Вот тут-то все и разрешилось. Знала бы, раньше заржала.

Акушерка голосом упаковщицы на птицефабрике произнесла:

«Мальчик», – и раздался крик ребенка.

Я уж думала – все, закончилось. Но меня стали мучать, чтоб я выродила место ребенка, давили на живот так, что чуть глаза не вылезли. Потом извращенка училка схватила это самое место и давай болтать им перед носами студентов, как грязной тряпкой. Фу!

Дите продолжало орать, мне зачем-то положили его между сиськами. Я говорю:

«Чего вы мне его дали?»

А бабулька медсестра говорит:

«Это чтоб ребеночек мамку почувствовал, успокоился, и чтоб у тебя материнский инстинкт проснулся».

Какой на фиг инстинкт? Не верю я в эти сказки!

Я, правда, потом перед старушкой извинилась за то, что чуть руку не сломала.

«Ничего страшного, – захихикала она в ответ. – Я уже привыкла».

И ловко так руку из рукава халата досталась и хрясь ею об кушетку. Я чуть второго не родила. Протез оказался.

Перевели меня в палату, думала, хоть отосплюсь, но не тут-то было, ребенка таскали через каждые два часа. Один раз прикол был. Нас в палате лежало четыре бабы вместе со мной. Приносят нам наших чертят на кормежку, медсестра раздала и свинтила. Мы сиськи достали, ребетята присосались. Сидим. Танька с соседней кровати говорит: «Такой лапочка, весь в Толика, глазки прям один в один».

Маринка ей вторит: «А мой засранец лбом на свекровь похож, а нос и щечки папкины». Полинка молча лежит на боку и дремлет, пока ее карапуз ест. У Польки два состояния было: либо кормит и спит, либо просто спит! А я смотрю на своего, и ни на кого он не похож, если только на прошлогоднюю картошку, такой же весь сморщенный. Как ни пыталась я там Колясика разглядеть, так и не смогла. Я взглянула на Танькиного сморчка, потом на своего, посмотрела на Маринкиного и Полинкиного. «Девки, – говорю, – вы че, сдурели? Они ж все одинаковые!»

«Не говори ерунду, у моего разрез глаз вон какой красивый», – ответила Маринка. Я ей своего показала, она снова на своего посмотрела, к Таньке заглянула.

«И правда одинаковые».

И тут я на всякий случай проверила бирку на ножке сына.

«Вот сучки! Танька, это ж твой!»

В этот момент даже Полька проснулась и проверила ногу сына. Оказалось, эти старые ведьмы перепутали наших детей. Маринка как завопит: «А где мой?»

В палату влетела медсестра с пятым малышом на руках, сделала рокировку и снова слиняла.

Спустя пять дней меня отпустили домой. Хаос, бардак и недосып стали моим нормальным состоянием. Колясик боялся притронуться к сыну, все переживал, что сломает его. В общем, помощи от него никакой не было, одни проблемы. Как-то вечером приходит на рогах, я злющая как собака, маленький засранец только угомонился, дома бардельник, сама голодная, спать хочу, Тамара Петровна помогать нам не могла, все по больницам шаталась со своим давлением. А этот козел еще претензии мне выставлял, жрать не приготовлено, не убрано. И вот сидит он за столом, глаз за глаз цепляется. Язык еле ворочается. Отчитывает меня. А я понимаю, что еще чуть-чуть, и я эту суку придушу своими же руками. Начинаю шарить взглядом по кухне в поисках чего-нибудь тяжелого, чтоб смерть любимого была быстрой и не мучительной. Натыкаюсь на кактус на подоконнике. Оцениваю орудие убийства. Понимаю, что не мучительной не получится, так как если сильно бросить, иголки войдут глубоко, а я в череп буду целиться, и если от удара керамического горшка не сдохнет, так от заражения точно. Последней каплей было то, что он встал и полез в холодильник за бутылкой водки. Я у себя еще раз спросила, готова ли оставить сына сиротой, ответила да, схватила кактус и как швырну! Горшок вдребезги, земля по всей кухне, кактус разорвало на куски при ударе об холодильник, моего даже не задело. Но эффект был. Колясик молча поставил водку на место и, не делая лишних движений, практически на цыпочках отправился в спальню. А наутро еще и слезно просил прощения за то, что разбил кактус. Я, естественно, всячески изображала из себя обиженную. Сейчас прошло уже четыре года, смотрю на Федьку, ну вылитый Колька, и понимаю, что люблю дураков.

– Если я правильно поняла, ты в материнский инстинкт не веришь? – решила уточнить Лена.

– Неа.

– Но как же так? Мамка же ребеночка под сердечком вынашивает девять месяцев, потом рожает его, молочком из своей груди кормит, не отец, а мамка. Как же ему не быть, инстинкту-то?

– Доводы у тебя, Елена, «железные». Жопу с пальцем сравниваешь. Все это общественная лапша на уши. Не спорю, ребенок на женщине больше висит. Так а что ей остается, если муж или деньги зарабатывает, или бухает? Вот и привыкает тянуть она на себе свое чадо. Привычка это все и выработанная ответственность, а порой и вынужденная.

– А как же любовь?

– Да как хочешь это назови. А потом в жизни всякое бывает, и мужик за мамку, и сердобольный, и подгузники за ребенком меняет, и ночами не спит, а мамашка дрыхнет и в ус не дует. Иногда в магазе посмотришь, как мамочка на свое чадо глотку разевает, того гляди проглотит, страшно становится, как она на него дома орет, а то и дубасит. А некоторые вон… и убивают…

Слова Леры приводят Лену в изумление.

– Да, милочка, и такое бывает. А ты все про инстинкт какой-то.

Женщина с пятой кровати резко откинула одеяло в сторону, подняла руку с направленным вверх указательным пальцем и, не открывая глаз, села. Глубоко вдохнула и смачно чихнула! Замерла, собираясь еще раз чихнуть, но второго чиха не получилось.

Ирина подошла к женщине, уложила ее обратно и накрыла одеялом.

– Тише, тише! Отдыхайте.

– А у тебя, Светлан, тоже ребенок есть? – спросила Лена.

– Да, дочка. У меня все не так весело, как у Валерии.

– Да ладно, рассказывай, обычно у всех все одинаково.

Света тяжело вздохнула.

– Ну… Кто такой Валера, вы уже знаете. Он у нас в театре ведущий актер. Ну и, как обычно это бывает у актеров, играли в одном спектакле, и я влюбилась по самые уши. Он ответил взаимностью. Естественно, в тот момент я не думала ни о его жене, ни о его детях, но очень хотела ребенка от него. Он мне однажды сказал: «Светочка, если так получится, что ты забеременеешь, не вздумай делать аборт. Я помогу!»