– Вы и есть этот самый другой уровень?
– Нет, что вы. Нет! Я уже давно дал ответ вам, но вы его упорно не желаете слушать. Но для вас я еще раз повторю. Эти люди осудили и казнили себя сами. – продавец проговорил последнюю фразу медленно, делая паузы после каждого слова. – А я… Я послужил всего лишь инструментом. Инструментом искупления грехов, если хотите.
– Что? Что вы несете? То вы говорите о казни, то об искуплении, еще скажите – что это просто месть высших сил.
– О, нет, это не месть. Мертвым не нужна месть, но убийцы должны искупить свой грех, понести наказание, которого заслуживают. Если живой забрал невинную жизнь, то он должен безропотно отдать свою. Искупление смертного греха – смерть. Все просто, мистер Джонсон, все очень просто…
Все действительно очень просто. За замысловатыми фразами продавца снов таится очень простой смысл. Грех, искупление, казнь, расплата собственной жизнью… Джонсон видел, как эти люди убивали, и в его душе крепла мысль, что они действительно понесли наказание.
– Но… Но даже если и так, то вы не имели никакого права убивать… – в словах Джонсона уже не было той твердой уверенности, с которой он начал этот странный разговор. – Нет. Вы не должны убивать. Вы не можете единолично распоряжаться судьбами и жизнями людей. Их должен судить суд, их должен судить народ, и если народ решит их казнить, тогда их будут казнить.
Продавец снов снова рассмеялся.
– К сожалению, наш мир несовершенен, и многие, очень многие преступники уносят в могилу тайны своих преступлений. Их грехи остаются не искупленными, об их преступлениях никогда не узнают ни полиция, но этот ваш народ. Но иногда из-за того, что наш мир несовершенен, эти люди приходят ко мне. А я вижу больше, чем другие продавцы снов, много больше. Я вижу самые души людей, мне известны все их прегрешения, все их тайны. И я, только я вижу, какое наказание эти люди выбрали для себя в момент свершения преступления. И тогда я оказываюсь инструментом, просто покорным инструментом наказания. Поверьте, мне неприятно, а иногда даже страшно быть бессловесным инструментом, но я ничего не могу поделать…
Джонсон был ошарашен, и не мог произнести не слова. Он просто стоял и смотрел на человека, который своими бесплотными фантазиями убивал людей. Людей, забравших жизни, преступников, совершивших грех ради достижения своих низменных целей. Этот человек убил всех их, он дал почувствовать то, что чувствовали их жертвы, испытать настоящий страх, который оказался для них смертельной дозой яда.
Нет, нет! Этот человек тоже убийца! Нельзя поддаваться его словам, нельзя принимать его логику, она ущербна, но хорошо прячет это за красивыми словами. Это логика слабых, боящихся признать свою слабость, это логика преступников, не желающих признавать, что они преступники.
– Нет. – наконец произнес Джонсон. – Вы не можете быть судьей. Вы такой же преступник, как и все ваши жертвы, и вы должны понести наказание. И вы его понесете.
Продавец снов только улыбнулся.
– Ну что ж, если вы так считаете, то я не могу переубедить вас. Да и у меня нет такой цели, вы просили рассказать – я рассказал. Вы сделали заказ, и я, как честный продавец снов, выполнил его. Вы получили свой сон с ответами на свои вопросы, и мне нечего больше сказать.
– Но… Но вы прислали мне два пакета…
– Ах, вы об этом! – все с той же милой улыбкой спохватился продавец снов. – Это небольшой подарок от меня! Вы ведь знаете, что означает черный пакет?
– Но… Почему мне?
– Потому что, Джонсон, никто не без греха. Все просто, все очень просто…
Последние слова гулким эхом звучали в ушах Джонсона, становясь невыносимым шумом, грохотом, переворачивающим мозг, разрывающим голову и проникающим в самое сердце. Джонсон, не в силах терпеть эти муки, что было сил закричал, а продавец снов, наблюдая за этим, залился дьявольским смехом. Джонсон корчился на полу, кричал, почти ослеп, силился вырваться из этого плена, и… Открыл глаза.
В комнате стояла тишина. Не было никакого смеха, никакого шума, никакой боли. Но только гулко шумело в ушах, а одежда промокла от холодного пота. Джонсон еще несколько минут лежал в кресле сомнопроектора, приходя в себя, слушая свое сердце и легкий гул трансформаторов.
А на столе лежал черный пакет. Лежал и ждал своего часа.
– Никто не без греха… – прошептал в пустоту Джонсон. Ему было страшно. Сон дал ответы на многие вопросы, но он вызвал к жизни ненужные, похороненные в глубинах мозга воспоминания. – Никто не без греха…
31
Хлопья белого снега заволокли мир, размыли, спрятали его от глаз, свернув до пространства, которое можно обнять руками. Снег падал на черные дороги, на серые дома, на безликих людей, на ползущие автомобили и одинокие вагоны монорельса. Падал, и тут же таял, превращаясь в жидкую серую кашу, во всепоглощающую слякоть под ногами, от которой нет спасения. Этому снегу суждено было выпасть, и тут же погибнуть под ногами многомиллионного города. Но его смерть не пройдет даром, ее будут помнить люди с грязными брюками, мокрыми ногами и шмыгающими носами.
Джонсон долго пробирался сквозь этот снегопад, и чем дальше он ехал, тем гуще падали большие снежные хлопья, тут же становясь неприятной серой грязью. Монорельс, автобус, немного пешком, опять автобус и монорельс, и еще немного пешком. Холодно, сыро, грязно. А в том месте, куда приехал детектив, грязь, казалось, была везде и не смывалась даже летними ливнями.
Продрогший детектив отыскал нужный дом, постоял у подъезда, докурил сигарету, вошел в дверь. Да, это тот дом и тот подъезд. Третий этаж, темная лестничная площадка, грязная дверь, притаившаяся в углу, будто ее здесь и нет вовсе. Прячься, не прячься, а я тебя нашел.
Как и в прошлый раз, сейчас хозяин не торопился открывать дверь. Джонсону пришлось прождать почти десять минут. Это было слишком долго, но детектив и не думал уходить. Наконец, с той стороны что-то легко зашуршало, знакомо хрустнул замок, и дверь, удерживаемая цепочкой, приоткрылась.
Мистер Хеллроад очень удивился визиту Джонсона. На его небритом лице едва заметно отразился страх.
– Мистер Джонсон?
– Как видите, мистер Хеллроад.
От упоминания собственной фамилии у продавца снов глаза полезли на лоб.
– Да, я знаю ваше имя. И я знаю, где вы живете.
– Но…
– Страшно, мистер Хеллроад? Страшно вот так стоять с человеком и разговаривать с ним в реальности, а не во сне? А особенно страшно после того, как отправил этому человеку сон в черном пакете.
Хеллроад действительно был напуган. Но он взял себя в руки и смог без страха в голосе разговаривать с Джонсоном.
– Нет. Не страшно. Вы просто не смотрели тот сон. Наверняка, вы даже не вскрыли черный пакет.
– Вскрыл. Лег в кресло, и посмотрел сон. Посмотрел, и сейчас стою перед вами. Как видите, я не труп.
– Но как? – теперь Хеллроад был растерян и испуган по-настоящему.
– Нельзя наказать дважды за одно преступление. Нельзя, мистер Хеллроад. Я убил того парня не оп своей воле, так вышло. Я ушел из полиции. Меня судили. Я понес наказание, и я пережил это. Нельзя судить дважды, и дважды нельзя искупить свой грех. Нельзя, как бы сильно вам этого не хотелось.
– Тогда зачем вы здесь?
– Я хотел увидеть вас лично.
– Вы увидели. Можете уходить.
– Не так быстро. Дайте я посмотрю на преступника, не моргнув и глазом убившего шестерых людей. Или больше?
Продавец снов не нашелся что ответить. В реальности он был не так многословен, как в своих снах, а вся его грубость исчезла, как исчезает наглость у рядового хулигана перед криминальным авторитетом.
– Говорите прямо, что вам нужно.
– Я хочу предать вас правосудию.
– Снова вы за свое. Я вам уже объяснил…
– Хватит! Я уже сто раз слышал ваш бред, и больше не намерен его выслушивать!
– Тогда до свидания, мистер Джонсон.
Хеллроад уже потянул за ручку, но в щели оказался ботинок Джонсона, и дверь осталась открытой.
– Или вы сейчас же идете со мной в полицию, или…