Медея, Мешок и Мориарти

Глава третья. Волшебное озеро

15 сентября 2024 года

Дневниковая запись, сделанная Мешком

Хоть я и устал как собака, но должен по горячим следам описать этот день, который я смело могу назвать самым богатым на события днем моей жизни. Засыпал я прогнозируемо плохо – разговор с Медеей, а потом объяснение с мамой выбили меня из привычной колеи. Плюс мысли о завтрашнем походе – непонятно куда и зачем. В общем, я не мог заснуть часов до двух. Но не успел я заснуть, как, разумеется, пришлось уже и просыпаться: поставленный на 5:40 будильник безжалостно вырвал меня из тревожного сна. Мое тело отчаянно сопротивлялось подъему – всем, чем только могло сопротивляться (в последний раз в такую рань я вставал еще во время учебы в университете). Вместе с тем мой разум находился скорее в состоянии предвкушающе-возбужденном. Все-таки меня, вероятнее всего, ждало что-то любопытное. Путешествие с Медеей. Звучит? Звучит.

Я надеялся, что успею позавтракать и выскочить из дома без новых столкновений с мамой, но моим мечтам не суждено было сбыться. Мама встала почти в тот же момент, что и я – встала, чтобы хмуро, не разговаривая со мной, приготовить завтрак. Но и позавтракать мне было не суждено. Только я сел за предназначенную мне яичницу из четырех яиц, как в дверь позвонили. Разумеется, это была Медея, и разумеется, она не была настроена ждать, пока я соизволю позавтракать. Так что пришлось мне быстро натянуть на себя приготовленные с вечера какие-то старые, с трудом найденные штанцы, потрепанный свитерок и легкую куртку (форма одежды походная, сказала Медея, хотя сама она, между прочим, была одета так же, как и вчера) и, стараясь не смотреть на еще более помрачневшую маму, выйти из дома.

На улице было свежо, градусов десять, а то и поменьше. Сентябрь. Пасмурно. Довольно сильный ветер – даже Медея, кажется, слегка поеживалась при его порывах. Вообще, она была хмурой и неразговорчивой. «Вот тебе тележка», – сказала она. Рядом с ней действительно стояла ручная тележка, к которой был привязан довольно массивный рюкзак. «Что там? Палатка?» – спросил я, но она ничего не ответила. «Пошли», – только и сказала она, и мы пошли. Направление нашего «похода» определилось довольно быстро. Сначала мы шли по моей «родной» Ленинградской улице, миновав знакомую мне стоматологическую клинику «Элефант» (случалось мне там и подпорченные сладостями зубы полечивать), пока не дошли до Ленинградской 70, и соответственно, до развилки, от каковой я обычно поворачивал домой. Фактически, здесь заканчивался город, но можно было повернуть направо, и тогда бы мы все же остались в черте города, а можно было продолжать идти вперед, и тогда бы мы из города вышли. Мы пошли вперед, мы вышли из города.

Вышли мы на дорогу, идущую вдоль шоссе, – если идти по этому шоссе до самого конца, можно дойти до самого Петербурга. Я редко пользовался этой дорогой – только когда мне надо было дойти до загородного гипермаркета, лет пять назад выросшего километрах в трех (минутах в сорока ходьбы) от дома. В общем, далековато, и ходил я туда редко. А дальше я вообще никогда не ходил. Уже и «Гипер» в моих представлениях располагался где-то, простите за избитое выражение, у черта на куличках, а я никогда не был великим ходоком.

До «Гипера» мы шли в полном молчании. Медея шла чуть впереди, а я катил себе тележку. Идем мы, значит, тележка стучит, Медея молчит. Минут двадцать пять молчаливого похода. Идем, вдыхаем свежий осенний воздух, смотрим по сторонам; по бокам дороги – лес и уже отстроенные и еще строящиеся загородные коттеджи. Дошли до «Гипера», встретившего нас бодрой песенкой, обещавшей какие-то невиданные в природе скидки. Тут я решил прервать молчание и рассказал Медее, что вот, мол, это крайняя точка, до которой я когда-либо доходил, а далее для меня начинается настоящая «терра инкогнита». Медея довольно мрачно посмотрела на меня и сказала:

– «Гипер»… Да, ориентирчики у тебя. Правильно все-таки Томский сказал – пора тебя встряхнуть.

– Слушай, Медея, может ты все-таки хоть немного, но просветишь меня относительно цели нашего похода.

– «Относительно цели нашего похода»… Ты хотел спросить: Куда мы идем?

– Да.

– К озеру.

– К озеру? Разве тут где-то есть озеро?

– Не совсем тут, но есть. В местечке под названием Шепелёво. Названия озера не знаю, но большое такое озеро. Красивое.

– Может, ты имеешь в виду Финский залив?

– Я, конечно, житель городской, но залив от озера как-нибудь отличаю. Мы идем к озеру. В Шепелёво.

– И долго нам идти? А то я уже устал немного.

– Устал? А как же пробежки – не пошли тебе впрок?

– Честно сказать, я уже завязал с пробежками. Не мое это. Устаю только.

– А вчера ты сказал…

– Соврал.

– А про гантели?

– А про гантели – правда.

– И то ладно. А пробежки тебе придется возобновить. Если…

– Если что?

– Если случится то, что вряд ли случится.

Дав сей предельно ясный ответ, Медея опять замолчала. Идем мы, значит, дальше, тележка стучит, Медея молчит. После «Гипера» дорога, параллельная шоссе, закончилась, пришлось идти по довольно узкой песчаной обочине, что, как оказалось, не слишком удобно – тележка постоянно норовила опрокинуться на бок, а то и вовсе увязнуть в песке; да и дорога совсем рядом – хорошо еще, что движение субботним утром не было интенсивным. Медея не обращала на мои затруднения ни малейшего внимания и шла себе вперед. Я послушно плелся вслед за ней. Еще минут сорок молчаливого похода – пока мы не дошли до Липовского пляжа. Вообще, в нашем городе два пляжа: один – городской, до него от моего дома минут пятнадцать-двадцать ходьбы, а второй – загородный, как раз Липовский. На городском я изредка бывал, а про этот только слышал – дойти до него всегда было непосильным для меня подвигом, да и обычно сюда приезжают на машинах, в том числе и из Питера. Честно говоря, я все-таки думал, что Медея что-то напутала, и что мы идем именно к Липово. Хотя она ведь сказала – Шепелёво; но где это чертово Шепелёво находится, я и слышал-то о нем в первый раз. Слева по дороге потянулась полоска Финского залива (Липовский пляж), но мы и не подумали сворачивать, а пошли себе дальше. Идем мы значит – тележка стучит, Медея молчит.

– Долго ещё идти? – спросил я у Медеи.

– Устал, бедняжечка? – спросила она в ответ (разумеется, не участливо, а насмешливо и даже глумливо).

– Устал, – ответил я вполне серьезно, так как действительно устал. Тело-то мое, помните, еще с самого утра бунтовать начало, и с каждым новым шагом бунт только крепчал.

– Ну, потерпи, милый, недолго осталось. Какой-то десяток километров – и мы у цели.

Я посмеялся ее, как мне показалось, шутке и пошел дальше. Тут случилось небольшое происшествие, достойное средненького боевичка. Джип с затемненными стеклами, проезжая мимо нас, притормозил и некоторое время медленно катил параллельным курсом, – видимо, его «обитатели» присматривались к нам, а на самом деле, конечно, не к нам, а к Медее. Присмотревшись и, очевидно, убедившись в красоте странной прохожей, джипо-обитатели решили приступить к действиям. Затемненное стекло поползло вниз и высунувшаяся из него достаточно бандитского вида рожа довольно развязно произнесла:

– Эй, красавица, куда путь держишь? Хочешь, подвезем?

Медея ничего не ответила.

– Садись, садись, – продолжил свою речь «бандит», джип остановился, он вышел из машины. Тут Медея посмотрела на него. Просто посмотрела, – а он просто сел обратно в машину, и джип покатил дальше. И мы тоже пошли себе дальше – как будто ничего и не случилось. Через какое-то время я набрался храбрости и спросил у Медеи:

– И что ты с ним сделала?

– Ты же видел, ничего.

– Да уж, видел. Хотел бы я посмотреть, если бы ты действительно что-то с ним сделала…

– Ничего интересного не увидел бы: до смертоубийства дело вряд ли бы дошло. Люди, видишь ли, ценят свою жизнь, – если судить по тому, как они за нее цепляются, и совершенно ни во что ее не ставят, если судить по результатам проживаемых ими жизней. А что до приставаний… Раньше я просто говорила, что не надо ко мне приставать, но приставалы, сам понимаешь, не слушают. Тогда я сказала одному особенно назойливому типу, что если он будет продолжать, то я сломаю ему руку. Он рассмеялся. Я сломала ему руку. Когда ко мне приставали в следующий раз, то приставание магическим образом закончилось уже после моих слов о сломанной руке – очевидно, люди чувствуют, когда за словом последует дело[21 - «– Мне непонятно другое: почему они не слушают, когда я говорю, что не хочу знакомиться, и прошу отойти от меня. Они только смеются в ответ и продолжают приставать. Но я нашла одно безошибочное средство. Я говорю такому человеку, что сломаю ему руку, если он не оставит меня в покое. – И это помогает? – спросил Язон. – Конечно, нет. Но когда в самом деле сломаешь ему руку, он наконец отстает. И уже тогда другие ко мне не подходят». (Гарри Гаррисон. «Неукротимая планета»)]. А сейчас мне даже и говорить ничего не надо – достаточно одного лишь взгляда.

– Понятно… И часто останавливаются проезжающие мимо тебя джипы?

– Каждый день.

– Это утомляет, наверное.

– Не больше, чем этот разговор.

Я осекся, и мы продолжили наш путь в молчании. Полоса финского залива тем временем сменилась лесной полосой. Идем мы, значит, кругом лес. Километр идем, два километра идем, три километра идем. Дорога петляет, но пейзаж не меняется. И тут, мало того, что мы идем, так еще и дождь пошел. Неслабый такой дождь. И ветер усилился, чтобы уж для полного кайфа. Противный такой питерский ветер, главной отличительной чертой которого является то, что в какую бы сторону вы ни шли, ветер этот всегда будет дуть вам прямо в лицо. М-да, дождь и ветер. Может, кто-нибудь и любит гулять под дождем, но я к таковым любителям не отношусь. Потом, ладно бы еще идти под дождем, зная, что где-то впереди тебя ждет теплый дом, мы же шли под дождем, и я при этом не имел ни малейшего понятия, что нас ждет впереди, со смутным ужасом ожидая ночевки в палатке из рюкзака. А тут еще и тележка совсем не катит (песок-то размок). Однако я решил не хныкать, стиснуть зубы и идти до конца. Стиснул и иду. Идем мы значит, тележка вихляет-опрокидывается-стучит, Медея молчит, ветер свистит, и еще и дождь нудит. Каждый новый поворот рождает у меня ожидание чудесного появления указателя с вожделенной надписью «Шепелёво», а вместо этого за каждым поворотом открывается длинная прямая пути без всяких опознавательных знаков и с неизменным лесом по обе стороны дороги. Но наконец я вижу указатель и чуть не кричу от радости. Мы подходим к указателю, и я с ужасом читаю: Кандикюля. Я аж остолбенел. Согласно всем законам логики Кандикюля – это не Шепелёво, а раз это так, то, значит, мы всё еще не на месте, и до места всё еще идти бог знает сколько времени, а я уже насквозь промок, а я уже до предела устал, да еще этот противный ветер всё назойливее хлещет в самое что ни на есть лицо. Вызревающий бунт дозрел до стадии революции. Во всяком случае до стадии восстания. Позабыв о своей решимости и стиснутых зубах, я остановился и прямо заявил Медее, что дальше не пойду. Однако напомню, что свершение революции требует соблюдения двух условий: низы должны не хотеть, а верхи – не мочь. В нашей же ситуации, низы (то есть – я) уже не хотели, но верхи (то есть Медея) всё еще могли. Медея настолько «могла», что попросту никак не отреагировала на мое решительное заявление и пошла себе дальше. Пришлось мне идти за ней. Кандикюлю (это название деревни, если кто еще не понял) мы прошли быстро, но не успел я порадоваться хоть чуть-чуть изменившемуся пейзажу (деревенские домики вместо однообразного леса), как нас со всех сторон снова окружал лес и каждый новый поворот открывал лишь новый отрезок бесконечного, как мне стало казаться, пути. Сколько мы так еще шли, сказать не берусь, может быть, и не так долго, как мне сейчас кажется. А может быть, и еще дольше. В общем, идем мы, идем, я уже и по сторонам не смотрю, как вдруг почти налетаю на остановившуюся Медею.

– Посмотри направо, – сказала она.

Я посмотрел и глазам своим не поверил – за деревьями отчетливо пробивались контуры озера.

– Пришли, – сказала Медея. И вдруг неожиданно спросила:

– Ты читал «Волхва» Фаулза?

– Читал.