Медея, Мешок и Мориарти

– Там… – и я, как мог, рассказал Медее о пережитом мною ужасе. Медея хмуро, но заинтересованно слушала. К концу рассказа она неожиданно улыбнулась.

– Не вижу ничего смешного, – обиженным голосом сказал я.

– Пожалуй, смешного действительно немного, но я люблю улыбаться, когда приличнее пугаться. Вообще-то, всё могло кончиться хуже. По-видимому. Не знаю, правда, умирал ли кто при посещении этого места… Ты мог стать первой известной мне жертвой.

– Да что это за место такое?

– А мы сейчас опять пойдем туда, и я тебе всё объясню.

– Угу, как же. Да я ни в жизнь не зайду туда еще раз.

– Зайдешь – и прямо сейчас. Но не бойся, ничего страшного больше не произойдет. Теперь я буду рядом. Буду твоим гидом, так сказать. Ты, главное, держи мою руку и не отпускай ее, и тогда мы оба будем видеть или то, что видишь ты, или то, что вижу я – на выбор. Ну, готов?

Сопротивляться Медее было бессмысленно. Мне очень не хотелось идти, но я послушно пошел. Медея на этот раз шла впереди, крепко ухватив меня за руку. Вскоре мы уже вновь оказались у злополучного входа, и Медея решительно шагнула внутрь, втащив мою сопротивляющуюся тушу вслед за собой. И снова темнота, но всё же я по-прежнему чувствовал руку Медеи в своей руке и поэтому было не так страшно, как в первый раз.

– Что ты сейчас видишь? – спросила Медея.

– Ничего. Темноту.

– Правильно. Я тоже. Мы с тобой сейчас оба видим то, что видишь ты. Теперь представь себе… ну, что бы такое представить… Дом, что ли… Что хочешь, в общем, только что-нибудь самое обычное.

Я попытался представить себе самый обычный типовой девятиэтажный дом. И вдруг я вижу, что вокруг уже не так темно, а впереди вырисовываются контуры белокирпичной девятиэтажки; правда, выглядела она как-то странно, на настоящий дом не очень похожа – скорее, на какой-то не очень умело выполненный макет или на весьма посредственный рисунок дома.

– Видишь?

– Вижу. Но что это значит?

– А ты догадайся.

– Я что-то сегодня плохо соображаю. Тут что – желания исполняются, и чего бы мне ни захотелось – всё вмиг появится?

– Не совсем так, но, как говорится, мыслите в верном направлении…[22 - « – Я только догадываюсь, что это у него нашли браслет Ларисы – в виде ящерицы. Так или нет? … – Это вы не совсем в точку попали, но, как у нас на фронте говорили, действия ведете в правильном направлении». (Братья Вайнеры. «Эра милосердия»)] А теперь мы оба будем видеть то, что увижу я – может, тогда станет понятнее.

Дом тем временем испарился, и вокруг снова стало непроницаемо-темно. Но ненадолго. Темнота, впрочем, осталась темнотой, но изменила свое качество – она превратилась в ночь. Также не было больше и тишины, но всё пространство вокруг наполнилось звуками моря. Мы будто бы плыли на корабле, окруженном со всех сторон влажным туманом. Вдруг раздался звук, как будто бы корабль коснулся берега. И вижу я, что с корабля, а точнее, с кораблей (черные, с красным носом корабли) выходят на берег люди – высокие, прекрасно сложенные, с курчавыми и бородатыми головами. Одеты все в легкие туники – ни дать ни взять древние греки из «Илиады» или из «Одиссеи».

Следующее, что я (мы) вижу (видим): красивый дикий островок, весь заросший лесом и лугами. Прошло, кажется, всего несколько мгновений, но у меня сложилось впечатление, что я обошел весь остров, вдоволь налюбовавшись его дикой красотой. Но вот я опять вижу «греков» – они жарят на костре пойманных ими диких коз. Потом они приступают к обильной трапезе, со смаком запивая съеденное вином из сосудов. Я невольно вспомнил фразу из «Одиссеи»:

…и целый мы день до вечернего мрака

Ели прекрасное мясо и сладким вином утешались.

Очень похоже. Следующее, что мы видим: «греки» подходят ко входу в пещеру и заходят внутрь – не без опаски, ну прямо как я заходил в «блиндаж». Мы с Медеей, кстати, словно бы идем вместе с «греками», смотрим на всё «их» глазами. В пещере много всего любопытного: сыры в большущих тростниковых корзинах; ведра и чаши, налитые густой простоквашей; закуты для козлят и барашков. Ни дать ни взять пещера циклопа Полифема. Видно, «грекам» тоже так показалось, потому что они явно чего-то опасались и наверняка бы быстро покинули пещеру, если бы не их предводитель – самый кучерявый и бородатый из всех – ни дать ни взять сам Одиссей. Так вот, спутники «Одиссея» призывали его покинуть пещеру, но он хотел остаться и дождаться хозяина. Хозяин вскоре явился. До сих пор, пока я наблюдал за всем происходящим, мне было только очень интересно, но теперь я вновь испытал страх: ко входу в пещеру, с ношей дров за спиной и со стадом впереди него подошел… я бы опять сказал «ни дать ни взять циклоп Полифем», но это и был Полифем, а кто же еще? Одноглазый гигант, одним своим видом так испугавший «греков», что они в ужасе забились в самый угол пещеры, Полифем же тем временем, как ему и было предписано Гомером, впустил маток коз и баранов в пещеру и начал доить их, не забыв перед тем задвинуть вход огромным камнем. Я видел Полифема примерно так, как должны были видеть его и «греки» (с того же ракурса, «их глазами»), и мне было очень страшно. Хотя все-таки не так страшно, как тогда, когда я потерял сознание: все-таки теперь я понимал, что являюсь зрителем, а не участником происходящего. Хотя трудно было утверждать наверняка, больно уж всё было реалистично, так что мера моего страха, пожалуй, превосходила страх зрителя, но и не дотягивала до страха участников действа. Полифем меж тем закончил свои дела со скотом, увидел «греков» и грубо обратился к ним с известной речью: кто, мол, они и что им тут надо? Одного голоса циклопа было достаточно, чтобы понять – ничего хорошего от него ждать не приходилось. Одиссей всё же нашел в себе мужество ответить: мы, мол, сбились с пути, прими нас любезно и дай нам подарок, а то ведь боги мстят тем, кто плохо обходится с гостями. Полифема эта речь только разозлила; я уже знал, что произойдет следом и не очень хотел это видеть, но и оторваться от грядущего зрелища было вне моих сил. И вот Полифем:

Прянул, как бешеный зверь, и, огромные вытянув руки,

Разом меж нами двоих, как щенят, подхватил и ударил

Оземь; их череп разбился; обрызгало мозгом пещеру.

Он же, обоих рассекши на части, из них свой ужасный

Ужин состряпал и жадно, как лев, разъяряемый гладом,

Съел их, ни кости, ни мяса куска, ни утроб не оставив.

Мы, святотатного дела свидетели, руки со стоном

К Дию отцу подымали; наш ум помутился от скорби.

Чрево наполнив свое человеческим мясом и свежим

Страшную пищу запив молоком, людоед беззаботно

Между козлов и баранов на голой земле растянулся.

Да, так всё и произошло. То, что Полифем запил съеденных человечков молоком, всегда (при чтении) казалось мне особенно удачной в своей отвратительности деталью – если бы он запил свою трапезу водой, эффект был бы не тот. Теперь я смог убедиться воочию, насколько тошнотворна мясо-молочная диета Полифема. Я ждал продолжения событий – торжество дикости Полифема должно было смениться торжеством хитрости Одиссея – но не дождался. Вокруг снова стало темно, и я услышал голос Медеи:

– Хватит пока, – и через мгновение мы уже вышли из чудо-блиндажа на белый свет. Медея улыбалась – на этот раз без всяких «кажется». Ее явно забавлял мой ошарашенный вид – и вообще всё происходящее. Довольная Медея – довольно редкое зрелище.

– Ну, теперь-то ты, конечно, понял, что это за место? – торжествующе спросила она.

– Едва ли. Сначала я чуть не умер от страха, потом пытался вообразить дом, а теперь увидел нечто вроде экранизации эпизода из «Одиссеи». По-твоему, этого достаточно, чтобы всё понять?

– По-моему, достаточно. Мозгами-то пораскинь. Как говорил один персонаж, имеющий, кстати, непосредственное отношение ко всему сейчас с тобой происходящему: «Головой надо иногда думать, а не носить ее, как украшение»[23 - Шерлок Холмс. Артур Конан Дойль. «Этюд в багровых тонах».].

– По-моему, так Шерлок Холмс говорил.

– Конечно, он.

– И какое же отношение «ко всему со мной происходящему» имеет Шерлок Холмс?

– Вот и подумай.

Я честно подумал, но ничего не придумал. К тому же думать рядом с Медеей – это всё равно что думать рядом со строгим учителем, одно присутствие которого вышибает из головы все мысли.

– Ладно, так и быть, просвещу тебя, – смилостивилась Медея. – Это место, где живут образы, место воплощения наших фантазий, или еще, можно сказать, пространство оживающего воображения. Ты был близок к разгадке, когда говорил об исполнении желаний. Но нет, здесь не исполняются желания, здесь воплощаются образы. Здесь ты можешь увидеть всё, что только можешь себе вообразить – при условии, что образ будет достаточно сильным, чтобы стать видимым. Помнишь, каким неубедительным был нафантазированный тобой дом? Это естественно – ты ведь не художник, и поэтому сила твоего созидательного воображения невелика. Зато у нас с тобой чрезвычайно велика сила созерцательного воображения. Сами мы едва ли мы можем представить себе нечто такое, на что было бы особенно интересно смотреть, но зато мы можем представить себе целые книги или хотя бы главы из книг, ну или, как минимум, любимые места из любимых книг. Здесь словно бы оживает любой художественный объект, любой образ. Такое вот место. Ну как, чудо это или нет?

– Чудо, конечно, чудо. А Шерлок Холмс тут при чем?

– А ты вспомни, что с тобой произошло.

– Не очень хочется и вспоминать.

– Ну, теперь-то уже нет смысла бояться, – вот и вспомни, чего ты испугался? «Перед глазами заклубилось густое черное облако, и я внезапно почувствовал, что в нем таится всё самое ужасное, чудовищное, злое, что только есть на свете, и эта незримая сила готова поразить меня насмерть». Это тебе ничего не напоминает?

– Постой-ка… Шерлок Холмс… «Дьяволова нога»!

– Конечно! Я думаю, дело обстояло так. Ты оказался в темноте, тебе стало не по себе, и ты вообразил себе самый сильный страх, который только мог вообразить – страх из рассказа «Дьяволова нога». Так что, можно сказать, ты сам себя напугал. Мне тогда и стало интересно – мог ли ты сам себя испугать насмерть?