Медея, Мешок и Мориарти

– Слава небу, не смог.

– Слава Богу.

– Это всё равно.

– Не всё равно. Но не будем отвлекаться, будем развлекаться. Что бы ты сейчас хотел увидеть? Твое воображение в твоем полном распоряжении.

– Постой, дай собраться с мыслями. Я вот думаю – сюда бы стоило привести писателей и вообще художников – вот для кого по-настоящему существует это место!

– Я тоже когда-то так думала, но быстро поняла свою ошибку. Да ведь «писатели и вообще художники» и так живут в этом пространстве – оно у них в голове. Если бы выдуманные ими образы не были живыми – кто бы стал восхищаться их творениями? Нет, это место не для них, а как раз для нас – не для писателей, но для читателей. Только здесь мы можем увидеть образ во всей его первозданной силе и, таким образом, приблизиться к тайне творчества.

– Пожалуй.

– Не «пожалуй», а так и есть.

Спорить я не стал, хотя подозреваю, что и нетворческие люди могли бы вообразить нечто довольно ярко и отчетливо, хотя и вряд ли сюжетно. Какой влюбленный не вообразил бы себе несколько ярких сцен с объектом своей любви? Какой карьерист не вообразил бы себя на вершине карьерной лестницы? Но все воображенные не-творцами картинки, вероятно, были бы довольно одномерны и фрагментарны. Впрочем, откуда я могу знать, это только предположения, к тому же эти предположения пришли мне в голову только сейчас.

А теперь я опишу мои дальнейшие видения, осуществляемые под заботливым надсмотром Медеи. Но, пожалуй, главное, о чем следует сказать – это о природе видений. Выше я упомянул слово «экранизация», и я думаю, что у многих возникло впечатление, будто бы в пространстве оживающего воображения зритель смотрит что-то вроде кино. Но это, конечно, не совсем так, хотя и подобрать более точную аналогию едва ли возможно. Но есть нюансы… Вспомните, что вы видите, когда читаете книгу? Вы именно видите то, что читаете, хотя то, что вы видите и нельзя ведь назвать экранизацией прочитанного. И вместе с тем вы абстрагируетесь от букв и слов и погружаетесь в определенные видения. Это и есть постижение живого образа, – если же вы не можете абстрагироваться от читаемого и видите только то, что вы «что-то читаете» – значит, образ оказывается либо мертворожденным, либо он писан не для вас. Пока вы не воспарите от написанных слов к живому образу – чтение не превращается в магию. И всё же, какой бы прекрасно-сильной ни была магия чтения, видимый вами образ никак не может проявиться во всей его мощи – вы уже почти видите его, но всё же он оказывается в значительной степени скрытым от глаз. Всё равно вы слишком читаете, чтобы по-настоящему увидеть. Здесь же, в пространстве оживающего воображения, вы, наконец, можете УВИДЕТЬ. В общем, если, читая хорошую книгу, вы переживаете прочитанное как бы на самом деле, то здесь прибавка «как бы» совершенно испаряется, и вы видите всё как происходящее на самом деле. И если уж называть это видение «экранизацией», то это лучшая из возможных экранизаций, когда авторский замысел виден зрителю во всей его полноте. Вы буквально погружаетесь в произведение, оно становится осязаемым, подобно пережитому мною страху, когда-то образно воплощенному Конан Дойлем. Или взять ту же «экранизацию» эпизода из «Одиссеи». Конечно, мое описание увиденного слишком бледно по сравнению с тем, что мы тогда увидели. Но что же мы увидели? Представьте себе оживший слог Гомера – только тогда и поймете. Но, чтобы понять это, надо увидеть это. Увидеть собственными глазами. Что ж, приезжайте, место вам известно. Осталось только подсказать вам нужное слово… да вот беда, я его всё еще и сам не знаю. А вы еще не знаете, о каком слове я говорю – скоро я поясню.

Итак, я хотел рассказать вам о том, что увидел в этот день, но после всех сделанных пояснений не уверен, что это стоит делать. Всё равно мне пришлось бы в лучшем случае цитировать те или иные отрывки из книг – но о магии чтения вы, как читатели, имеете полное понятие и без меня. Скажу лишь, что я с удовольствием побывал в погребке, в котором Атос держал многодневную оборону, съев и выпив всё, что там находилось и почти совершенно разорив почтенного трактирщика. Этот отрывок (как и вообще весь обратный путь д’Артаньяна из Лондона в Париж) всегда был одним из моих любимых, правда, в последнее время я наложил на него табу (так как он разжигает аппетит, который я стараюсь по возможности гасить), но в сложившихся обстоятельствах я забыл обо всех табу и просто смотрел. После погребка Атоса я побывал на сеансе черной магии с полным ее разоблачением, а потом еще заглянул в гости к Ноздреву, чтобы посмотреть на знаменитую партию в шашки между ним и Чичиковым. Медея всё время стояла рядом со мной, держа меня за руку и просматривая вместе со мной мои видения. Потом мы смотрели ее видения. Сначала она пробудила к жизни эпичную битву между кем-то и кем-то – очевидно, из «Илиады»; потом мы перенеслись на остров Монте-Кристо, где таинственный хозяин острова, приняв имя Синдбада-Морехода, принимал неожиданно свалившегося ему на голову гостя – Франца д’Эпине, взявшего имя Алладина (тьфу, Аладдина, конечно же)[24 - «– Не знаю, согласитесь ли вы со мной, – сказал незнакомец Францу, – но для меня нет ничего несноснее, как часами сидеть за столом друг против друга и не знать, как величать своего собеседника. Прошу заметить, что, уважая права гостеприимства, я не спрашиваю вас ни о вашем имени, ни о звании, я только хотел бы знать, как вам угодно, чтобы я к вам обращался. Чтобы со своей стороны не стеснять вас, я вам скажу, что меня обыкновенно называют Синдбад-мореход. – А мне, – отвечал Франц, – чтобы быть в положении Аладдина, не хватает только его знаменитой лампы, и потому я не вижу никаких препятствий к тому, чтобы называться сегодня Аладдином. Таким образом мы останемся в царстве Востока, куда, по-видимому, меня перенесли чары какого-то доброго духа. – Итак, любезный Аладдин, – сказал таинственный хозяин, – вы слышали, что ужин подан. Поэтому прошу вас пройти в столовую; ваш покорнейший слуга пойдет вперед, чтобы показать вам дорогу». (Александр Дюма. «Граф Монте-Кристо»).]; наконец… но последнее видение Медеи было слишком ярким, и я должен постараться всё же как-то его описать.

Мы увидели… ее. Разве девушка, порывисто соскочившая с постели и быстро начавшая приводить себя в порядок, сначала причесав непослушные кудри, а потом натершись какой-то мазью, – разве это не моя спутница, держащая сейчас меня за руку? Нет, наверное, это всё же не она, но очень, очень похожа на нее. Вот она облачилась в некое одеяние, которое мне, за незнанием, трудно как-то точно обозначить (туника? хитон?) и вышла из дома. Там ее уже ожидала повозка, окруженная служанками; кажется, их было не менее десяти. «Медея» взошла на повозку и взяла в руки вожжи и кнут, две служанки последовали за ней и встали – одна слева, а другая справа от грозной и прекрасной возницы, остальные встали позади. Повозка тут же понеслась по улицам города. О, это надо было видеть! Несущаяся во весь опор повозка с управляющей ею «Медеей», бегущие вслед за повозкой девушки, одеяния которых колышутся на ветру, сторонящиеся люди, с удивлением, благоговением и опаской взирающие на повозку-метеор. Это надо было видеть – и мы это видели! У меня поистине захватило дух, а ведь я уже и так немало всего повидал за этот день.

– Что это за прекрасное видение? – спросил я у Медеи, как только мы вновь оказались на поляне.

– Неужели ты не узнал меня? – с улыбкой спросила Медея.

– Узнал. Но я не припомню такого эпизода в «Медее».

– Понятно. Ты читал «Медею» Эврипида, и ты наверняка читал «Мифы древней Греции». А читал ли ты «Аргонавтику» Аполлония Родосского?

– Нет.

– Теперь, можно сказать, что читал – и даже лучше, чем читал. Мы видели эпизод, когда Медея, проведя бессонную ночь, чуть не стоившую ей жизни (она хотела покончить с собой), всё же решилась (вопреки отцу) помочь Ясону и его спутникам. Мы видели момент пробуждения, и как она потом отправилась в храм Гекаты на встречу с Ясоном и со своей роковой судьбой. Её путь к храму – один из моих любимейших эпизодов во всей мировой литературе. А в «Легендах и мифах» этот эпизод описывается всего лишь так: «Позвала Медея рабынь и поехала в храм Гекаты. Радостно было на сердце у Медеи, она забыла все свои тревоги и думала лишь о свидании с Ясоном»[25 - Николай Кун. «Легенды и мифы Древней Греции».]. Какое жалкое описание! Нет, только прочитав Аполлония, ты сможешь увидеть подлинную Медею – со всеми терзающими ее душу страстями. Впрочем, тебе и так повезло ее увидеть.

– Мне даже повезло и сейчас стоять рядом с ней.

– А ты, может, действительно считаешь меня воплотившейся Медеей?

– Ну а почему бы и нет? Если уж мы можем видеть воплощенные образы – почему бы, в качестве исключения, мы не могли бы встретиться с ними и воочию?

– Я не собираюсь тебя разубеждать. В жизни не так много чудесного, чтобы торопиться «объяснить» чудо какими-то прозаическими причинами. Хотя чудо – оно и есть чудо, как его ни объясняй. Ладно, на сегодня мы увидели достаточно. Пора возвращаться в реалии.

Я так не думал, но кто хотел знать мое мнение? Мы пошли к лодке и вскоре уже вновь плыли по озеру. На середине я затормозил, причем по собственной инициативе. Солнце, восходившее с утра, теперь заходило. Прекрасное зрелище.

– Неужели мы пробыли тут целый день?

– Едва ли. Здесь всегда так: когда плывешь оттуда сюда – восход солнца, а когда отсюда туда, заход.

– А почему?

– Понятия не имею.

– Кстати, а как ты сама открыла это место?

– Не сама.

– А кто…

– Толстой или Достоевский?

– Что?

– Я спрашиваю: Толстой или Достоевский?

– В смысле: кого я предпочитаю?

– Ты удивительно догадлив.

– А мой вопрос?

– Я больше люблю задавать вопросы, чем отвечать на них. А вот ты так и не ответил, а я очень не люблю, когда на мои вопросы не отвечают.

– Толстой.

– «Война и мир» или «Анна Каренина»?

– «Анна Каренина».

– Булгаков или Гоголь?

– Гоголь… хотя обоих люблю.

– Первая реакция самая ценная, значит, всё же Гоголь. «Ревизор» или «Женитьба»?

– «Ревизор».

– Платон или Аристотель?

– Ни тот, ни другой.

– Ни тот, ни другой не нравятся, или не читал – ни того, ни другого?

– Не читал.

– Знакомая и печальная история. Придется прочитать.

– А ты за кого: за Платона или за Аристотеля?