Солнце на краю мира

– А почему восемьдесят процентов?

Снова обдала меня испепеляющим взглядом. Он получался у нее не хуже фирменного прищура, даже мурашки ползли. На сей раз он выражал легкое презрение к тем, кто только что сел в лужу, но поучает других.

– Потому что официально проверки нет. Но по базе лиц этот тип проходит как начальник целой следственной практики в Верховной Ассамблее. Понимаете? Начальники такого уровня не идут во внештатники под прикрытием. Пока не все сходится, поэтому мы продолжаем копать… А еще, – добавила она едко, – мне только что звонили из полиции и интересовались, не проводили ли мы экспериментов, связанных с вертикальным выбросом каких-либо предметов.

Я вздохнул, дошагал до своей дыры и уставился в нее одним глазом, как пират в подзорную трубу.

– А почему вы спг’ашиваете? – сказал я, подражая Эйзенбергу.

Дженнифер улыбнулась одними глазами.

– А потому, что они засекли прилетевший с неба объект. Нашли место падения, оцепили, там сейчас работают. Что за объект – не уточняют. Провели баллистическую экспертизу; она указала на наш район. Теперь опрашивают местные хайтек-компании.

Я уселся на край стола и указал Дженнифер на свой стул – это было единственное седалище, не покрытое порошком из огнетушителя. Она брезгливо отряхнула его рукой и села на краешек.

И я рассказал ей про эксперимент. Без лишних подробностей о переполняющихся регистрах, но довольно детально. Рассказал про Гарри и его дырявое крыло и что отправил я его искать результат превращения. На этом месте Дженнифер закрыла глаза ладонью и запричитала:

– Ну почему же вы не позвонили мне сразу?! Когда по офису рыщет этот внештатник, любые происшествия – моя прямая зона ответственности! Разве вы не понимаете, что в итоге, так или иначе, это разгребать мне?

– Как видите, я и сам могу о себе позаботиться, – ерничал я. – Никто не пострадал и разрушений почти нет.

– Не смешно!.. Боже, вот уж правда повезло, что никого не убило… Почему вы не проводите свои опыты в лаборатории?!

– Потому что у меня нет лаборатории, а есть только этот…

– Кошмар! – завопила она, не дав мне ответить. – Вы отправили разыскивать эту штуку черт знает кого: шофера, известного трепача, не обремененного интеллектом!

– Слушайте, – вздохнул я. – Вы просто не знаете Гарри. А если б знали, отправили его же. Более подходящего человека сложно подобрать.

Дженнифер сделала круглые глаза:

– О чем вы говорите? Да я бы Ярослава послала туда! Или сама бы поехала, лично.

Я сделал извинительную мину:

– Ну перестаньте… Каюсь. Однако ж не я виноват в том, что он такое выкинул, – кивнул я на сверкающий Porta. – Но вернемся к делу. Не надо вам никуда ехать, и Ярославу не надо. Во-первых, засветитесь у оцепления и подставите компанию. Во-вторых, от вас больше пользы здесь, нужно решать вопросы с Ассамблеей.

Дженнифер сжала губы и скрестила руки на груди, глядя перед собой. Злость сменилась напряженной задумчивостью.

– Как вы говорили про проектный менеджмент?.. Бегать и подтирать? Чувствую себя на вашем месте…

– Вы не видели, каково тут было после аварии! – улыбнулся я. – Потолок в огне, дым, все в пыли… чуть не задохнулся.

Она вскинула глаза на меня и приготовилась вылить новый ушат претензий, уже открыла рот, но тут в дверь снова заколотили. Кулак тяжелый, мужской. Через дверь было слышно мычание Гарри – он вернулся.

Ввалившись, он остановился как вкопанный и вылупил глаза на что-то за моей спиной. Его интересовала вовсе не Дженнифер, ей он ничего не сказал и даже не взглянул на ее декольте. Он был заворожен дырой в потолке.

– Ни хрена себе!.. Борисыч, ну ты даешь, едрить меня…

Он подбежал к дыре и стал пританцовывать вокруг, выбирая лучшее местечко, чтобы одним глазом рассмотреть ее насквозь. Вскочил на стул, щупал руками края и стенки шахты. На него отовсюду ссыпался порошок и прилипал к лысине. Налюбовавшись вдоволь, он воскликнул:

– Как по маслу! Р-раз туда, и ни соринки! Крыло мне прорезало, как ножом, а я же себе листовой титан поставил, на пластике не летаю… И до самой промзоны добросило эту хреновину!.. Три года смотрю на вас – всё ерундой занимаетесь детсадовской. Маетесь-маетесь, вертите всякие кубики, шмубики. Нечисто, думаю, темнят ребята, а оно оказывается, так и есть! – Он похлопал ручищей по искривителю, отчего тот жалобно заскрипел. – Ну, Борисыч, молоток! Будете на, эти самые, галактические яйца ставить новую пушку, да?

Дженнифер, всю дорогу демонстративно не замечавшая Гарри, наконец, прервала его дифирамбы чужеродным металлическим голосом:

– Фойерман, отставить болтовню!

Гарри так с открытым ртом и замолк, хлопая глазами на нее и на меня.

– Любые сведения о том, что вы увидели, – зарядила она скороговоркой, – любой тонкий или толстый намек, который вы дадите кому угодно за стенами этого кабинета, включая любых баб, какие встретятся вам на белом свете… будет расцениваться как раскрытие коммерческой тайны и караться колонией на двадцать лет с конфискацией!.. Спрячетесь – я вас из-под земли достану! Мои агенты разыщут вас, даже если вы сделаете пластическую операцию и будете пасти коров в Новой Зеландии!

Дженнифер замолкла. От гневных речей она залилась краской. Мы с Гарри оба стояли ошеломленные. Конечно, он заткнулся и как-то весь съежился. Больше он не смотрел ни на какую дыру, лишь испуганно бегал глазами и видом своим напоминал нагадившего пса, который вот-вот огребет палкой по спине.

Молчание нарушил я:

– Гарри, рассказывай теперь подробно, что нашел?

Притихшим голосом он поведал, что место падения отыскал довольно легко – по скоплению полиции. Это на 138-й улице, прямо на проезжей части, и с обеих сторон быстро образовались пробки. Было, говорит, странно много полиции, выставили несколько кордонов, чтобы за пушечный выстрел не подпустить ни зевак, ни оверкары. Поблизости возилось пара человек в зеленых комбинезонах с надписями «Nuclear hazard», но они толком ничего не делали. Были, как показалось Гарри, еще и саперы, но те вовсе стояли в сторонке и курили, держа собаку на поводке. Собака была спокойна. Псионщиков не было. К центру Гарри, разумеется, не пропустили, и он решил подняться вертикально вверх перед первым кордоном, якобы посмотреть, далеко ли перекрыта улица. Его тотчас же заарканили полицейские, прижали к земле и чуть не надели наручники, но обошлось: удалось-таки уболтать их историями о тяжелой доле водил, что премии лишат, объезжать накладно, семья, алименты… Отпустили его даже без протокола, только отобрали флеш-карту из видеорегистратора.

– Но, Борисыч, я же бой-скаут! Я знал, что ее отнимут, поэтому, когда набрал высоту, кнопочкой – щелк, и фотка в Космонет улетела!

Гарри театрально замолк, ожидая восхищенных возгласов. Никому из нас было не до восхищения, хотя я втайне сиял. Чуть не за шкирку подтащил я его к терминалу, чтобы он залез в свой аккаунт и показал фотку. Он ужасно долго возился, отыскивая на клавиатуре нужные буквы, пароль вспомнил с седьмого раза, и лишь минут через пять желанная фотография предстала перед нами.

Фотография была в большом разрешении, однако даже при максимальном увеличении очертания лежащих на земле предметов угадывались с трудом.

– Вона, осколки от него, – говорил Гарри, тыча пальцем в экран, – отвалились они… Я, когда подымался, смотрю – что-то блестит на солнце, тут, там. Потом понял, что стеклянные осколки…

Никаких осколков на фотке видно не было.

– Стеклянные? – переспросил я.

– Ну, ясно, стеклянные, какие же еще! – выпалил Гарри и вдруг спохватился: – А-а, Борисыч, я понял… это не стекло, да?.. А что это, а?

– Понятия не имею, Гарри, ты был там, а не я… А вот тут что такое? – спросил я, указывая на пятнышко золотого цвета на проезжей части.

Гарри непонимающе обернулся:

– Это оно и есть. Ты че, Борисыч?..

Тогда я, наконец, различил на фотке золотого цвета металлический предмет, который, по словам Гарри, и есть «оно», и не относящийся к нему мусор, раскиданный по улице: жестяную банку, бумажные пакеты, сигаретную пачку и стакан из-под кофе, вначале принятый мной за искомый предмет. Золотая штуковина с одного конца была округлой формы, так что с большим натягом ее можно было считать верхней частью латунной дверной ручки. На месте предполагаемого сужения ручки штуковина переставала быть золотой и приобретала мутно-серый цвет. Я спросил Гарри, что это, по его мнению.

– Я думал, стекло. Оно блестело, когда я подымался. И осколки, и эта хрень тоже блестела. Может, и железяка, а не стекло…

– На кубик она была похожа или нет?

– Что?

– «Хрень» твоя, – сказал я, барабаня по экрану.