Солнце на краю мира

– Откуда я знаю, Борисыч, я висел метров за сорок. Я тебе не орел, хотя на зрение и не жалуюсь.

– А осколки точно от нее?

– Да ясно, от нее… Так это был всего-навсего кубик? – приуныл он.

– Он пробил тебе крыло, Гарри. И шахта в потолке – тоже его работа. Всего-навсего кубик, как ты думаешь?

Гарри приободрился:

– Я понял, Борисыч, ты не можешь сказать, я все понял… Могила, – сказал он, повернувшись к Дженнифер, – Разрешите идти?

– Дуй, Гарри, и спасибо за работу, – сказал я.

Гарри выпятил грудь, отдал честь и испарился, неслышно затворив за собой дверь.

– А ты молодец, – сказал я Дженнифер. – Про коммерческую тайну было круто.

– Вас это тоже касается, – холодно сказала она. Вздохнула, подошла к дыре и тоже принялась ее изучать.

Со стороны это выглядело столь же глупо, как когда вокруг дыры плясал Гарри, хоть Дженнифер и не плясала. Глупо потому, что никто из нас уже ничего не мог поделать ни с дырой, ни с той физикой, которая позволила смехотворному с виду аппарату раздвинуть и уплотнить бетон, превратить стекло в латунь и выбросить его вверх на пару километров. Это все уже в настоящем времени, подумал я, и вдруг захотелось петь. Это мы – сделали такие аппараты, способные узлом завязать пространство, из одного предмета вылепить другой, стекло обратить в латунь, а латунь – в золото. И пусть Гарри кажется, что мы играем в кубики или придумываем новые пушки. Мы нашли философский камень! Одному богу известно, каким станет мир после этого открытия…

Дженнифер говорила про полицию, Верховную Ассамблею, уголовное дело, безответственность ученых. Сама с собой обсуждала, как побыстрее замаскировать шахту, чтобы инспектор-обходчик ее не заметил. И нужно просканировать весь офис на жучки… Она ходила взад-вперед по комнате, махала руками, а под подошвами туфель хрустел порошок. Я улыбался и с любовью глядел на свой искривитель. Сейчас она уйдет, я доправлю и запущу программу, и ничто никуда не вылетит – в тестовой камере окажутся две одинаковые латунные ручки и осколки оставшегося стекла. Я перебил Дженнифер на полуслове:

– Послушай, Дженни, пойми главное: этот белый красавец нас прославит! Стрельбу в потолок я устраню. Важно, что вылетает латунная ручка, вылепленная из стекла, понимаешь? Латунь – из стекла! Это значит, послезавтра мы станем знамениты и богаты! И возместим любой ущерб, хоть бы целиком здание снесли… Но сегодня и завтра аппарат нужно беречь, как зеницу ока…

– Вы думаете, я это хуже вас понимаю? – вставила она.

– …никаких опалянов, никаких аудиторов, никаких засланцев из Ассамблеи!.. Этих «конкурентов» ты имела в виду с утра?

– Нет… Не важно, эти опаснее… Но гарантировать я ничего не могу, так и знайте!

– Гарантий от тебя я не требую, однако постараться…

– Я, между прочим, отлично знаю свои задачи! – перебила она, выстукивая пальцем по столу после каждого слова. – Но только если мне о них вовремя сообщают, а не прячутся под лавку в надежде, что мамка не найдет!.. Артур, ну давай быть взрослыми. Только так мы друг другу поможем, – добавила она рассудительно.

Она встала, давая понять, что разговор окончен. Я тоже встал.

– Дженни, ты совершенно права…

– Не называй меня Дженни, – бросила она мне прямо в лицо. Глаза у нее были электрические. Послышался фруктовый аромат духов. Она развернулась и, вытрясая из своих великолепных волос порошок, прошагала к выходу. «Черт знает что!..» – бормотала она.

*

Предстояло завершить рефакторинг, а это часа два-три чистого времени, но внутри впервые за долгие месяцы теплело чувство, что все я успею, и все на этот раз получится. Начала пульсировать нога, но и она казалась пустяком.

На часах было около пяти. Раздам заключительные пинки, решил я, а после уйду с головой в код, не отвлекаясь больше ни на что.

Первым делом я спросил Ави, складываются ли дела по es. Ави пообещал, что управится к восьми вечера. Ави со сроками обычно не ошибается. Написал Платону – у того все было готово; он дожидался Гарри, чтобы прогнать все наверняка на «боевой» двухпроцессорной машине. Платон и остальные подопечные Джорджика обычно находят горстку собственных дурацких ошибок после первого тестирования, поэтому им нужно дать время.

Пишу Дэвидсону, чтобы сходил на перерыв, но к десяти часам был на работе и тестировал новый образец до победного. Как, кстати, дела с тестированием остальных функций? Нашел, говорит, пару мелочей (и сделал мне великое одолжение, что не прекратил тестирование, как того требует его, Дэвидсона, регламент), но алгоритмисты уже в курсе и быстро поправят. Засунь себе свой регламент кое-куда, подумал я, отложив планшет.

Откинувшись на спинку стула, я полез в телефон, чтобы написать последнее, самое важное сообщение. Отыскал в контактах Марка Фрайда и отправил ему: «Марк, привет. Твои лекарства оказались не нужны. Совсем!»

Давненько я ему не писал и не звонил, стоило бы ради приличия узнать, как дела… Прокрутил историю сообщений и увидел, что предыдущий наш с ним разговор был больше года назад и состоял из пары «приветов». Ну я и свинья! Разве можно так с друзьями?.. Должно быть, и не вспомнит, что конкретно подразумевается под безобидными «лекарствами».

*

Пасмурным субботним днем в марте 2401 года мы проспали с Мари до полудня, часов четырнадцать кряду, и, проснувшись, еще с час не желали выбираться из постели. В оконных рамах волком завывал ветер, а за окном лил мелкий, мерзенький такой дождь. Лежа под пуховым одеялом, я кожей чувствовал, как там противно и холодно, все в огромных лужах, а вдоль улиц тащатся, как лемминги, люди с поломанными зонтами и промокшими ботинками, переходят вброд ручьи, ступая на каблуки, выставляют зонты поперек ветра, только все это тщетно.

Лишь тот факт, что сейчас март, а скоро будет апрель и май, придавали смысл сегодняшнему дню. Мы с Мари представляли, что спустя всего месяц в такое же воскресенье в окно будет светить наше огромное обжигающее солнце, и мы наденем шорты и пойдем в «Ля Рошель» на поздний завтрак. Предаваясь этим фантазиям, мы кутались с ней под одеялом, и совершенно неохота было вылезать.

Безапелляционно заставил подняться внезапный звонок в дверь. В столь неурочный час мы, конечно, не ждали никого, разве что страхового агента или продавца каких-нибудь пылесосов. После ядерной войны в живых останутся тараканы и страховые агенты, сказал как-то раз Деев, проглатывая очередной «Б-52».

Но за дверью оказался не продавец. Там стоял господин в длинном черном плаще, ботинках на толстой подошве, перчатках, кашне и темных очках. В одной руке у него был сложенный зонт-трость, в другой – шляпа с узкими полями. Обликом он походил на сбежавшего актера из сериалов двадцатого века. Только его лицо, в отличие от героев сериалов, было мне отлично известно. Выразительные скулы, тонкий рот, большие глаза, теснящиеся вокруг узкого носа. Блестящие вороные волосы.

Я спросил:

– Давно прилетел?

– Нет, я пешком. Сегодня же суббота, – ответил ровный бархатистый голос, от которого внутри все согревалось. – Погодка не жалует. Я из монастыря на один день… Думал, прогуляюсь, а у вас льет.

Его плащ был матовой ткани и совершенно сухой. Ботинки не оставляли за собой мокрых следов. С зонтика не капало. Он снял очки и перчатки и протянул мне теплую костлявую руку.

Это был Марк Фрайд.

Со спины ко мне подкралась Мари, нацепившая какой-то балахон. Я представил их друг другу, и Фрайд движением самурая выхватил откуда-то из-за спины здоровенную белоснежную розу. Мари раскрыла рот и захлопала в ладоши. Осторожно приняла розу своими тонкими пальцами, присела в реверансе и убежала на кухню варить кофе.

За разговором Фрайд поведал, что закрепился в статусе князя в своем ордене и полагает, что скоро покинет Гвардию окончательно. Его уже давно освободили от оперативной работы и предоставили бессрочный отпуск для повышения квалификации в каком-то полудиком монастыре острова Пасхи. В OpenMind он тоже почти не появляется, поскольку, как ему кажется, они выбрали тупиковый путь изучения псионной энергии.

– Кто же тебе деньги платит? – спросил я.

– Как и прежде, Гвардия и OpenMind. Несмотря на разногласия, я внештатный консультант и там, и там. Есть такая удобная должность.

Когда Мари отлучилась за чем-то в спальню, я приблизился к Марку и спросил вполголоса:

– Я говорю о настоящих деньгах, ты же понимаешь?

Он сморщился и посмотрел в сторону.

– Мне все реже нужны деньги, Артур, тем более большие. Твоих ребят я снабжал, потому что вы мне нравитесь и идеи у вас интересные. Сам я с этого почти не зарабатывал.

Тут он, конечно, привирал, но я не стал давить.

– В будущем у нас появятся новые идеи. Нам можно на тебя рассчитывать?

– Можно, – ответил он с безразличным лицом. – Только ты должен будешь поручиться, что идея по-настоящему хороша и правильна. Ты понимаешь, о чем я. Потому что и мне придется поручиться за тебя.

– Спасибо, Марк. Я перед тобой в долгу.