Солнце на краю мира

– Как давно вы знакомы с Дженнифер Блоссом?

– Это допрос? Я отключаюсь, – сказал я, изображая усталость.

– Хорошо, это может и подождать, – вздохнув, прогундосил он с незнакомо взрослой интонацией. – Сейчас меня интересует Марк Фрайд. В данный момент в отношении него ведется расследование по статье о распространении секретных сведений. Я знаю, что вы с ним общаетесь. Планируете ли вы встретиться с ним в ближайшее время?

Я чуть не врезался во впереди идущий оверкар и круто оттормозился.

– Не планирую, – проговорил я.

– Вы бы нам очень помогли, если бы постарались при встрече кое-что у него выяснить. Завтра или послезавтра, очень желательно. Сможете?

Я помолчал.

– Что выяснить?.. Бред какой-то. Вы вообще о чем?

– Ладно, пожалуй, это не телефонный разговор… Давайте сделаем так. Я назову несколько вещей, мы с вами распрощаемся, а вечерком вы подумаете и решите – поможете вы нам или нет, идет?

И, не делая паузы, он продолжил:

– Итак… Свернутые проекты в рамках Gateway – Alpha Gravity и Psi Storm… Помните их? Имеются свидетельства незадокументированных финансовых операций между вами лично и Фрайдом. Есть записи мониторинга псионной активности OpenMind, на которых странные всплески в определенные даты… Потом еще: неправомерный доступ к секретным сведениям класса C и B в 2402 году. Вы просматривали сотни материалов, не имеющих отношения к задачам, над которыми вы работали…

Я слушал, чувствуя, как внутри бурлит бешенство. Сунули, значит, свой поганый нос в давние дела… Угроза выеденного яйца не стоит: даже если вынут их из-под сукна, на все эпизоды есть опровержения. Отбрешемся как-нибудь, привлечем военных адвокатов. Но сам факт, что под меня копают, целенаправленно и глубоко – приводил в ярость.

Наконец, он произнес:

– Ну, и зона 81. Несколько посещений, совершенных вами вместе с Артемом Деевым… Артур, в общем, вы подумайте и сообщите мне о своем решении завтра утром. До свидания.

Он повесил трубку. На его последней фразе все копившееся во мне бешенство обратилось в страх. Мы никогда не были с Деевым в зоне 81. Но сам факт, что он вышел на эту информацию и, по-видимому, роет дальше, значил, что рано или поздно он обнаружит подлог: на самом деле мы с Деевым бывали совсем в другой зоне, о которой поклялись никогда не вспоминать.

Новенький «кларк» передо мной резко остановился на желтый свет. Я взбеленился, засигналил, и, перелетев его через верх, прошел перекресток уже на красный. Мне сигналили с других сторон, но ответом им был неприличный жест.

Все это выходило далеко за рамки Gateway. Эта сволочь подошла к делу профессионально! Но что ему от меня нужно – вот вопрос. Не шпионы же мы в Gateway, чтобы так основательно нами заниматься. У ПАК есть пушки гораздо мощнее и технологичнее, чем тот кустарный миномет, который сегодня появился у меня. Что-то иное им нужно. Вот и Фрайда приплели… Прошлые делишки наши с ним – полная ерунда, детские шалости, тут нечто посерьезнее. Надеются завтра взять с поличным при передаче псионки? Вряд ли, иначе не звонили бы мне и не упоминали Фрайда, будто нарочно пытаясь спугнуть.

*

Смотаться я решил за город, в Мастиано. События последних часов, как сговорившись, вели меня именно туда. Там можно было и укрыться от посторонних глаз, и переждать все более вероятный обыск на квартире, и в тамошнем моем тайнике оставалась пачка наличных, которые завтра пригодятся на псионку.

Сколько уж лет я толком не бывал в Мастиано? Раз-два в год на день без ночевки – не считается, я даже в дом не заглядывал. С Мари катались туда частенько, а когда ее не стало – разве мог я там находиться? В доме, где полным-полно ее вещей, которые я и выбросить не решаюсь, и смотреть на них невыносимо… Ерунда всякая, купленная ей в магазинчиках по дороге на работу: китайские фонарики, кухонные полотенца с вышивками, куклы-тильды, свечи в подсвечниках, фарфоровые фигурки животных. А возьми любую безделушку в руки, и перед глазами встает ее лицо – смеющееся, ласковое, уютное и родное. Оно пробуждается в памяти так ясно, словно минуту назад Мари была здесь и вышла в соседнюю комнату, а ты еще чувствуешь цветочный шлейф ее духов.

Я вел оверкар в сторону моего стратосского жилища. Чтобы создать иллюзию обычного поведения, решил сделать крюк и заехать в магазин у дома. Пусть лучше моя кредитка мелькнет в супермаркете, и они в пять утра заявятся с обыском на квартиру, полагая, что я там. Если подумать, в Мастиано у меня значительно больше вещей, которые им не стоило бы находить.

После супермаркета, где я купил замороженной еды на несколько ужинов, я проделал еще пару сомнительных операций, чреватых штрафом в ползарплаты. Пылился у меня в багажнике антирадар, способный заглушить радиосигнал оверкара, чтобы не засекли сканеры на трассе. Сейчас было не до зарплаты; я засунул антирадар в бардачок и включил. Свой телефон я вырубил и вынул из него абонентский ключ – по нему засекут скорее, чем по радиомаячку оверкара. Все было готово.

Я выбрался на трассу, ведущую на север, и спокойно полетел во втором ряду, наблюдая унылый урбанистический пейзаж. По сторонам трассу обрамляли сплошные бетонные заборы, изрисованные граффити, как татуировками. Кое-где вместо заборов над дорогой вздымались пластиковые шумопоглощающие панели, а за ними теснились жилые кварталы – штампованные коробки, мозаично раскрашенные во все цвета радуги, будто детский конструктор. Снаружи балконов изорванными знаменами висело белье. Дома сменялись темными корпусами военных частей, ангарами и складами. За колючей проволокой поверх десятиметровой стены скрывался аэродром Гвардии. Ничего за ней не было видно, кроме неутомимо вращающейся лопасти локатора на диспетчерском столбе. Слева вдалеке нарядно отсвечивали на солнце небоскребы делового квартала.

Прямо по курсу показался северный пропускной пункт. Гостям – налево под шлагбаум, проживающим – направо под сканер. Зафиксирует оверкар по маячку, водителя – по сигналу телефона, и езжай себе… Я высматривал, чтобы рядом не вертелся какой-нибудь резвый коп, который, заметив ошибку сканирования, тотчас остановил бы меня. Если бы таковой дежурил, пришлось бы выезжать по другой дороге.

Но на северном пункте полицейские особенно ленивы, мы это с Деевым давно прознали. Пока снаружи жара, они откисают под кондиционером в своей будке, смотрят видюшки в Космонете и за табло не следят. Солнце еще припекало, так что безо всяких препятствий я проехал пост, вылетел на загородное шоссе и дал газу. Предстояло километров пятьдесят пути. Камер тут нет, дорожные сканеры мой оверкар не видят, штрафов за превышение не грозит.

Я летел на ручном управлении и упивался полетом. Соскучился по большой скорости. Оверкар отлично держал курс – все-таки раллийная машина, хоть и старенькая. На военных «хоккайдо» мы когда-то летали по итальянским Альпам на учениях. Стояло жаркое лето, живописные коровы объедали зеленые луга; тут и там торчали, как грибы, бревенчатые сарайчики, потемневшие от дождей. А вокруг – горы, серебристые громадины, кое-где покрытые рыхлой шапкой заиндевевшего ельника, кое-где – голые и скалистые с отвесно бегущими водопадами. На вершинах лежали шапки ледников, увенчанные облаками, которые не сдувались оттуда никакими ветрами. Наш путь пролегал вплотную к скалам и верхушкам елей на косогорах, по глубине ущелий над бурными реками с ярко-бирюзовой водой, по-над скалистыми вершинами, на которых, как застрявшие гвозди, торчали вышки связи и башни ПВО. И все это – с бешеной скоростью и огромными перегрузками. Никакого автопилота, лишь твои собственные руки на штурвале и ноги на педалях. Сначала проходишь пару кругов на пенсионерской скорости, чтобы почувствовать, как управляется твоя птичка. Потом смелеешь и все глубже жмешь педаль. Кажется, ничего не изменилось, но вдруг замечаешь: скорость твоя уже вдвое выше, чем на старте… И начинаются настоящие американские горки. Полет превращается в танец. Поворот, крен, взлет, переворот, штопор, выпрямление… Где-то мелькает знакомая речка или сарайчик на лугу. Смотришь только на скалы. Скорость. Затекшие руки на штурвале. Неморгающие глаза. Вспышка солнца. Непроглядная темнота ущелья. Непрекращающееся щекотание в желудке. Посадка. Стаскиваешь шлем и летный костюм, выжимаешь тельник от пота…

Я быстро вхожу во вкус и закладываю виражи круче. Оверкар слушается беспрекословно. Дорога сужается до двух рядов в каждую сторону, а затем и до двух рядов вовсе. Начинаются холмы и петли серпантина. Серпантин – моя страсть. Обожаю проходить петлю на максимально возможной скорости и лихо из нее стартовать. Встречные попадаются редко, поэтому на крутых поворотах я то и дело заезжаю на соседнюю полосу. Не страшно – встречка просматривается вперед на безопасное расстояние; если нужно, я тут же уйду к своему краю.

Холмы закончились, трасса пошла по долине вдоль кромки невысоких скал. Изгибы дороги стали пологими. До следующего серпантина – километров двадцать. Я расслабился, откинулся на спинку кресла и втопил посильнее.

На самом деле, думаю, все не так плохо. Времени еще тьма, в Мастиано никто отвлекать не будет, разве что искривителя нет. Попытаюсь, насколько получится, доделать программу без него. Разожгу камин, буду сидеть себе с ноутбуком и работать. Потом, наконец, высплюсь; в горах же изумительно спится… Разобрать бы когда-нибудь этот бардак, расконсервировать все и ездить по выходным! Сколько уж можно…

Перед глазами вставали картины из прошлого. Я смотрел на бегущее полотно асфальта, не особенно осознавая, что вижу. Случайно взгляд скользнул на приборную панель: на спидометре – 320 километров в час! После серпантина утратил бдительность и между делом разогнался не на шутку. Но ничего, крутых поворотов здесь нет. Впереди очередной плавный изгиб, я вхожу в вираж…

Из-за скал сразу за поворотом в глаза мне шибает ярким светом. Навстречу несется какая-то громадина, врубив все лампы, которые только есть на ее морде. Солнце еще высоко; зачем, к лешему, иллюминация?.. Фары огромные и яркие, слепят даже при дневном свете. Я сощуриваюсь, разглядывая дорогу. Слева мелькает пунктирная линия разметки, справа – часто стоящие бетонные столбики с красными светоотражателями на макушках. Я выравниваю курс после виража и встаю точно на свою полосу. Тормозить уже бесполезно, работаю одним штурвалом. Вижу линию разметки и столбики. Все в порядке, мы с грузовиком разъезжаемся.

Но, не долетев каких-то ста метров до меня, он вдруг сдвигается на мою полосу. Замечаю его резкий рывок, по глазам вновь бьет светом. В следующий миг его левая половина уже на моей полосе.

Прокручивая это в ретроспективе, понимаю, что на автоматизме иного маневра сделать было невозможно. Вверх оторваться не успел бы, да и подъемные ускорители были не активированы, а слева угодил бы в стену скал. Пейзаж справа выглядел приглашающе, несмотря на метровую высоту столбиков – за полсекунды не перепрыгнешь. Казалось, есть шанс вписаться между ними и не задеть. Сумасшедшая иллюзия, но в те полсекунды ничего другого у меня в голове не было.

Рефлекторно дергаю штурвал вправо до упора и жму на газ. Оверкар моментально становится ребром, его сносит с дороги, свет фар грузовика гаснет. На сетчатке вторично за сегодня остаются выжженные пятна, и я еле вижу, куда меня несет.

Рефлекторно выравниваю штурвал и торможу. Оверкар задирает нос, появляется страшная вибрация из-за того, что лечу я теперь над какими-то грядками, а не над гладким асфальтом. Подкидывает вверх-вниз на каждой кочке. Спешно набираю высоту, чтобы меньше трясло, и продолжаю тормозить. Руль креню влево, к трассе. В конце концов, снижаюсь и останавливаюсь перед самыми столбиками на обочине.

Вываливаюсь наружу, полуслепой и полумертвый. Руки в спазме держат воображаемый штурвал.

*

Выйдя из машины, я бросился назад к тому месту, где чуть не был убит грузовиком. Не знаю, что меня туда несло – ничего примечательного там не было. Стояли, как и вдоль всей полосы, массивные бетонные столбики, белые с черными полосками. Вдалеке виднелся злосчастный изгиб, а на самой трассе было пусто и тихо. Грузовика и след простыл.

Черт знает, что было в башке у этого психопата. То ли пьян, то ли заснул, наркоман конченый… По правилам должен был остановиться и помочь мне, но он, тупорылый, будто и не заметил, что натворил. Сообщить бы о нем в полицию, да только у меня еще раньше права отберут за двукратное превышение скорости и езду с антирадаром…

На середине пути я пришел в себя и замедлил шаг. В один момент я все, наконец, осознал. И свою глупость, и безумную удачу, и то, что в эту секунду лежать мне недвижно в искореженном и горящем куске металла где-то на поле. Однако ж я стою здесь, невредимый, вдыхаю прохладный, душистый вечерний воздух и совершенно не понимаю, как так все сложилось…

Сердце колотится просто бешено, а за ним и тело начинает трясти. Животный, дикий страх накрывает меня и сковывает движения. Стучат зубы, к потному телу противно прилипает одежда. В оцепенении я шагаю, тупо уставившись на столбики и абсолютно ничего не соображая. Мои шаги отбивают сильные доли сердечного ритма. Шумно скрежещет щебень под подошвами.

Что-то меня останавливает. Что-то темное под ногами. Верхний слой щебня разрыт, под ним обнажились влажные темные камни. Дальше по полю тянется след от моей машины, кусками повыдергана земля вместе с травой, будто перепахана пьяным трактористом… Поскорее бы убраться, пока никто из фермеров меня не заметил.

Не знаю, на что можно было рассчитывать, выруливая на эти столбики. Как бы я умудрился на скорости под триста втиснуться в десятиметровый створ между ними?.. Но вот ведь, втиснулся! Траектория моя хорошо просматривалась, и на ней не было ни одного столба.

Потоптавшись, я, наконец, разобрался, что все произошло немного не так. В действительности, я проехался аккурат по тому месту, где должен стоять очередной столбик, но его там не стояло. В раскиданном щебне я разглядел бетонное основание, гладкое, как ткань, с блестящими пуговицами арматуры. Столбик был аккуратно срезан чем-то навроде лазера. Кто его знает, может, здесь на поле въезжают тракторы, и местный фермер расчистил для них путь…

Чудо. Один шанс из миллиона. Чудовищно повезло, как никогда еще не везло в жизни. Случай – и только. Даже не безмозглый риск, обернувшийся удачей, как сегодня с молекулярным песком или моим ослиным упорством потушить потолок во что бы то ни стало… Нет, именно – случай.

Я глубоко-глубоко вдохнул волшебный вечерний воздух с ароматом свежей земли и остывающего асфальта и засмеялся в голос. Так не бывает, сказал бы кто угодно, однако ж я жив! Я поднял к небу лицо и прошептал «спасибо». По-другому благодарить бога я не умею.

Остаток пути я полз по-стариковски осторожно. Раздумывал еще, почему на грузовик не отреагировала моя сигнализация сближения со встречными, которая на узких дорогах включается автоматически? Но потом, вспомнив опять об Ассамблее и моих мерах по сокрытию местонахождения, сообразил: антирадар все и глушит. Стыдно, бывший аналитик, не принять этого в расчет.

*

В Мастиано все осталось по-старому, только сильнее заросло и обветшало. Калитка провисла на петлях и плохо открывалась. Замки заржавели – пришлось вытащить из машины гаечный ключ и хорошенько стукнуть. На лужайке трава была выше пояса. Заросли и потрескались дорожки, выложенные плиткой. Провалилась деревянная крыша сарая.

Дом стоял незыблемой каменной глыбой. Вид у него был благородный и излучал достоинство. Он был похож на бодрого, поджарого старика – глаза ясные, но каменные стены тут и там покрылись мхом, под окнами многолетние ржавые потеки от дождей, да и сам камень под палящим солнцем изрядно высох.