Щенки

– Два раза подряд не дают ездить, – всё ещё сопротивлялся Илюха.

– Поэтому мы все разом никогда и не ездим, – резонно заметил Димас.

– Короче, это уже детали, – поморщился Толстый. – Ты не о том думаешь, малой. Ты задницу свою должен думать как спасти, а не о том, как я буду трубку в лагерь загонять. Твоё дело – принять телефон и передать кому надо и когда надо или оставить там, где тебе скажут. Дело нехитрое, палева никакого.

– Экие вы уроды, – обернулся Олег. – Узнает начальник режима, он из вас инвалидов сделает, и ничего ему за это не будет.

– Молчал бы, – парировал Паша. – Хочешь чистеньким остаться?

– Ты предъявляешь, что ли? – вспыхнул Олег.

– Я констатирую!

– Этот невывозян когда писает, в унитаз попасть не может, а вы с ним за серьёзное дело базарите! Поломают вам зубы менты.

– Базарят бабки на базаре! И ты! – перешёл в атаку Паша.

– Ты чего, Олег, хочешь? – поддержал старшака Димас.

– Определить его и не возлагать надежд, – пожал плечами Олег.

Картошин по-настоящему испугался.

– Я согласен, – поспешил он. – Если вы мне скажете, что и как сделать, я сделаю, только не надо меня определять никуда.

– Для начала пятёрку мне сделаешь на этот номер. – Паша протянул бумажку с номером телефона.

– Какую пятёрку? – не понял Илюха.

– Пятерку денег. – Паша снова замахнулся, но бить не стал.

– У меня же нет денег, – захлопал глазами Картошин. – Я же говорил.

– У пацанов в ребике до зарплаты займёшь, – пожал плечами Паша. – По две с половиной всего. Потом отдашь.

Картошин пришибленно втянул голову в плечи.

– А ты думал, в сказку попал? – прикрикнул Димас. – Думал, раз мы тебя не трогаем, так можно перед ментами стелиться, как уличная чувырла? С утра до вечера он на территории веником машет, ремонтами занимается с указки отрядника, заявления бегает собирает для него по бараку!

Димас плюнул на пол.

– Думал, мы с тебя не спросим?

– Короче, – прервал Толстый. – Пятёрку сделаешь в течение недели после того, как выйдешь в ребик. Это будет означать, что ты с нами в одной теме, и мы начнём двигаться по телефону. Если денег не будет, мы поймём, что ты соскочил, и поставим на тебе крест. Понял?

Илюха молчал, будто оглушённый.

– Понял?

– Да.

– Всё. Иди, радуйся. Инструкции будешь получать через работающего в зоне мужика, которого с колонии-поселения возят. Его Серёга зовут. Для них менты вагончик поставили рядом с ребиком. Он там обедает. Будешь к нему заходить, получать наши расклады, выполнять и ему докладывать. Понял?

– Да.

– Попытаешься соскочить, стукануть оперу, отряднику, начальнику колонии, кому угодно, включая двух твоих корешей в ребике, – мы тебя приговорим. Поверь, я сумею до тебя дотянуться.

– Иди, малой, – толкнул его Паша. – Язык за зубами держи.

Илюха медленно поднялся с табурета и вышел из комнаты.

* * *

– Подъём! – Начальник отряда хлопнул ладонью по выключателю, и глаза Илюхе резанул яркий свет. – Встаём, одеваемся, на зарядку выходим!

– Саныч! Погаси свет!

– Я сейчас погашу вам! – Михаил Александрович прошёлся по комнате от двери к окну. – Кто опять носки на батарее развесил? Я выкину, будете босиком лётать!

– Это я, – сознался севший на кровати Илюха. – Я сейчас уберу.

– Убери! А то никакого ребика тебе сегодня не будет!

– Уже сегодня? – обрадовался Картошин. – Разыгрываешь, Саныч? Сегодня же первое апреля. Разыгрываешь, да?

– Всё по-честному. Уже сегодня, – подтвердил начальник отряда.

– Так быстро! Всего пара недель прошла! А когда?

– Когда я скажу. – Отрядник пнул под кровать кем-то оставленный в проходе тапок и вышел из комнаты.

– Картоша, везёт тебе! – похлопал Илью по плечу сидящий на соседней кровати Витя. – А мне вот ребик не светит, у меня красная полоса за побег.

– Не дано тебе, – важно подтвердил Картошин и с колотящимся от радостного предвкушения сердцем принялся натягивать штаны.

– Просто ты шерсть мусорская, – поставил его на место Эдик. – Будешь туалет за замполитом мыть.

– Сам ты шерсть! – огрызнулся Илюха. – Это ты скоро будешь толканы драить во всём бараке, а я буду по граждане с плеером в ушах в ребике на кровати валяться.

– Пошёл ты!

Картошин накинул хэбэшную куртку и вышел из комнаты в коридор. С первого этажа доносились крики Михаила Александровича – наверно, кто-то замешкался, не выполнив команду «подъём», и был сброшен с кровати. Илюха натянул зелёную зимнюю куртку и вышел в локальный участок. С вечера у него была припасена сигарета. Он прикурил от спички и торопливо сделал несколько глубоких затяжек.

– Картоша, братишка, оставь фасануться, – крикнул спускавшийся с крыльца Ваня.

– Оставлю, – впервые без сожаления кивнул Илья. Сегодня его выведут в реабилитационный центр за зону, а завтра он спросит разрешения и сходит за сигаретами в магазин, расположенный рядом с колонией.

Конечно, поначалу будет тяжеловато, размышлял он. Зато можно ходить в граждане, курить, даже посидеть в чайной с девчонкой (если удастся завести девчонку). Пацаны в ребике нормальные. Толя Рыжий вышел пару месяцев назад, а до этого сидел в нашем отряде. Он там главный, наверное, потому что самый здоровый. Под два метра ростом, и кулаки как дыни. Сидит за убийство, подельник старшака Димаса. Конечно, не такой здоровенный, как Михаил Александрович, но тоже лось ещё тот. А второй – Стёпа Очкарик. Говорят, он у замполита вроде секретаря. Стёпу Илюха знал плохо, но худого о нём ничего не слышал. Сидит, мол, за воровайку по мелочи, и всё. В ребике пацаны вообще живут своим государством, им до колонийских проблем дела нет.