Героин

– Тогда я вам сейчас сварю. Это то, что я всегда делаю сам. Как комплимент нашим гостям. К сожалению, они не способны научиться этому искусству, – кивнул он в сторону замершего чуть поодаль тайца. – Бурда бурдой получается.

– Ваш Пу за ночь вырос на полголовы, – сообщил Арсений.

– Это Раттана, – усмехнулся Ланс. – У Пу сегодня выходной.

– Как, и у Бунмы тоже? – расстроился подросток.

– Бунма сейчас будет печь вафли и жарить омлет. По крайней мере, я на это надеюсь, – он повернулся к тайцу, – ты долго будешь здесь еще торчать? Давай-ка, вывози тележки с кухни! Гости уже ждут, ты не заметил? – Он покачал головой и, будто извиняясь, пояснил: – они тупые, все надо бесконечно повторять. А вот и Бунма, благодарение небесам… Рекомендую вафли. Что-что, а это у нее получается отменно.

Бунма с нежным поклоном головы издали им всем улыбнулась – руки у нее были заняты большой стеклянной плошкой с тестом. Сегодня на ней был бежевый шелковый костюм, подобным же образом затканный золотом, как и вчерашнее ее платье. На маленьких ногах – босоножки на высоченных каблуках, похоже, все азиатки отменные акробатки, очевидно, так они компенсируют недостаток в росте.

Арсений немедленно подхватился и направился к стойке, за которой уже расположилась Бунма – та деловито расставляла сковородки на электрической жаровне. В ответ на его слова она кивнула и налила половником теста в две вафельницы. Минуты три минут спустя, она выложила золотистые рифленые круги на подогретые тарелки, полила медом и растопленным маслом, после чего принесла на их стол.

– Так и быть, можешь съесть одну, я сегодня добрый, – великодушно разрешил братец. – Все равно идти за следующей порцией.

Маруся с усмешкой взяла вилку и нож. Отрезала кусок, положила в рот… Боже, это было непередаваемо! Теплая вафля, слегка похрустывая под зубами, как-то незаметно растаяла во рту и сама собой поглотилась… Со следующим куском произошло то же самое… Тарелка опустела, но Маша чувствовала, что она нисколько не насытилась! Не полностью насладилась этим непередаваемым ощущением! И это при том, что она вообще не собиралась есть. Так рано у нее не бывает аппетита. Думала, только выпить кофе…

– Жалко, они тут не знают, что такое сгущенка, – с сожалением пробормотал брат, поднимаясь со стула. – Вафля с медом, безусловно, вершина… но то была бы настоящая Джомолунгма! Уверяю тебя, со сгущенкой они могли бы подняться на абсолютно недосягаемые высоты. Вообще выйти в космос!

– И что бы они там делали? – отодвинула пустую тарелку Маша. – Закажи мне, пожалуйста, еще штучку…

Пока Арсений ходил за добавкой, Раттана принес две чашки кофе. Маруся отпила, посмаковала: кофе был, в самом деле, отличный. Она послала восхищенную улыбку Лансу, который с заправским видом передвигал надраенные медные турки по жаровне с песком. Тот важно склонил голову, принимая комплимент, очевидно, он относился к своему занятию с большой серьезностью.

Появилась Лейлани. Сияя белозубой улыбкой, она поздоровалась с гостями и уселась за стол. Помахала мужу.

– И где взбитые сливки? – сурово спросил тот у Раттаны. – Ты разве не видишь, хозяйка уже пришла! И Барбара тоже пьет капучино.

Маруся повернула голову, она не заметила, как появилась девушка. Та сидела за столиком одна, без Дебби, и вид у нее был, прямо сказать, неважнецкий. Бледная, темные круги под запавшими глазами, что вообще никого не красит, и уж точно не ее. Что поделать, такова расплата за бурную ночь!

Но когда появился Брайан и уселся за отдельный стол подальше, Маша поняла, что дело не в усталости. Скорее всего, они разругались, и несчастная Барби просто до утра прорыдала в подушку.

Потом спустились немцы, таща с собой объемистые пляжные сумки. Вероятно, они вознамерились собрать всю доступную солнечную радиацию, а для этого нужно было сразу после завтрака ринуться на берег и разлечься на лежаках: глупо терять драгоценные минуты на переодевание и сборы. Японцы появились еще минут пять спустя, вид у четверки был довольно апатичный – давала себя знать вчерашняя дискотека.

Ланс самозабвенно трудился над приготовлением напитка, который должен был всех взбодрить, Бунма готовила на заказ омлет, вафли или блинчики, Раттана по очереди подвозил к столам тележки с разнообразными закусками. Понемногу японцы ожили и заговорили. Лейлани допила свой кофе со сливками, – она ничего не ела – промакнула салфеткой губы и, отодвинув стул, направилась в сторону мужа. Поднялся со своего места Брайан. В руках он держал несколько орхидей, перевязанных лентой. Выйдя из-за стола, он приблизился к Лейлани и преподнес букет со словами признательности за отличный отдых и замечательно вкусную еду, добавив, что выражает общее настроение. Японцы зааплодировали, Лейлани, похоже, смутилась, но цветы, конечно, с благодарностью приняла.

Маруся взглянула на Барби – та исподлобья смотрела на эту сцену со странной гримасой на бледном некрасивом лице, что, без сомнений, выражало некие чувства девушки, но определенно, не чувство признательности. Маше стало ее жалко, но помочь, увы, ничем тут было нельзя, и она решила не вникать в чужие отношения. День был такой хороший и ясный – глупо морочить себе голову переживаниями практически незнакомых ей людей.

Арсений наотрез отказался уходить, намереваясь, как он выразился, проглотить еще пару-тройку вафель, приготовленных прекрасными маленькими ручками.

– У тебя будет заворот кишок, – предупредила Маша. – Нельзя есть столько горячего теста на такой жаре. И, кроме того, разовьется косоглазие! – тут она кивнула в сторону красотки Бунмы. – Если не перестанешь на нее пялиться.

Пришлось идти наверх одной. Она собиралась переодеться и тоже отправиться на пляж за своей порцией радиации, только конечно ее доза не будет столь значительной как у Габби с Гюнтером.

Надев в номере купальник и повязав вокруг талии яркое парео, Маша побросала в плетеную сумку необходимые мелочи, вдела ноги в пляжные шлепанцы и, наконец, захлопнула за собой дверь. Выйдя из лифта, повернула за угол. Лейлани что-то делала у стойки, стоя спиной к залу. На пол вдруг полетели цветы – и Маруся, досадливо ахнув, подбежала, чтобы помочь собрать упавшие орхидеи.

– Ой, спасибо, – повернулась Лейлани и взяла у нее цветы. – Вчера тут стояла ваза… Что-то не могу найти, наверное, убрали, – она покачала головой. – Удивительное рвение! Но не страшно, чего-чего, а этого добра… имею в виду, ваз всех размеров, у нас предостаточно.

Она заторопилась в хозяйственное крыло, и Маша проводила ее внимательным взглядом: в пальцах Лейлани оказалась зажатой какая-то бумажка, которую та, принимая цветы, старательно от нее скрывала – очевидно, секунду назад вынув ее из букета. Вот почему посыпались на пол орхидеи.

Нет… не зря, не зря Барби так расстраивалась. Повод у нее был, вполне даже реальный. И Ланс, бедняга… Правда, тот, кажется ничего не заподозрил. По крайней мере, пока. Но каков наглец, этот Брайан! Вот так передать записку – у всех на виду, на глазах обманутого мужа и своей покинутой девушки, срывая аплодисменты легковерной публики. И, конечно, никакую не вазу Лейлани здесь искала, она сразу поняла, что там внутри, под лентой, потому и вышла… И это отнюдь не явилось для нее неожиданностью, скорее, она ожидала чего-то подобного, а смутилась именно из-за его нахальства, из-за того что у всех на глазах…

Маша провела на лежаке под пальмой целых семнадцать минут. Она уже дважды вынимала из сумки часы – честно говоря, терпеть не может загорать! Это ведь удивительно тоскливо: валяться без движения на жаре, всем поведением подражая морским котикам. Но и оставаться «белым вареником» – по меткому замечанию брата – тоже не хочется. Поэтому она обрадовалась, заслышав японский говор – по крайней мере, если уж мучиться, то хотя бы не одной.

Она села и помахала рукой. Четверка японцев – они так и держались группкой – повернула в ее сторону.

– Как вчера повеселились? – еще издали спросила Маша.

– Отлично, просто отлично! – радостно сообщила Сьюзи.

Обе девушки были сейчас в коротких пляжных платьицах и шлепках на платформе, но все равно они казались ниже, чем на обычных десятисантиметровых каблуках. Со спины их можно было принять за девочек, никак не старше двенадцати-тринадцати, но только со спины: красились японки весьма сильно.

– Не хочешь с нами? – спросила Шизу.

– А разве вы куда-то собираетесь? – удивилась Маруся. – Я-то решила, вы пришли купаться.

– Нет, мы идем сейчас в «Золотую Виллу». Там будем купаться. Там – аквапарк, и вообще весело!

Маруся колебалась недолго; с одной стороны нужно бы дождаться Арсения, но с другой – у того в двенадцать уже «запланированные дела», и снова придется торчать в унылом одиночестве. Скорее бы уж Анри приехал!

Она попросила подождать секундочку и отправилась к немцам, которые растянулись на лежаках поближе к морю, на открытом солнце. Извинившись, Маша попросила передать ее брату – конечно, в том случае, если они его увидят – что она ушла с друзьями в соседний отель.

Габби великодушно разрешила ей не волноваться, обязательно передадут. Вполне мило. А Гюнтер даже помахал над головой своими красными поросшими рыжей шерстью ручищами – мол, передадут всенепременно.

Идти нужно было, наверное, что-то около десяти минут. Утоптанная множеством ног тропинка вилась вдоль скалистого берега моря, лишь иногда забираясь в гору.

Скоро послышались звуки музыки – очевидно веселье здесь никогда не прекращалось, и они выбрались на огороженную низкой каменной стенкой мощеную набережную отеля – на ту ее часть, что отделяет территорию от песчаного пляжа. Но на пляж они не пошли, а свернули вглубь парка. Японцы прекрасно ориентировались, было ясно, что они проводят здесь большую часть времени. Скоро до ушей донесся визг и хохот, и они вышли к большому сложной формы бассейну с высокой горкой, откуда вместе с потоком воды, вереща, скатывались вниз дети и взрослые.

Тоши с Ванаги отправились на охоту за пустыми лежаками, которые они приволокли на облюбованное место. Официантка, которая с видимым усилием притащила поднос с пятью большими кружками пива для соседней компании, тяжело опустила его на столик, после чего подошла и к ним. Почему-то она обратилась сначала к Маше, которая, расстелив полотенце, постаралась сесть так, чтобы на нее падала тень от стоящего рядом зонтика.

– Джу-у-у? – произнесла тайка с мелодичным повышением в конце слова. – Соо-прай?

Маруся напряженно стала размышлять. Так как это слово исходило от человека, разносящего прохладительные напитки, можно было, по крайней мере, предположить, что такое «джу-у-у»: джус – сок, это более или менее понятно. Но что такое «соо-прай», она не может себе даже представить. Вопросительно взглянула на Шизу, надеясь на подсказку.

– «Спрайт» – хитро подмигнула та узким карим глазом, и Маша даже фыркнула – ну конечно, «спрайт», что же еще? Заказала себе свежий апельсиновый «джу-у-у».

Остальные, тоже сделав заказ, быстро разделись и попрыгали с бортика в воду. Тоши помахал ей рукой, приглашая присоединяться, и Маруся знаками показала, что обязательно, но сначала она чуть посидит. Те поплыли наперегонки в дальний конец бассейна. Там им, очевидно, повстречались соотечественники, потому что уже скоро они устраивали массовый заплыв – их было теперь человек пятнадцать. Правда, шум поднялся такой, как если бы их было пятьдесят. Недовольно косясь на гомонящих японцев, несколько человек собрали вещи и отправились искать местечко поспокойнее. Маруся в очередной раз подивилась, откуда взялась эта распространенная легенда о сверхъестественной сдержанности японского народа. Впрочем, возможно, это было своеобразной реакцией на вековой стресс, который они испытывали на родине. Кроме того, совершенно неизвестно, каким образом они ведут себя дома, может, наоравшись здесь вволю, вернутся и снова войдут в то же самое вековое русло, и при встрече не станут неистово колошматить друг друга по плечам, а лишь обменяются сдержанными кивками. Добравшись в своих предположениях до последнего вывода, Маруся решила, что она тоже не лыком шита – пора раскрепоститься, а воспитанно будет вести себя по возвращении на родину. Она прыгнула в бассейн и приняла участие в заплыве, и, как ни странно, это оказалось очень весело. Она тоже орала и хохотала вместе с остальными. Потом они фотографировались большой дружной группой на фоне низвергающегося с искусственной скалы водопада: Маша – единственная капустница-белянка посреди этого слаженно копошащегося муравейника. Все широко улыбались в камеру, все-все сделали пальцами букву «V», (кроме Маруси, – она в последний момент застеснялась), в смысле, victory! Даже лучше, чем это делают самые настоящие европейцы, которые, впрочем, давно уже оставили эту привычку. Но, наверно, японцам об этом просто пока неизвестно. В общем, то был совершенно новый опыт.

Они едва успели вернуться к обеду. Аппетит у нее оказался после всех этих групповых заплывов просто зверский! Она съела и закуски, и первое и второе, и десерт. Добравшись, наконец, до номера, Маша повалилась на кровать и проспала до самого ужина. Можно, сказать, неплохо отдохнула! Правда, немножко слишком. Голова была совершенно дурная. Даже и после ужина она все еще бродила, как пыльным мешком оглоушенная – нет, нельзя днем столько спать. Наотрез отказавшись отправиться в «Золотую Виллу» на вечер, – Арсений поехал туда вместе с японцами, и те клятвенно обещали вернуть его в целости и сохранности – она тихо искупалась в море и потом гуляла одна по парку, понемногу приходя в себя. Заодно пыталась определить, что за растения высажены вокруг. Занятие оказалось непростым, большая часть так и осталась неопознанной, а надо учесть, что Маша вообще-то гордится своими познаниями в этой области. Но все-все было другое, а если и такое же, то слишком большое, а потому неузнаваемое – в каком-то другом уже качестве, чем в горшочке на полке цветочного магазина. Потом она обнаружила на задах дома оранжерею, вернее сказать навес, под которым скрывались от чрезмерных лучей солнца грядки. А на грядках росли не морковка со свеклой и не какие-нибудь там салат с капустой, а сотни и сотни самых разных орхидей. Фантасмагория цвета! Орхидей было такое несметное множество, что становилось понятным, почему их возможно повсюду разбрасывать не жалея: на столы, на подушки и даже в унитазы.

Маруся засунула свой любопытный нос внутрь, решив, – вряд ли кто-то рассердится, если она осмотрит этот цветник, тем самым расширяя свои ботанические познания. Но буквально в следующий момент поняла, что ошиблась в своем предположении. Наверняка очень даже рассердились бы, если б обнаружили. Маша повернулась и, не смея дышать, на цыпочках вышла вон.

На скамейке, уютно расположенной у деревянной решетки меж двух рабаток с бело-розовыми орхидеями, устроилась целующаяся пара. Оба вели себя чрезвычайно страстно: постанывая, горячо соединившись ртами, обшаривали друг друга жадными руками. Вряд ли в мире сейчас еще что-то существовало, кроме них двоих. Наверное, именно поэтому никто из них и не заметил ее присутствия. Ни Майк, ни Лейлани.

На следующее утро за завтраком, усевшись за крайний стол, Маруся, не в силах устоять перед любопытством, потихоньку за всеми следила: за Майком, за Лейлани и за Брайаном. Похоже, здесь был треугольник… ну или четырехугольник, если считать ее мужа. А мужа как-то принято учитывать. Короче говоря, следила за всем квадратом. Хотя, в принципе, это была более сложная геометрическая фигура. Пятиугольник – если с Барбарой. К тому ж с неравными углами: у Барбары уголок явно поменьше, чем у Лейлани. Но Барби пока не было видно, и Маша ограничивалась наблюдением за квадратом, что все-таки несколько проще. Хотя бы углы прямые.

Все трое сидели за разными столами и вели себя совершенно обыкновенно. Обманутый, но явно не подозревающий об этом Ланс варил кофе для всей компании и заодно шутил с японцами, которые с готовностью отзывались хохотом на любую его остроту. Маша вынуждена была признать, что не заметила ни одного подозрительного взгляда: ни от Майка в сторону Лейлани, ни от Брайана, ни наоборот. Впрочем, если подумать, по-другому и быть не могло, об адюльтере не принято сообщать каждому встречному, а тем более мужу. Если б Маша не видела всего собственными глазами, точно ничего бы не заподозрила! Чистая случайность, что ей довелось быть свидетельницей вчерашних событий.

– Я не пойму, тебе в голову, что ли, наконец, пришла мысль, и ты ее изо всех сил думаешь? – поинтересовался Арсений, очевидно заинтригованный ее осторожными взглядами по сторонам. – До вечера, небось, теперь будешь этим заниматься?