Первый ученик

– Я проговорилась, – ненатурально испугалась Настя и поцеловала Грошева.

Легкое касание, которое так хотелось продлить, но она выскользнула у него из рук.

– Просто хотела узнать, как ты, – Настя повернулась к Игрокову. – Может, объяснишь ему, что работа на семью Лисицыных лучше смерти, – и, мягко скользнув рукой по плечу Грошева, вышла, оставив после себя тишину.

– Она права, – в конце концов, сказал Игрок. – Стиратель? Я последний, кто встанет на сторону Лисы, но Макс… стиратель?

Грошев откинулся на спинку и закрыл глаза, не желая отвечать.

– Это неправильно, – друг встал, оттолкнул кресло на колесиках к стене. – Надо поговорить с Арчи.

– Он всего лишь воспитатель, – не открывая глаз, ответил Грош.

– Тогда к Нефедычу. Вернем погоны, посыплем голову пеплом.

– Да я бы с радостью, но что-то подсказывает мне, что он меня не послушает. Я не слушал его три года, – Макс провел рукой по лицу.

– Не верю, что ты сдался, – Леха остановился напротив. – Сидишь тут и ищешь всякую фигню. Черт, – он поморщился, – тебе готовят посвящение.

– Что? – Грош открыл глаза.

– Это сюрприз. Сухарев уговорил Дорогова устроить тебе посвящение в псионники до отъезда.

– Звучит так, будто меня пригласили на собственные поминки, – ответил Макс.

– Что Лиса тебе предложила? – друг плюхнулся обратно на стул.

– Ничего определенного, обошлась намеками.

– Как бы не угодить из одной ловушки в другую. Ты же ей не веришь? – спросил Игрок.

– Она сказала, что с играми покончено.

– Я спросил не об этом, – Грошев промолчал, и сокурсник покачал головой. – Она настолько хороша?

– Сладка, как шампанское. Или наркота, – ответил Макс.

– Раз ты стал поэтом, все плохо. То есть в голову дает моментально, и после первой дозы сразу думаешь о второй.

Грош поймал себя на том, что улыбается. И ничего не может с собой поделать…

Кто из них проговорился? Для Макса не имело значения, но к вечеру казалось, что весь бункер провожал его полными жалости взглядами. И даже Маркелов, осматривая рану и меняя тугую повязку на широкую полосу пластыря, хмурился, пока, наконец, не выдержал:

– Что ты натворил?

– Ничего существенного.

– За несущественное не отправляют в стиратели. Кого-то убил? Хотя, о чем это я, тогда ты не проходил бы здесь практику.

Он думал о том, что совершил за эти годы. Он не был образцовым студентом, теперь предстояло за это расплатиться. Врач взял стетоскоп, и Грошев принялся усердно дышать. Парень бессознательно рассматривал витую серебряную цепочку на груди Гранта. Сегодня халат был расстегнут, Макс видел край пластикового кад-арта. Парень нахмурился и, не задумываясь о том, как можно истолковать его жест, поддел цепочку пальцем и вытащил хранителя разума. Вернее, его пластиковую подделку.

– Хм, – Грант поднял бровь, Макс разжал пальцы и кристалл упал на белый халат.

Парень поднял глаза. На ладони, как на самом первом практикуме по псионнике, разливалась, скользя по коже, сила. Каждый волосок на руке встал дыбом, будто от холода. Маркелов улыбнулся, и в лицо парню дохнуло острой кислятиной. Так пахло содержание банки с грибами. Одна такая у бабушки в подполе упала с пола, и, разбившись, пролежала на полу пару дней.

– Вы псионник? – сказал Грошев, едва замечая, что повышает голос.

– Да, – ответил Грант, убирая стетоскоп.

– Но вы врач?

– Опять верно.

– Так не бывает.

– Почему? – пожал плечами мужчина. – Конечно, специализация редкая, – он встал и знаком велел парню одеваться. – Сначала на биологическую экспертизу пошел, потом с жертвами нападения блуждающих пришлось поработать, подал рапорт о переводе в медслужбу, потом универ, военная кафедра, практика. А ты кем мечтал стать?

– Бегуном на длинные дистанции, – Грош накинул рубашку.

– Тогда иди в службу поиска, набегаешься так, что ноги болеть будут, – врач посмотрел на парня. – Дело не в пси-силе, – он снял халат, – дело в тебе, всегда в тебе.

– У меня нет выбора, – буркнул Макс, вставая.

– Выбор есть всегда, – врач открыл дверь. – Могу за тебя словечко в медслужбе замолвить, если грязной работы не боишься. Ничего не обещаю, но если кто-то отправит персональный запрос на конкретного студента, возможно, там, – он указал наверх, – передумают.

– Спасибо, не надо, – Грошев вышел в коридор.

– Ну, смотри сам.

На него смотрели и в столовой, и в залах с образцами, и коридорах. Везде. Он больше не был незнакомцем, он стал кандидатом в покойники, а смерть, пусть и отсроченная, всегда вызывает в людях нездоровое любопытство. Знакомые и незнакомые, мужчины и женщины и даже Игроков. Эти взгляды были сродни чесотки на коже. Только один человек был другим, только один смотрел по-другому.

Он знал, что она придет, еще до того, как открылась дверь. Теплые ладони обхватили его лицо, а губы прижались к губам. Наверное, так и надо целовать будущих мертвецов. Жадно и требовательно. Она словно не могла насытиться, чувствуя, что отведенное им время истекает. А, может, все это бред, все эти предчувствия и заморочки. Они просто тянулись друг к другу и не видели причин сдерживаться.

Надобность в словах отпала. Они пришли после. Когда она лежала, прижавшись щекой к груди, и он кожей чувствовал ее улыбку.

– Что Ирыч делал у дома художника? – спросил он. – Как вы его туда заманили? Как рассчитали момент, когда напал призрак? Как…

Он почувствовал, как она окаменела, как из теплой нежащейся девушки превратилась в статую и вдруг приподнялась, собираясь выбраться из его рук, из его постели, из его комнаты и, возможно, из его жизни. Он не мог ей этого позволить. Настя вскрикнула, когда он схватил ее. Макс перевернулся, прижимая девушку к постели собственным весом, и заглянул в карие глаза.

– Я получу ответы на вопросы. Но если ты будешь так реагировать на каждый, – он чуть сдвинулся, чувствуя под собой ее тело, – мне придется применить силу. И тебе это понравится, – Грош скользнул ладонью вдоль стройного бедра.

Она распахнула глаза.

– Итак? Ирыч…?

Девушка охнула.

– Неправильный ответ, – он поднял пальцы выше к груди.