Может, встретимся завтра?
Аремид Шелко
Находясь в сегодняшнем дне, мало кто задумывается о том, что случится завтра, через месяц или через год, но когда, наконец, наступает переломный момент – «Завтра» – становится ясно, что многое было просто упущено или даже не замечено. «Сегодня» – это своеобразное явление эгоизма, которому в определённой мере подвержен каждый человек и под действием которого он невольно забывает о самом простом… И по итогу каждый, вспомнив милые моменты былого, захочет спросить: «Может, встретимся завтра?»…
Может, встретимся завтра?
Аремид Шелко
© Аремид Шелко, 2020
ISBN 978-5-4498-3781-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1. Осталось ровным счётом ничего
Лето. Простое, обычное и тихое. В это время года у многих появляется очень много свободных часов, которые можно потратить на любимые дела. Правда, они, зачастую, становятся бессмысленными и скучными из-за расцветающего вместе с цветами желания погрузиться в что-то совершенно новое, чего никогда раньше не приходилось испытывать.
– Ну, мы приехали – сказал таксист, остановившись перед подъездом большого дома, выполненном в футуристическом стиле и насчитывавшем пятьдесят этажей.
– Да, спасибо – покинули меня раздумья, после чего я протянул водителю крупную купюру. – Без сдачи.
Он довольно странно посмотрел на меня. Как на последнего идиота, будто у меня не имелось малейшего представления о ценности этой разноцветной бумажки. В этом немного упрекающем взгляде была толика правды!
Я действительно не понимал ценности, но не этой бумажки, а кое-чего другого. Это непонимание и обесценивало всё остальное, что, в общем, внешне походило на щедрость. Но от неё здесь было лишь название, а смысл, который оно несло, просто отсутствовал.
В итоге мужчина взял купюру и положил в бардачок, отведя взгляд от глупого и наивного на вид парня в сторону.
Я молча кивнул и вышел из машины на свежий воздух. Летний зной делал своё дело – расслаблял тело и несколько туманил разум. В такую погоду невольно становишься ящерицей, обитающей где-то в пустыне – начинаешь предпочитать бодрствованию дремоту под ласкающими кожу солнечными лучами. Правда, судя по сгущающимся тучам, скоро должен начаться дождь. К тому же сильный. Ливни всегда приносят с собой лёгкую и классную прохладу, которая в жару может сойти за вкусное и очень холодное мороженое. Также они приносят ещё и особую ауру, влияющую на каждого человека по-своему, но про эту особенность не принято упоминать, когда разговор идёт именно про погоду.
Я прошёл в подъезд и сразу же увидел влюблённых подростков, целовавшихся в углу. Высокий парень модельной внешности нагло и жадно кусал губы маленькой милой и необычайно хрупкой девушки, а также касался её линий, прикрытых лёгкой летней одеждой. Она же, обвив руками его шею, наслаждалась этой несколько пошлой нежностью. Ох уж эта падкость на смазливые лица…
Они даже не обратили на меня внимания, даже не постеснялись моего присутствия. А какое мне до этого может быть дело? Я же сам когда-то был таким… безрассудным в любви. Влюблялся чуть ли не в каждую встречную, которая хоть на маленькую каплю выглядела симпатично. Да, в стремительном ритме, задаваемом горячим юным сердцем, невольно забывается существование внутренней части человека, но лишь до той поры, когда она во всей красе заявит о себе. Прелестная наружность ужасно пьянит разум и туманит всякий взор, из-за чего появляются казусные и постыдные истории, препятствующие нормальному сну…
Наконец, лифт достиг сорок первого этажа и отворил свои двери. Мне тут же встретился очень занятой мужчина, разговаривавший по телефону, видимо, по бизнесу. Он зашёл в кабину и буквально вытолкнул меня из неё. Благо это был всё-таки нужный мне этаж.
Безусловно, можно понять этих несчастных людей, посвящающих всех себя заработку средств для беспечной жизни, – всё-таки эта безнадёжная погоня в буквальном смысле лишает их человечности и всяких чувств. За исключением чести, равняющейся в некоторой степени гордости, которая и не позволяет им начать служить кому-то или, другими словами, заставляет до изнеможения бороться за свой титул босса. Так уж сложилось, что люди меняются в далеко не лучшую сторону под влиянием власти и богатства. Хорошие качества постепенно пропадают за ненадобностью, а плохие остаются и множатся. Социальная адаптация, с которой мне довелось однажды встретиться…
Я прошёл в длинный коридор, после чего подошёл к нужной мне двери с номером «576» и позвонил в звонок, имевший отвратный звук. Такая вот беда имеется у обладателей музыкального слуха – большая придирчивость к звукам.
Смею предположить, что придётся немного подождать, прежде чем она проснётся и встанет с кровати. Всё-таки от меня не звучало новости о возвращении. Да, с годами наглости у меня ничуть не убавилось! Мы же даже не общались толком последние несколько лет!
Прошло минут пять, не меньше, и передо мной открылась дверь. На пороге стояла моя сестра, прикрывавшаяся одеялом. Даже с учётом её сонного и невероятно уставшего вида, она выглядела очень и очень хорошо. Правда, это и не удивительно для молодой девушки, только преодолевшей отметку в двадцать два года. Под «только» подразумевается, что её день рождения прошёл уже как два месяца назад.
– Артём?! – удивилась Катя и протёрла глаза. – Ничего себе так сюрприз…
– Ага, это я, не плод твоей фантазии и не сон! Настоящий я! – промолвил я свою коротенькую речь, подготовленную заранее. Спикер из меня получился, прямо скажем, никудышный…
– Я и не говорю, что до сих пор сплю! – улыбнулась она и сделала пару шагов назад. – Ну, проходи, блудный брат! Родителей своих приездом обрадуешь вечером, они уже как час уехали на работу.
– Ожидаемо, ведь сегодня будний день – прошёл я в квартиру, не удивлявшую безумным простором, сравнимом с равнинным, или невероятно дорогим интерьером от лучшего дизайнера мира, вполне обычную, если не обращать внимание на то, что она расположена на пятьдесятом этаже, одна стена является большим окном, а стиль мебели и всего остального представляет собой модный половинный футуризм.
– Проходи пока на кухню или в зал… я сейчас подойду! – сказала Катя и ушла к себе в комнату, которая когда-то была моей.
За пятнадцать лет здесь ничего не изменилось, даже расположение диванов, столов и кресел осталось тем же. Правда, вопреки привычному интерьеру, чувствовалось, что это вовсе не родной дом, а какой-то чужой, что здесь нет для меня места. Не знаю, с чего подсознание решило спрыгнуть на такое угнетенное настроение… хотя… у меня была одна маленькая догадка.
Тогда Кате совсем недавно исполнилось восемь, а мне, кажется, было четырнадцать лет. Пятнадцатый год – самый неуравновешенный и безумный возраст, из-за которого происходит бесчисленное число конфликтов, недопониманий и глупостей, рождающихся пылкостью юного сердца. В это время кажется, что весь мир направлен против тебя, что даже самые близкие люди не желают тебе счастья и ты совершенно один во вселенной. Под гнётом мыслей подобного характера невольно начинаешь искать прибежище своей душе в виде особенного человека, способного просто понять и проявить необходимую доброту. В таких людей влюбляешься с первого взгляда…
В тот день между мной и родителями случился очередной глупый скандал, в результате которого я сбежал из дома. В дождь. В холод. Ночью. Банальный поступок, уже давно ставший самым заезженным клише, банального импульсивного подростка. Мне было абсолютно всё равно, что могу заблудиться в городе или могу насмерть замёрзнуть, мне хотелось лишь убежать прочь.
Ноги привели меня на старый заброшенный мост, который находился чуть ли не на окраине города. К тому моменту сильная дрожь полностью охватила меня, и двигаться стало невероятно трудно. И на фоне этого внутри началась борьба между желанием вернуться в тёплый дом и очень блеклой надеждой на то, что вот-вот произойдёт что-то радостное и светлое.
А на горизонте действительно происходило кое-что светлое – виднелся насыщенный рассвет с прекрасным огненным оттенком, ласкающим самые тонкие струнки души. Отчасти надежда оправдывала себя, но лишь отчасти, и поэтому от явления, заставляющего человека бороться до последней капли крови, существовало лишь слово, набор букв. Этот свет находился очень далеко, как какая-нибудь тихая гавань в самый ужасный шторм, как заветный оазис в центре обугленной пустыни.
Руки невольно тянулись к нему, безнадёжно пытаясь коснуться хотя бы кончиками пальцев, пока дождь насквозь пробивал всё тело, постепенно разрушая рамки между миром подсознательным и миром реальным. В лёгком полумраке чудились хищные оскалы жутких демонических созданий и тёмные постепенно расплывающиеся в воздухе силуэты, которые являлись еле живыми частичками, почти забытыми осколками широкого зеркала. Они всего лишь наблюдали за бедным парнем, пытавшемся вспомнить слова той тихой песни, перепетой ни одним любителем и ставшей крошечным прибежищем для белых ворон с изумительным кроваво-красным цветом глаз. У них не было зла на уме, им не хотелось ломать ему кости и разум, всего лишь стояли рядом, чтобы как-то сгладить наигранное одиночество.
– Привет… – послышался робкий девичий голос со стороны. – Ты не замёрз? Стоишь тут… под дождём…
Я повернулся к ней, убрав упавшие на глаза мокрые локоны назад, и, как только увидел её замечательную улыбку – единственное, что не скрывал большой чёрный зонт, тут же отвёл взгляд в пустоту. Почему-то не хотелось видеть незнакомого лица, не хотелось искать в неизвестных глазах столь нужную доброту, а ещё… врать самому себе о том, что в них есть именно то…
– Нет… я не замёрз… – выдавил я из себя, вцепившись в холодные, даже, ледяные перила, проржавевшие насквозь.
– Не надо врать… я же вижу, как ты дрожишь! – сказала она и подошла поближе, чтобы зонт защищал не только её, но и меня.
– Зачем? – озлобленно спросил я, продолжая смотреть на тот далёкий свет.
Почему-то тогда в моей голове возникла мысль, совершенно противоположная всем тем, что приходили ко мне до этого. Она гласила, что теперь придётся справляться со всем самому, не ища доброты и понимания у прохожих. Казалось бы, ты хотел встретить простые человеческие чувства столько времени, а сейчас тебе буквально кладут их прямо на ладони – просто возьми и возрадуйся внезапному подарку. Но что-то внутри не даёт протянуть к ним руку, будто ничем не заслужил… или вовсе предал идеал, который двигал тобой последние несколько лет. Может, вторая личность, вырывающаяся из лап вечного сна, начала в бреду призывать к самоотверженной и героической жертве, а первая личность, ослабленная переживаниями и опустошающими ссорами, прислушивалась к этим наполовину разборчивым и, зачастую, бессмысленным фразам. «Увидев мёртвую пустошь, он стал мёртвым в следующую же ночь, и ожить не смог, даже когда оазис появился у его ног». Это всё равно что выпивать склянку с ядом, когда рядом бездыханное тело твоей возлюбленной. Да, Ромео?
Придавать всему происходящему вокруг романтические нотки – ещё один неисправимый дефект этого возраста. Это явление можно с одной стороны сравнить с чувством голода. «Если красивой истории не происходит рядом со мной, то я сам её нарисую» – так будет выглядеть приземлённый перевод моих мыслей, изложенных чуть выше. Но эта беготня не может победить ненасытность, она лишь ещё больше разыгрывает её. В результате перед глазами остаётся одна лишь немая пустота, в которой люди завуалированно просят почувствовать других в своих дешевых драмах.
– Если помочь человеку, то мир становится чуточку добрее! – сказала она очень радостно.
Мы были абсолютно противоположны друг другу, как свет и тьма, солнце и луна, добро и зло. И каждый из нас искренне верил в необъятность своей стороны в силу наивности и подросткового синдрома, способного нарушить все законы природы.
Тем временем дрожь по всему телу не утихала, а лишь усиливалась. Сжимать ладони в кулаки было очень трудно, и также тяжело было шевелить пальцами, убирать с глаз мокрые локоны.
– Так бывает только в сказках… – усмехнулся я с очень ясной ноткой высокомерия в голосе. – Здесь ты можешь делать что угодно, но никогда ничего ты не сможешь изменить!
– А ты пытался? – спросила она и взяла мою дрожащую руку в свои тёплые болезненно-бледные ладони.
А пытался ли я вообще хоть что-то изменить тогда? Нет, просто сидел и, жалуясь на несправедливость вселенной, наблюдал за течением реки под названием «Жизнь». Было ли у меня тогда право проявлять ненависть к тому прекрасному дождю, играющему на струнках души, и милейшему свету, что пробуждал истому? Конечно, нет, так же как и к людям, которые действительно беспокоились за меня и хотели чем-то помочь.
И это именно тот момент, когда маленькому человеку открывается иной ракурс. Это не мир шёл против одного бедного паренька, а сам паренёк шёл против всего мира. Пускай он не всегда справедлив, но зато в нём всегда есть место для прекрасного, эстетичного и душевного. Главное, начать поиски, хотя бы попытаться.
Но мне тогда не хватило храбрости принять эту мудрость… да и сейчас местами мне также трудно находить радостное в печальном.
Я не помню, что ответил ей тогда. В принципе многого не помню о том дне: её наивных, детских советов, её монологов, отвлечённых от грустных тем, своих мыслей в то время, даже истинной причины, из-за чего произошла та ссора между мной и родителями. Сейчас мне легче сказать, что мы просто встретились в толпе, чем на полуразрушенном мосту, потому что верится больше в первое, чем во второе.
И это далеко не единичный случай, когда подсознание искажает воспоминания, делая вымысел более реалистичным, а отголоски реальности чем-то выходящим за рамки разумного.