Дырявые часы

Медсестра под непонятные ей причитания покинула палату, а Нильда как ни в чём не бывало кинулась целовать дочку:

– Жду не дождусь малыша! Теперь уж время по пальцам пересчитать можно. У ты моя ненаглядная! У ты моя мамулечка!..

– Мам, у тебя тоже крыша поехала от волнения? Это ты? – моя мамулечка…

– Ох и шутница! Ну дошутилась так дошутилась, что щас родишь! Родит моя красавица нам ещё одну красоту! – уж не знала, как восторгаться сеньора, а потом вспомнила Этьена и воскликнула по-французски: – Было бы вино! Ух я начала бы полоть!

– «Тяпнула», мама. Ты бы «тяпнула», – привычно поправила её дочь.

– Ох не про то ты думаешь, Пиечка. Ох не про то… – подмигнула ей Нильда.

В конец воодушевлённые парни совместно решили попробовать запой и выйти из него только по приказу виновника торжества – самого ребёночка. Его вопли, как договорились с Пией, ознаменуют себя по громкой связи и будут означать: «хорэ бухать, дары несите!» А пока ребята нехило поддали и уже неторопливо обсуждали насущное – гипсовый «чулок» Этьена.

– Да как так! Быть не может! – недоумевал Жиль. – Хватит заливать-то! Лучше правду скажи: кто тебя так?

– Ну… кто сам плут, тот и другим не верит. Вот ты поженился иль ещё нет?

– Конечно, поженился.

– Хватит заливать-то! Лучше правду скажи вот мне о чём: ты поженился иль ещё нет пока?

Жиль молча показал ему кольцо, а Сванье в ту же секунду – гипс на ноге.

– Вот и стерегись! – Этьен тревожно поднял вверх указательный палец. – Как бы однажды кто-то очень-очень маленький не оглушил тебя сзади обухом по башке!

Ивон скорчился:

– Кончай ерунду. Как это тебя Клод покалечить мог? Ему четыре года!

Этьен резко посерьёзнел и крепко сжал бокал.

– Надеюсь стать крутым крёстным. Твой ребёнок мне как родной будет, даже без «как», даже и не думай. Я уже по нему соскучился, хоть и не видал ещё. Но… похоже, вьехо[19 - Старик (в шутку при обращении к приятелю (исп.))], не могу я принять чужого ребёнка. Ну не могу и всё. Сколько уже прошло, а я никак и частички к нему не имею. Иногда мне кажется… м-м-м… – лицо Этьена будто пронзила судорога, – что я его ненавижу…

– До этого и свои дети довести могут…

– …или отца его ненавижу… или его из-за отца его… или Лулу ревную к бывшему, ведь у них ребёнок общий… не знаю я…

– Так это просто значит, что ты боишься её потерять. Это же обалденно. Такая девушка, да с тобой. Ты в колледже и мечтать о такой не мог, а тут… ух! Но что случилось-то?!

– Что-что? Расстались мы с Лулу – вот что. – Отмахнулся тот. Тут же сделал крупный глоток и пасмурно затих.

Стало понятно, что разговор зашёл в нешуточное русло. Ивон не нарушал паузу, ожидая, когда друг сам решит продолжить.

– Вот ты нашёл себе пару в двадцать три – и молодец. А я устал, короче, всё: отстрелялся, не по мне такое. Понятно, что она уже ждёт предложения – вся, поди, поизмаялась на вашей свадьбе, когда букет на поймала. Два года отношений – это не пустяк. Мальчик меня уже за отца принимать начинает. Раза четыре спрашивал, можно ли говорить «папа». Я и сам на себя бешусь, ведь голос повысил в последний раз на Лулу, чтоб не уськала его, чтоб дядя Этьен и оставался дядей.

– А она чего? – тихо вступил Жиль.

– Чего-чего?.. Она опять крута. Женщина она с большой буквы. А я – трус… слабак я…

Тут он хлопнул по столу и уставился в окно.

– Это её слова? – с сомнением спросил Ивон.

– Да это и по взгляду её понятно было. Мужик ей нужен, а не я. Да и ясно, что не уськала она Клода. Само как-то выскочило у меня по бешенству.

– Да хватит прибедняться, небось помиритесь ещё.

– Не про «помириться» я. Ну помиримся, а дальше? Всё повторится: я тот же, она та же. И так пока кто-то сам не свалит. А мне что? Ждать, пока на дверь покажут? Я лучше сам. Сложно всё, короче…

– С ней тебе сложно, что ли?

– Ды нет, не с ней. С ней наоборот проще. Она всё умеет видеть на своих местах.

– …или Клод тебя прям достаёт сутками?

– Ды и не Клод. Он скорее чурается меня теперь.

– А чего остаётся? Ты?

– Видать, я…

– Ну а если с Лулу всё просто, чего с ней самой не поговорить?

– Поговорили, видишь? Конец… – уронил голову Этьен.

Жиль положил ему руку на плечо и потряс:

– Напридумал себе, да и всё. Переживает она за тебя, парень.

– И то верно. Но от этого только противнее за себя. Она такие вещи прошла по жизни, такую закалку, а я пасую, как мальчик. Стыдно мне с ней. Не тяну, видать.

– Так может, не стоит загоняться из-за кольца? Тоже мне беда какая – мудрая девушка! Повод гордиться – да! А ты…

– Ну не отец я, не отец, – качал головой Этьен.

– Да кто, дурак, тебя им быть заставляет?! Ты ж сам сказал – никто. И Лулу, и Клоду ты ж таким какой есть понравился – вот и успокойся. А она не виновата, что жизнь её за волосы подняла, зато такое счастье теперь у неё четырёхлетнее, а может, и у вас. Да что было, то было; влюбилась девушка по новой – вот и нечего старое поминать. Дыши глубже, и живите себе на полную.

Этьен, допив, отодвинул бокал, а приложился уже к горлышку бутылки. Потом подумал и протянул:

– Опять ли-ри-ка.

– Нет – правда. Да хоть и лирика. Лирика жизни проста как день – бери своё и храни. А искать его несложно – оно и из толпы само к тебе бежит – твоё же; вот хватай да бери да радуйся.

– Так, мож, и не моё это, раз как-то не по себе.

– Так, мож, наоборот всё! Раньше тебе по боку на всех предыдущих было, потому что это они не «твои». А теперь ты весь заёрзал, как нашлась та, которая и видит тебя насквозь, и тянуть-ся выше толкает, и верит в тебя, и не требует ничего. А ты нос воротишь – типа, сложно всё стало. Так не сложно всё стало – а просто первые нормальные отношения появились. Настоящие, не пустышные.

– Эх… – неизвестно на что вздохнул Этьен. – И тянет и страшно.