Горький вкус родных рябинок

Сначала Аришка отнекивалась, мол, не говорила такого, и Андрей тоже не говорил. Пыталась объяснить деду, что они давным-давно знают, что Земля – это шар, и, если вот прям здесь начать копать, копать, копать, то можно выкопаться на другой стороне Земли, и там люди ходят на головах.

И что это раньше она думала, что, если долго-долго идти, то можно прийти к краю Земли. Это такое место, где Земля резко заканчивается. И вправо-влево, везде заканчивается, и там страшный-страшный обрыв, а дальше ничего нет. А что Земля имеет форму чемодана, такое она не могла утверждать, потому что такая мысль ей даже в голову не приходила.

А потом Аришка поняла, что дед её дразнит.

Осенью белили стволы у яблонь в саду, обрезали ветки.

А зимой резали поросят.

Конечно, Аришка с Андреем никогда не присутствовали в такие моменты, и, даже, слушать не могли поросячий визг. Да что они, их отец не выносил этого и всегда уходил в дом и прятал голову под подушку. Но потом, постепенно, кто откуда, все сходились к месту происшествия.

И Аришка с Андреем стояли рядом, иногда помогали в «подай-принеси-убери». Но и просто наблюдать было интересно.

Дед Пётр зачёрпывал в кружку поросячьей крови и пил её. И всем предлагал. Все отказывались.

– Напрасно, напрасно, – вздыхал он по поводу всеобщей глупости. – В крови много железа, от неё только здоровее станете.

Но никто не соглашался таким способом становиться здоровее, кроме…

Однажды как-то все куда-то ушли и около порося остались Аришка, Андрей и дед. И он предложил им выпить по половине кружки. Сначала выпил Андрей, потом Аришка. Это было тёплое, невкусное пойло.

Спустя годы Аришка об этом пожалела, так как кровь животных употреблять в пищу категорически запрещала наша вера. Вот так.

13

Очень редко, вместе с дедом Петром приезжала его жена. Аришка с Андреем звали её тёть Зина, хотя по статусу она являлась им бабушкой.

Была она женщиной городской и, как говорится, «из другого теста».

Однозначно её и не охарактеризовать, так как в любом определении на её счёт можно быть несправедливой. Одно можно точно сказать, была она женщиной непростой.

Вместе с дедом Петром они воспитывали двух дочек. Старшая Надя – отцова, младшая Оля – мамина. Но и отцова тоже.

Столько уж мачех описывали в литературе, что набили оскомину, и возникает вопрос, а однозначно положительных мачех, что, не бывает? Бывает, наверное, но не в этот раз.

Честно говоря, влипла Надя, как кур в ощип. И не без своего участия.

Когда-то при разводе со своей первой женой, а была она не много, не мало, актрисой, правда неизвестно, каких театров, строгий дяденька судья спросил у маленькой Надюши:

– А с кем ты хочешь остаться, детонька, с мамой или с папой?

И детонька ответила:

– С папой.

И на этой раз правосудие пошло на поводу у ребёнка. Разумеется, там были и другие аргументы, но в семейной памяти они не сохранились.

Актриса неизвестных театров не шибко, видать, горевала, и вскоре исчезла, больше её и не видели. А ребёнок остался с папой, а потом выяснилось, что к папе теперь прилагается тётя Зина.

Уж потом, когда Аришка стала взрослой, она удивлялась, как Надя выросла рядом с тётей Зиной и сохранила рассудок. Видать, изначально, она была очень сильной.

А в детстве она наблюдала, как Надю тётя Зина всё больше критиковала, считала её простушкой, если не полудурочкой.

К младшей же, Оле, было другое отношение. Её словно поставили на невидимый пьедестал, возможно, даже заслуженно. Вся родня считала её умной и перспективной. Её все любили и уважали.

Так и росли обе девчонки, и с возрастом старшая становилась простушкой всё в большей степени, а младшая обретала черты, достойные своего пьедестала.

Посади деревце, да поухаживай за ним, подвяжи веточки, направь их в нужную сторону, и вырастет оно стройным и высоким, любо-дорого посмотреть. А ткни саженец как попало, да придави его сверху пяткой, и увидишь, что будет.

Но девочки любили друг друга.

Бабушка к своей невестке внешне относилась уважительно. Возможно, она в её присутствии немного напрягалась. Но «за глаза» не сказала про неё ни одного плохого слова.

Тёть Зина в гостях вела пустые, с Аришкиной точки зрения, разговоры и оказывала Ольге всякие знаки внимания и помощь, даже в мелочах, чем удивляла и вызывала толику презрения у непривыкших к таким телячьим нежностям Аришки и Андрея. «Тёть Зина Ольке моет голову. А Ольке вон сколько лет. Мы и то сами себе голову моем».

Когда, будучи взрослой, Аришка училась в университете, то несколько дней жила с тёть Зиной. И у Аришки немного «поехала» крыша. Неизвестно, что тому явилось причиной, то ли тёть Зинина многогранность, то ли Аришкина слабая крыша, то ли и то и другое, но дело было так…

Когда Аришка явилась, как снег на голову, на тёть Зинин порог и объявила новость, что придётся тёть Зине потесниться на несколько дней и оказать Аришке гостеприимство, тёть Зина согласилась. Хотя имела полное право Аришку послать в другое место, так как дед Пётр к тому времени нашёл себе другую женщину, тёть Зину, получается, бросил, и Аришка была в таком случае здесь почти никто.

Но тёть Зина теперь жила одна. Надя уже давно отделилась, не без помощи своей мачехи приобрела квартиру, по прямому указанию той же овладела надёжной профессией, вышла замуж и развелась, растила ребёнка. Общение между ними почти иссякло. Взрослая Надежда о своей мачехе плохого ничего не сказала, та же говорила много, в основном, уничижительное. К этому времени у тёти Зины сложилось убеждение, что её приёмная дочь никчёмная дурочка.

У Оли же было почти тоже, но на порядок выше. Работа в престижном московском университете, муж, ребёнок. И ореол одарённости и таланта.

Аришка была принята. Тёть Зина ей выделила комнату. Живи, учись, занимайся, к учению в этом доме всегда относились с уважением.

В первый же вечер тётя Зина подошла к Аришке, держа в руке пачку денег, и полуторжественно сказала:

– Ариша, вот эти деньги смотри не бери, – она принялась подробно объяснять, что жильцы дачного посёлка собрали их для дачных нужд и вручили тёте Зине на хранение как избранной старосте, – так что эти деньги общественные, я за них отвечаю.

– Хорошо, – пролепетала двадцатитрёхлетняя Ариша. О том, что любые чужие деньги взять – это воровство, она была в курсе.

И вот наступила ночь. Тётя Зина, наверное, спокойно спала в своей постели, хотя, кто знает? А вот Аришке точно не спалось. Было неприятно – в чужом доме, в чужой кровати, вдали от мужа.

Мысли перескакивали с одного предмета на другой и неожиданно наскочили на дачные деньги тёти Зины.

«А вдруг она их потеряет? Спрячет куда-нибудь и забудет, а потом решит, что это я их взяла… – Мозг некоторое рассматривал такой вариант, но потом решил усугубить. – А если их украдут?»

«Кукуха», пока ещё не поехавшая, обрабатывала и этот вариант, рассматривая проблему со всех сторон, решая с какой будет легче съезжать. И решила! Правда, за давностью лет Ариша забыла плавный переход к следующей мысли. Поэтому, если логика сейчас не будет прослеживаться, это не значит, что в ту ночь логики не было. И по какому мостику скатилась «кукуха», теперь не вспомнить, но внезапно сердце дрогнуло от страшной мысли:

«А если эти деньги я возьму?»

«Как? – спросил у «кукухи» здравый смысл. – На фига тебе эти деньги? Зачем ты их будешь брать?».

Но той ночью, похоже, здравый смысл был сонный, а «кукуха» бодра и горазда на выдумки.

«Ну, многие люди делают и не такие страшные вещи втайне от других… И даже от себя. Это называется, кажется, шизофрения, раздвоение личности, когда одна половина человека даже не догадывается, что вытворяет вторая. Вспомни…»

И тут услужливая «кукуха» стала предлагать на рассмотрение все известные фильмы и художественную литературу на эту тему.