Опричник

– ПрОклятый ангел?

Призрак – душа царицы медленно кивнула и чуть прикрыла глаза в знак согласия. Привидение быстро развернулось и устремилось прочь, взмыв вверх и уже через миг исчезло.

– Преставилась! – громко произнес Мирон и услышал, как окружающие: мать царицы и сенные девки истошно заголосили и запричитали. Окольничий Иван Михайлович же замер у изголовья кровати и словно не мог поверить во все происходящее.

– Иван Сабуров отравил царицу! – вдруг дико вскричала старица, которая находилась при матери Марфы Васильевны.

Стремительно развернувшись и вклинив убийственный взор в сухую неприятную старуху, Мирон смертельно побледнел.

– Да ты что спятила, старая?! – прохрипел молодой человек, испепеляя серым взором старицу, которая дрожащей рукой указывала на его отца и вся тряслась.

Иван Михайлович стоял с бледным каменным лицом и смотрел на всех окружающих. Ни одно слово не упало с его уст…

В тот же день, окольничий Иван Сабуров, отец Мирона был арестован. На основании того, что он был последним, кто видел царицу до смертельного приступа, Ивана Михайловича обвинили в государственной измене и в отравлении государыни. По указу взбешенного царя, Сабурова-старшего заточили в самую страшную тюрьму Москвы, посадив его в “каменный мешок” – камеру, вырытую в земле, промозглую, влажную и темную. В этом жутком “мешке” человек мог прожить не более полугода, медленно умирая.

Мирона и Василия Сабуровых спасло от опалы и ареста только заступничество старца Радогора, который на коленях, почти несколько часов убеждал царя Ивана Васильевича в невиновности молодых людей и в том, что они не были в сговоре со своим отцом. Только благодаря этому, Мирон и Василий остались на свободе. Но, по царскому указу им навсегда запретили появляться не только в Александровской слободе, но и перед очами государя.

Ивана Михайловича Сабурова приговорили к пожизненному заточению и спасти его могло только чудо…

Глава III. Волчья сотня

Москва, Пушкарская слобода

1572 год, 20 мая

– Куда прешь, чумовой! – закричал истошно мужик с телеги, когда вороной жеребец Сабурова почти налетел на серую кобылу, которая тяжело тянула телегу с пушечными ядрами.

Кобыла испуганно заржала, ибо конь Мирона со всей силы лягнул ее ретивыми копытами по боку. Резко осадив вороного, Мирон пришел в себя. Пребывая в своих мрачных думах, он гнал коня галопом, не разбирая дороги и совсем не заметил телегу, которая пересекала ему путь. Сабуров проворно отвел своего коня в сторону, пропуская телегу с грузом.

– Прости, сердешный, не заметил, – произнес хмуро Мирон, обращаясь к вознице.

Мужик как-то зло зыркнул на молодого человека и начал стегать кобылу, чтобы та тянула воз дальше.

– Нету управы на вас, душегубов! Псы царские! – выплюнул мужик в лицо молодого человека, проехав на телеге мимо всадника.

Слова мужика задели Сабурова, но на его душе было так гадко и тошно, что он промолчал, совсем не желая связываться с этим злым мужиком, которому видимо не понравился его вид опричника, в черном коротком кафтане и темных сапогах.

Телега, наконец, проехала и Мирон, потрепав коня по холке, чуть надавил каблуками сапог на его бока и направил вороного дальше в сторону Белого города. В Белом городе, центральной части Москвы, располагались дворы и усадьбы самых родовитых и богатых бояр и дворян. Сабурову предстояла незавидная участь – он должен был сообщить матушке и сестрам о печальной доле, которая постигла отца. Мирон был вторым сыном в большом семействе Сабуровых. Кроме него, отец с матерью родили еще двух сыновей и трех дочерей. К этому времени в живых остались только они с Василием и две сестренки, десяти и тринадцати лет.

Погоняя ногами жеребца, Мирон скакал дальше невольно взирая по сторонам. Он видел, как почти во всех дворах, простых и побогаче, идет строительство. Зеленые деревья и кустарники, выжившие после страшного пожара, немного прикрывали некоторые еще нетронутые пепелища и обозримая картина города не была такой плачевной, как прошедшей зимой. Новые деревянные хоромы с теремами и избы красовались уже почти повсюду и жители города потихоньку втягивались в привычное жизненное русло. Однако окружающие картины навевали на Мирона трагичные и жуткие воспоминания прошлогодней давности.

Год назад в мае 1571 года, на Москву был совершен набег крымского хана Девлет-Гирея. Это был карательный поход, с целью захвата ясыря – пленных, которых угоняли в рабство. Царские военные походы царя Ивана IV на Казанское ханство с целью его завоевания и порабощения уже давно раздражали крымских ханов, а долгое отсутствие “поминок” – дани в виде денег и пушнины – вконец разозлило царствующего крымского хана Гирея.

Хитростью, обойдя оборонительные русские войска, которые ждали его под Серпуховым, хан Девлет-Гирей со своим сорокатысячным войском приблизился к Москве со стороны Угры, до этого переправившись через Оку. Разбив немногочисленный пограничный отряд воеводы Волынского крымский хан направился к пригородным посадам и усадьбам, окружавшим Москву. Убивая, грабя и поджигая села и деревни, крымское войско устремилось к городу. К этому времени основные войска русских также ворвались в Москву, обороняя ее. В ходе ожесточенного боя войска хана оттеснили русских. Но, к этому времени огонь с окрестных посадов, которые крымские янычары запалили еще ранее, перекинулся на Москву. Деревянный город заполыхал и полностью сгорел дотла за несколько часов. Единственным безопасным местом остался каменный кремль. Бегущие от пожарища горожане, пытаясь укрыться от огня у Москвы-реки, создали страшную давку, в которой погибло множество народу.

Видя полыхающий город, хан Девлет-Гирей решил его не штурмовать, а направился по рязанской дороге домой, по пути опустошая и грабя окрестные земли и уводя за собой многочисленных пленных…

Итогом этого дикого, разрушительного набега крымского хана и чудовищного пожарища стало: около сотни тысяч русских воинов, погибших от ран в бою; тысячи горожан, сгоревших и задохнувшихся в пожаре; семьдесят тысяч русичей было угнано ханом в рабство. В самой Москве трупов было так много, что их скидывали прямо в реку, ибо хоронили только тех у кого остались родные.

Мирон и Василий Сабуровы, в числе опричного войска Василия Темкина, также бились с ханскими янычарами, бок о бок с другими русскими войсками. Тот бой был жуткий и кровопролитный. И много часов подряд Сабуровы рубились с неприятелем на Васильевском лугу и окраинах города, но русские проиграли ту битву.

Трагедии и смерти в тот страшный день не обошли стороной и семейство Сабуровых. Старшая дочь окольничего и сестра Мирона и Василия, Ольга, была насмерть зарублена прямо на улице одним из янычар, когда возвращалась из церкви. Боярыня, мать Мирона, с тремя младшими детьми, едва завидев ворвавшихся в город ханских воинов, пыталась укрыться в своей усадьбе, вместе с дворовыми людьми. Но, когда начался жуткий пожар, который стремительно захватил весь Белый город, они вынуждены были бежать со всеми горожанами в ближайшее поле. Однако, покидая горящий терем, младший брат Мирона, восьмилетний Данилка провалился в полыхающий погреб и погиб.

Усадьба Сабуровых сгорела не полностью. Остались стены главных хором оттого, что они были каменными и еще две каменные хозяйственные постройки. Остальное добро все сгорело дотла. Удалось спасти всего несколько лошадей, остальные задохнулись от дыма в конюшне. В живых осталось только половина дворовых людей. Но эти трагедии были не такими ужасными, как во дворах и усадьбах других горожан.

Тот май Мирон страшился вспоминать. Он и Василий винили в смерти сестры и брата себя. Старшие Сабуровы думали о том, что если бы они смогли приехать и защитить своих родных во время набега, то возможно, Данилка и Ольга остались бы живы. Но, время было не повернуть вспять и, оттого, утешить матушку и осушить ее слезы было им не под силу. Почти за год она не оправилась от смерти детей, а теперь, Мирон ехал к ней с новым трагичным известием о заточении мужа.

Проезжая по одной из улиц, Мирон невольно заметил ватагу мальчишек, которые мучали некоего пса. Привязав животное за шею на короткую веревку к столбу, мальчишки семи – десяти лет стегали его короткими плетками, что-то громко крича. Пес серой масти, довольно большой, пытался увернуться от плетей и жалобно выл, когда кожаные ремни били его по мохнатым бокам. Не в силах смотреть на это изуверство, Сабуров направил коня прямо к мальчишкам.

– А ну отпустите пса! – выпалил Мирон, подъезжая и резко осадив коня, процедил. – Вот поганцы!

Увидев грозного всадника в одеянии опричника, остановившегося рядом с ними, мальчишки перестали быть животное и с испугом посмотрели на Сабурова, который быстро спешился.

– Зачем вы его истязаете? – спросил Мирон, грозно сверкая на них глазами. Пес, ощутив передышку, упал на землю, пытаясь отдышаться от боли.

– А это волк! Он куриц хотел украсть! – вымолвил один из мальчишек.

– Какой же это волк? – опешил Мирон, смотря на серого большого пса с темными умными глазами. – А даже если и волк, что с того? Отпустите его!

– Ага, а он опять к нам заберется, – добавил второй.

– Дак, он голодный поди, дайте ему поесть и все, – сказал Мирон.

– Нет. Мамка сказала не давать ему ничего и прогнать, – добавил третий мальчишка.

Окатив мальчишку предостерегающим взглядом, Сабуров обратил свой взор на пса, который окровавленный лежал на земле и тяжело дышал. Глаза пса умные и большие молили его о чем-то и вызвали в душе Мирона трепетное чувство жалости к этому существу.

Сабуров понимал, что не может взять пса с собой, ибо старцы никогда бы не позволили держать собаку в монастыре, но он так же понимал, что оставь он пса здесь – его просто забьют до смерти. Он не мог отдать животное на расправу этим глупым мальчишкам. Приняв решение, Мирон наклонился и быстрым движением ножа перерезал веревку, которая удерживала животное. Присев на корточки перед псом, молодой человек тихо вымолвил:

– Пойдешь со мной?

Мирон немного владел умением чувствовать и понимать животных и настраиваться на их волну. Этому учил его старец Лесьяр в монастыре. Но высшего совершенства: говорить на языках многих животных Мирон еще не достиг. Этими знаниями владел в их монастыре только старец Лесьяр. И Сабуров именно сейчас пожалел, что не уделял должного внимания занятиям по тайному умению – говорить на языке живности. Однако, кое-что он все же знал. Оттого, он протянул к зверю руку и положил свою большую теплую ладонь на загривок пса и, чуть прищурившись, начал мысленно говорить с ним, убеждая его поехать с ним. Мирон понимал, что пес уличный и наверняка дикий и вполне мог укусить его. Но именно нужное внушение о том, что он его друг, могло успокоить пса и сделать ручным. Именно этим умением Мирон часто пользовался, говоря со своим жеребцом. Мирон убеждающе и по-доброму смотрел прямо в темные глаза псу и мысленно увещевал.

Пес взирал на него в ответ своим внимательным взором. Вдруг пес дернулся и лизнул вторую кисть Мирона, которая лежала на согнутой коленке молодого человека. Подав голос, пес попытался встать. Но, ослабленные израненные лапы подвели его, и он вновь упал на землю. Молодой человек облегченно вздохнул, поняв, что пес согласился идти с ним. Мирон бережно взял пса на руки и поднялся на ноги. Выпрямившись, Сабуров направился к своему жеребцу, через плечо, кинув мальчишкам:

– Могли бы сделать его своим другом. А вам куска хлеба жалко…

Москва, Саввино-Сторожевский

мужской тайный монастырь,

1572 год, 21 мая

В монастырь Мирон вернулся только на следующий день, ближе к вечеру. Пробыв в тереме у матушки и двух сестриц почти сутки, он все еще был под гнетущим впечатлением. Плач и слезы трех родных женщин, да еще и вкупе со стенаниями сенных крепостных девиц, были для его психики тяжелым испытанием. Да Мирон тоже глубоко в сердце переживал за отца и, возможно, даже больше, чем все эти бабы со своими слезами, но он не показывал этого, стараясь быть сильным и оставить свой разум свободным от жажды мести или необдуманных поступков. Теперь, ему надо было сосредоточиться и думать, как помочь отцу, а дома рядом с матерью и сестрицами он этого сделать не мог. Оттого, почти сбежав из родительской усадьбы, сегодня после полудня в монастырь, Мирон, наконец-то, свободно вздохнул.

Он привез пса с собой. Дворовая знахарка матушки немного полечила его вчера и промыла его раны. Но пес, до сих пор, не поднимался на лапы и ему явно нужны были уход и еда. Оттого, несмотря на предполагаемое недовольство старцев монастыря, молодой человек все же решил взять пса с собой. Мирон намеревался как можно скорее найти Василия, чтобы он осмотрел пса и полечил его своими мазями. У него было всего полчаса до занятий у старца Светослава, который неистово лютовал, если кто-то не приходил или опаздывал на его обучение.

Оставив пса в своей келье, Мирон проворно вышел на боковой правый двор монастыря. Оглядевшись, он с безразличием провел взором по двум дюжинам парнишек, лет двенадцати, которые резвились на дворе под руководством старца Онагоста, отвечающего за боевую военную подготовку витязей. Старец Онагост не очень то походил на старца. Семидесятилетний, моложавый с сухой невысокой фигурой, с короткой бородой, он был одет в короткий легкий кафтан, штаны и сапоги, без головного убора. Он стоял рядом с мальчишками, понукая их окриками и наставлениями. На поясе старца красовался только один нож, и этого было достаточно ему, потому как Мирон знал, что старец Онагост владеет такими техниками ведения боя, где даже безоружным можно было выиграть в схватке с несколькими вооруженными противниками.