Горькое счастье

– Полно, полно, друг мой, – сказал Павел Григорьевич с грустью. – Провинция есть провинция. Сравни к примеру Москву и Петербург.

– В каком смысле, дядюшка?

– Петербург – чудо как хорош, настоящая столица, а Москва…

– Что же Москва? Признаюсь, мне Москва пришлась по душе.

– А вот я ее решительно никогда не любил.

Они поднялись по ступеням и вошли в дом.

– Вы бывали в Москве? – поинтересовался Николай, обращаясь к Павлу Григорьевичу.

– Да, жил в ней некоторое время и признаюсь – ужасно скучал.

– Почему же? Там хорошо, размеренно, не так много суеты, как у нас, в Петербурге.

– Правда, надо признаться, был я в Москве в молодые годы, когда кровь играла и бурлила, когда хотелось романов, приключений. Наверное, от этого и показалась она мне в ту пору скучной. Ведь известно: молодых не нужно много уговаривать, ибо правила их всегда были шатки. Это сейчас я все больше о нравственности размышляю, потому, наверное, что с миром разлучаться жалко… в нем много прекрасного было и есть… особливо любовь…

– Стоит ли влюбляться, по правде сказать? – задумчиво произнес Николай. – Лично у меня на этот счет большие сомнения. Не лучше ли употребить свои силы на что-то другое, более полезное для человечества?

– Любить как раз и надо, но только не всякого, а того, кто сего чувства достоин, – отозвался князь.

– Верные слова изволите говорить, князь, – слышится голос Прасковьи Сергеевны, которая при последних словах своего мужа появилась в комнате, где расположились Николай и Павел Григорьевич. – Но в жизни по-всякому бывает. Иногда сердце лежит к недобрым людям, что жгутся больнее всякого огня. Особенно в молодые-то годы. Ты сам-то, Николаша, влюблен ли уже в кого серьезным образом или еще минула тебя стрела Купидона?

– Подобных вещей не говорят, – ответил Николай сконфузившись.

– Ну, хорошо, не будем об этом, – сказала примирительно хозяйка дома. – Хотя я тебе скажу одно только – будь с головой в ладах, когда сердечко-то стучит. Иначе легко можно обмануться. Так часто бывает – сердце в омут ведет, в котором и утонуть недолго вместе с головой.

– Будто уж везде один обман на свете, тетушка, – откликнулся Николай. – Есть ведь и достойные люди.

– На кладбищах, Николенька, может быть, и есть, да только проку-то от них, мертвых, мало, – вздохнула Прасковья Сергеевна.

– По-вашему выходит, что все теперь только и делают, что лгут и никому уж и верить нельзя? – сказал Николай.

– Никому не запрещено, друг мой, верить-то: верь, сделай одолжение, если тебе так уж этого хочется. Но только про голову не забывай. Особенно с нынешними барышнями. Иначе придешь верной дорогой к гибели. А потому вот тебе мой искренний совет: держи себя в стороне от бойких девиц теперешнего времени. Они ведь нынче как: увидят юношу из хорошей семьи и сразу его в оборот берут.

– Можно подумать, что раньше этого не бывало, – заметил Павел Григорьевич. – И раньше таких было во множестве.

– Бывали и такие, спорить нечего, – заметила княгиня, – но много было и достойных девушек, скромных, благовоспитанных.

– А сейчас, что же, перевелись вконец? – усмехнулся князь.

– Сейчас, мой друг, уж больно все бойкие стали, просто беда с ними, никаких приличий не соблюдают, – откликнулась его супруга. – Живут без венчания, детей рожают – совсем стыд позабыли!

– Не все, не все, матушка, – сказал князь.

– Не все, но многие. А потому, ты, Николаша, будь с нынешними барышнями осторожнее, тем более здесь, у нас, где особая вольница и девушки рано созревают.

– Я сюда не для амурных дел приехал, тетушка, – заверил княгиню Николай. – Мне здесь время следует употребить для другого – к университету готовиться.

– Ну, и славно, – произнесла Прасковья Сергеевна. – Отдохнешь немного с дороги – и за учебу. Кстати, у нас завтра гости. Повеселишься с ними – а потом и за дело примешься.

– Твердо обещаю вам это, тетушка, – заверил княгиню Николай и поднялся с места. – А пока, если вы не обидитесь, я бы хотел отправиться ко сну, устал что-то.

– Ступай, ступай, mon ange (мой ангел – франц.), – княгиня поцеловала Николая в лоб, перекрестила и сказала: – Счастливо отдыхать. В твоей комнате уже все приготовлено.

Николай, раскланявшись с тетушкой и с Павлом Григорьевичем, удалился. Княгиня посмотрела ему в след и сказала, едва Николай покинул комнату:

– Как он похож на Петрушу, такой же статный.

– Да, молодец хорош собой, – согласился с ней князь. – Отличный молодой человек! Образованный, воспитанный малый…

– И, батюшка! Что правда, то правда: добрый, воспитан хорошо и не пьет, в карты не играет.

– Ну, так это по молодости. Повзрослее станет – и все это будет делать, как и все делают, – сказал убежденным голосом князь. – Он человек из света, но надо отдать ему должное – не делает grande mine (высокомерный вид – франц.). А впрочем, славный, славный, ничего тут не скажешь! Да и рассудительности ему не занимать. В его годы я был куда ветренее.

– Ах, батюшка, велика ли цена рассудительности, когда сердце свободно от нежной привязанности? Закружится голова – и всякая рассудительность улетит, – вздохнула княгиня.

– А мы будем присматривать за ним, предостерегать.

– И это говоришь ты, мой друг? – иронично проговорила княгиня.

– Именно я, матушка. Потому как очень хорошо знаю, как далеко уводит человека Амур от истинного его предназначения. Надеюсь, что к тому времени, как Николай познает замирание сердца, буйный трепет жизни и восторг любви, он уже станет на ноги и обретет известную долю рассудительности. Ведь ему уготовлено великое будущее, уж ты мне поверь.

– Дай-то Бог, дай-то Бог, – произнесла княгиня и вздохнула. – Жаль будет, если он собьется с этого пути.

* * *

Ранним вечером следующего дня в доме князей Шиловских был устроен прием для окрестных помещиков. Один из них, Роман Александрович Петухов был представлен среди прочих Николаю и как-то сразу понравился ему. Человек этот был уже в летах, лицо имел приятное, живое и умное. Они быстро нашли общий язык и обсудили несколько интересных тем, по которым новый знакомый Николая имел свое, весьма остроумное и оригинальное мнение.

– Кстати, я был премного наслышан о вас, граф, – сказал новый знакомый Николая, раскуривая трубку. – В молодости даже имел удовольствие встречаться с вашим отцом – достойнейшим, надо признаться, человеком. Как он, жив ли, здоров?

– Благодарю вас, батюшка в полном здравии, – ответил Николай.

– Рад это слышать, как рад и познакомиться с его сыном. Как вам в наших краях?

– Тут премило, покойно, мне вполне нравится.

– А вот мне нисколько не нравится, – неожиданно произнес Роман Александрович. – И не сочтите это за привычное ворчание старика.

– Отчего вам не нравится здешняя жизнь? – поинтересовался Николай. – Из-за скуки?

– Не только. Хотя и это тоже повод. Однако главное не в этом.

– А в чем же?

– Главное – здешние люди. Ничего не любят: ни родины, ни службы, ни дела какого путного. Никого ничем не разбудишь, не заинтересуешь. Кругом пошлость. Что ни разговор, то овес, сеялка, закладные. Ничего дальше своей усадьбы или уездного города видеть не хотят. Никакого высокого стремления, никаких благородных и всеохватывающих планов. Закрылись от мирового простора словно скворцы в своих утлых скворечниках. Нос чуть высунул – и обратно в тесный скудный мирок.