Парковая зона

Он сам учился и других учил. Вот они – удостоверения, дипломы и допуски. Сварщик паспортный, монтажник-высотник, такелажник, инженер-механик, преподаватель спецдисциплин в профтехучилище, и такое было, и все один. Вот он какой, Иван Метелкин, русский человек, сын своей страны!

А у Верки делов-то: котелок водогрейный на пару-тройку кубов протопить, водицы погорячее в душевых сделать, парку в парилку поддать, чтобы весь прогорклый назём вытравить из клиентов, вошедших в раж грехопадения.

Разные клиенты. Менялы и перекупщики базарные, продажные девки из местных, начальство административное, падшее в ересь непослушания законов российских, да мало ли еще какой люд сюда заглядывал и заглянет еще в свободное от других занятий время, под шуршанье коросты денежной!

Тьфу ты, черт лысый!

Иван котелок протопит, парку напустит, в бассейне водицу поменяет, чтобы свежей, родниковой была. Клиенты страсть как контрасты любят, чтобы из огня да в полымя.

Правда, девочки визжат от перемены такой, от контрастов этих. Словно дверью защемили что, хоть уши затыкай.

Надоедают иногда клиенты своими капризами, но на то она и работа, чтобы к ней не прикипать.

Русский человек терпелив, когда его не обижают очень.

Клиенты у Верки щедрые. Что им деньги, когда завтра еще больше будет? После себя они столы почти нетронутыми оставляют. Закуски деликатесные, да и коньячок не наш, а больше западный, с печатями золотыми, в бутылках низких.

Простые клиенты. Бывало, натешившись в парилке на полках струганных, сплошь из медовой липы, пахучей, белотелой, кричат в дверь:

– Мужик, ломом подпоясанный! Тащи сюда пузырей шампанского!

Ну, принесет им, конечно, ледяного, фужерчики прихватит, а они гогочут, как гагары жирные:

– Лей не в нас, а в таз!

И давай девок пенной струей охлестывать.

А девки разойдутся и начнут свой стыд наружу выпрастывать. Ноги – к потолку. Гусаки толстобрюхие их пеной по женскому естеству хлещут. И – никакого зазору при постороннем человеке. Зовут:

– Мужик, попробуй кого-нибудь! У нас за все уплочено!

Или начнут коньяком девок мылить, говорят, чтобы гуще волосы росли.

Халатики махровые, полные горячего воздуха, Иван подаст – зелененькую отстегнут.

Так жил бы, горя не знал.

Метелкин дома говорит, что охранником при банке устроился. Жена на этот счет сомневается:

– Может, ты банк с рестораном путаешь? Смотри, после каждого дежурства от тебя дорогим вином попахивает. Да и пузо как на дрожжах растет. Затылок, как у бугая стал.

Иван отшучивается. Сует ей лохматую голову подмышки:

– Забодаю, забодаю!

– Будешь такой домой приходить, на самом деле рога вырастут. Вот тогда и бодайся, сколько влезет. Ищи себе постоянную работу. Зря, что ли, институты кончал?..

Жена права. Настоящая работа… А где она? После сорока лет кто на тебя поставит? Расплюевщина в России. Циничное время молодых, нагловато-азартных.

А Иван Захарович Метелкин и в карты-то, кроме «подкидного дурака», ни в какую игру не втянулся.

Чего искать? С Верой Павловной он, видать по всему, в приятельских отношениях. Она довольна, а Метелкин – еще больше. Деньги платит за каждый день, смотря по барышу. Чаевые бывают. По его запросам достаточно, жить можно.

Верка на него не покушается. Поняла, что Иван теперь человек семейный, на такие игры не соблазнишь. Ничего. Веркины клиенты – люди отвязные, вольные, при больших и скорых деньгах, без комплексов разных, как этот вот слюнтяй. Ничего! И на ее бабий век таких хватит, успевай поворачиваться…

20

Иван Захарович снова ударился в воспоминания своей богатой на случайные встречи жизни.

Когда-то и он не только гонял шары в карманах…

Почти все рабочие отпуска, и по молодости, и после, он любил проводить у себя на малой родине, в замечательных Бондарях, в селе своего детства.

Отпускное время у них с женой редко совпадало, вот и повелось так, что в отпуск он уезжал не к морю и пальмам, как бывало с женой, а в привычную обстановку обжитого места.

Сядет, бывало, Иван у раскрытого окна, а там ночь – опустится с неба, припадёт теплой грудью к остывающей земле и задышит в лицо забытыми запахами детства: парного молока, перемешанного с горьковатыми нотами полыни, лебеды и пыли.

А из-за горизонта тяжело наползают груженые дождями тучи.

Сырая духота предвещает хороший ливень. И сидит Иван долго без огня, всматривается туда, где, как огненные ящерицы, снуют молнии. Пока еще беззвучные, они, извиваясь, тут же испуганно прячутся за нагромождениями темно-сизых облаков. Земля просит вернуть ей выпитую за день влагу. Теперь, на исходе лета, природа как бы спохватилась и снова спешит одарить распростертое чрево животворящей грозой.

Август.

Август – время отпускников, людей солидных, много повидавших на своем нелегком жизненном пути.

Молодежь – она больше рвется отдыхать в горячей спешке, лишь только начинает пригревать солнце. Им хочется порезвиться на молодой травке, поплескаться в еще не успевшей как следует прогреться воде, подставляя бока и спины обжигающему ультрафиолету.

Нет, солидный человек не такой – ему подавай умеренное тепло уходящего лета, когда солнечные лучи до самого дна прогреют речную воду, играя светлыми бликами с рыбной мелочью.

Солидный человек хочет, блаженно жмурясь и разминая затекшие суставы, полежать, как на русской печке, на горячем песочке, вкусно похрумкать яблочком или, выплевывая в кулак косточки, всасывать прохладную сиреневую мякоть слив.

Время зрелости и умиротворенного отдыха – август.

Время вечерних гуляний, непременно с собеседником, ну а если очень повезет, то и с собеседницей. Сетовать на недальновидность политиков, на дороговизну жизни или порицать молодежь за сексуальную распущенность и половую свободу. Одним словом – брюзжать.

Само это милое брюзжание повторяется веками, маскируя тайную зависть.

Видно, так уж устроен человек, что с возрастом, забывая самые тяжкие грехи своей молодости, он укоряет юных только за то, что они молоды и желанны.

Видно, буйное жизнелюбие на фоне прихваченной увяданием зрелости кажется всегда непристойным.

Притупленные временем чувства пресны и безвкусны. Краски как будто выцвели, и все многоцветье вытесняется черно-белым, переходящим в серый.

Но весна жизни полна благоухающей радости и утренней свежести. И надо ли корить молодежь за стремление самообнажаться, открывая миру прелести здорового чувственного тела и легкой эротики?

Добрые, хорошие люди! Будем же снисходительны к неумеренному жизнелюбию и беззаботности. Молодость еще наплачется в старости, и потому ей простительно все, даже глупость…

Иван любит август. Любит легкую горечь уходящего лета.