Парковая зона

Студентки были на полевых работах, а местным жителям здесь и вовсе делать нечего, тем более что купальный сезон кончился.

Как бы там ни было, ощущение чьих-то посторонних глаз не проходило.

Однажды Метелкину даже послышалось, как рядом обломилась ветка, и кто-то за спиной тихонько хихикнул.

В этих местах еще не до конца истребленная охотниками за шапками водилась ондатра, поэтому Иван перестал прислушиваться и продолжал загорать в голом виде, держа перед глазами столь занимательную книгу. Между чтением и купанием он дремал или предавался размышлениям, вольным и игривым.

Теплый ветерок, изредка пробегая по верхушкам кустарника, бегло пересчитывал узкие, уже загрубевшие листья и тут же, убедившись, что все на месте, успокаивался. Жара спадала, кузнечики, так оглушительно цвиркавшие в низкой пожухлой траве, смолкли, но резче стали вскрикивать белесые узкогрудые речные чайки.

Время от времени они, сложив дугообразные крылья, проваливались вниз, что-то цепляя длинными клювами в воде. То ли они промахивались, то ли были настолько прожорливы, что сразу же заглатывали добычу, но сколько бы Иван ни вглядывался, у них в клювах ничего не видел. Они просто касались воды и тут же с резким и злым криком взмывали вверх, как бы ругаясь за очередную промашку.

Надо было собираться домой, погода клонила к дождю, да и солнце уже не грело, хотя в воздухе еще стояла влажная духота. С юго-запада крадучись подползали тучи, предвещая вечернюю грозу.

Иван напоследок зашел в воду, разогнав брызнувших в разные стороны серебристых мальков. В начинающей темнеть воде они хорошо просматривались.

Несколько раз окунувшись с головой, отфыркиваясь, он вышел на берег и стал одеваться у самой кромки воды.

Пока Метелкин прыгал на одной ноге, пытаясь натянуть трусы, у него за плечом отчетливо послышались чье-то дыхание и короткий тихий смешок. Вздрогнув от неожиданности, Иван резко развернулся, но потерял равновесие и вместе с семейными в подсолнухах трусами опрокинулся в воду.

Матерясь, Метелкин прополоскал их, крепко выжал и растянул сушиться на тонких ветках кустарника. Потом поднялся выше по берегу и стал всматриваться в густые заросли, но никого не обнаружил.

Было тихо-тихо. Даже слабый ветерок, и тот не шуршал в камышах, копя силу для предстоящей грозы. Только падали и взлетали, падали и взлетали неугомонные серпокрылые чайки, вспахивая вечернюю воду.

Вдалеке паслось совхозное стадо, и оттуда раздавались неразборчивые крики верховых пастухов, сгонявших стадо на вечернюю дойку, и сухое щелканье кнута.

Не хотелось возвращаться в село в тесных и мокрых джинсах, и Метелкину ничего не оставалось, как ждать, пока его семейные трусы хоть немного пообсохнут.

Иван снова спустился к воде и пошел вдоль берега, пытаясь найти гнездо ондатры, он знал, что поблизости находится ее выводок, но следов зверька не обнаружил, а только спугнул какую-то большую белую птицу, которая, резко захохотав, низом, почти задевая воду, мигнула на прощание широким крылом и скрылась за поворотом.

Нет, он был один.

Вот уже и речка стала покрываться мелкой рябью, как голое зябкое тело мурашками. Пора собираться домой.

Пора.

Стряхнув мелких, как пыль, налипших мошек, Иван напялил еще сырые трусы, натянул джинсы, белую майку и стал подниматься наверх, упираясь в кручу босыми ногами.

Говорят, что через босые ноги стекает в землю статическое электричество, которое, накапливаясь в человеке, пожирает его жизненную энергию. Потому, находясь на природе, Метелкин всегда старался обходиться без обуви.

Вот и теперь, за две недели, пока он отдыхал в Бондарях, подошвы его ног уже задубели и стали жесткими.

Облака, все более и более сгущаясь, клубились, как дерущиеся псы. Кроме Господа Бога, разнять их было некому, и Метелкин прибавил шагу, чтобы не угодить под ливень, который обещал вот-вот быть.

Возле брошенного деревянного сарая Ивану в ступню попала какая-то колючка, и он уселся прямо на землю, чтобы вытянуть занозу. Пока он возился, темные лохматые тучи обложили село со всех сторон, облизываясь быстрыми красными языками и глухо урча.

Пастухов и стада уже не было видно, и Метелкин остался один на один с грозной ломовой силой природы. Потянуло близкой водой. По дороге запрыгали, гоняясь друг за другом, первые веселые капли.

Бежать Иван не мог, и ему пришлось тут же шмыгнуть в темный проем сарая, под двускатную тесовую крышу.

Как только он нырнул в пахучий, еще не успевший остыть, сумрак, тут же зацокали серебряные копытца – быстрее, быстрее, гуще, гуще, пока все не слилось в единый, сплошной гул.

В сарае стало совсем темно, только в проеме колыхалась белесая штора дождя.

Неожиданно, пританцовывая и ежась, вобрав голову в плечи, в проеме показалась гибкая девичья фигурка в прилипшей к телу светлой трикотажной кофточке с широкой открытой горловиной. Тонкий и мокрый трикотаж почти сполз с плеча.

Мини-юбку заменяла широкая – в ладонь – манжета, которая довольно плотно облегала ладные тугие бедра чуть ниже плотных небольших ягодиц. Такую одежду молодежь тогда почему-то называла «скифой».

Узкие длинные икры были немного забрызганы грязью. Видно, неожиданная гостья бежала уже по мокрой дороге, спасаясь от дождя.

Переступая с ноги на ногу и мотая головой в короткой стрижке, она пыталась ладонями согнать с себя воду. В светлом проеме окна, гибкая и ладная, девушка казалась серебристой лаской. Изящно и грациозно выгнув спину, она потянулась, приглаживая руками волосы. Ее гибкие движения так напоминали движения этого маленького стремительного хищного зверька, что Ивану почудилось – ее лицо медленно превращается в симпатичную хитрую мордочку с быстрыми бусинками глаз и шелковистой шерсткой.

Откуда она и зачем здесь? Ведь когда он, сидя на дороге, вынимал из пятки занозу, рядом никого не было, он был один в поле. Не могла же она материализоваться из воздуха и грозы?

Иван слышал прелестные деревенские рассказы о том, как ласки стерегут хозяйское добро, ухаживая за скотиной, и даже заплетают косы в гривах полюбившихся им лошадей.

Человек, хозяин дома, никогда не убивал этого красивого зверька и радовался, если видел его у себя во дворе. По словам стариков, убийство ласки всегда приносило несчастье.

В детстве один из ровесников Ивана на глазах у товарища рассёк ласку лопатой на части. Тогда Ивану было так жалко беззащитную зверюшку, что он ночью даже плакал об этом.

Потом он несколько раз видел ту ласку во сне – быструю и живую, брал ее на руки, и она нежно терлась о его щеку своим шелковистым мехом.

Его жестокий ровесник впоследствии спился и был зарублен той же лопатой. Совпадение ли это, как знать?..

Девушка, заметив в полутьме незнакомца, ничуть не удивилась, а только тихо хихикнула, обнажив свои белые сияющие зубки.

Боже мой! Да это тот же зверек, которого Иван так часто видел в своих детских снах!

Ему неудержимо захотелось взять это существо на руки, потереться щекой о его прохладное тельце, нежно провести ладонью по этой гибкой восхитительной спинке.

Закрыв глаза, он мотнул головой, пытаясь отогнать наваждение.

Не может быть того, чего быть не может! Всё это – результат больного воображения. Отсутствие женщины и многодневные, обильные застолья с добротным дымным самогоном, настоянным на разных пряностях, обострили его причудливую фантазию. Что за бред? Какие зверьки? Какие ласки? Этот сарай уже сто лет как пуст, и в нем давно выветрился всякий дух живности. Откуда здесь взяться девушке, да еще такой хорошей? Есть только вечер, гроза и ливень. И ничего больше. Вот он сейчас откроет глаза и никого не увидит.

Иван быстро посмотрел перед собой.

Он так и знал! Проем двери был пуст. Действительно – никого!

Но тут он услышал легкое дыхание и перевел взгляд в ту сторону. Так и есть! Вот она – перед ним, во всем своем женском обаянии. Изящная и ладная, заложив руки за спину, она прижалась к стене и, хитро посмеиваясь, смотрела на него.

Что за черт! Иван застенчиво шмыгнул носом. Не она ли весь нынешний день, купаясь рядом, подглядывала за ним? Но он обыскал весь берег, и вокруг никого не было, даже всякие следы отсутствовали. Он был один. Не могла же она, как русалка, все это время сидеть под водой?

Вспомнив о компасной стрелке, о непристойном виде, в котором находился целый день, Ивану стало действительно неловко. Он молчал, неуклюже переминаясь с ноги на ногу.

Заговорить с незнакомым человеком для него никогда не составляло особого труда. Коммуникабельность выручала Ивана в любых ситуациях, но здесь, в этом сарае, он совсем утратил дар речи. Предложить ей свою сухую майку? Бестактно. Заговорить о погоде? Пошло.

Молчание становилось критическим, и надо было что-то делать.

Шум дождя временно оборвался, и в наступившей тишине он слышал только свое учащенное дыхание, и ничего больше. Сердце колотилось, как перед прыжком через пропасть.